Marauders: forever young |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Marauders: forever young » Личные эпизоды » 17.11.1978 Шёпот змея из ветвей [л]
Шёпот змея из ветвей
Дата: 17.11.1978, пятница
Место: Лестрейндж-холл
Действующие лица: Бертрам Обри, Рабастан Лестрейндж
Краткое описание: Можно ли оставлять подопечного на брата-вертопраха? Я не могу избавиться от ассоциаций с Локи.
No Rules, Great Scotch.
Вероятно, этот как-то связано с Лили Эванс. Это ведь наверняка Поттер подослал свою подружку. Чёртовы авроры пронюхали, где находится вход в штаб Пожирателей Смерти в Эдинбурге, но как? Откуда? Слежка или кто-то слил? Как жаль, что у рыжей красотки не удалось этого узнать. Теперь, подозревает Бертрам, ему будет поручено найти источник сведений, и как можно быстрее. Ответить за свою оплошность. За то, что упустил её.
Но вопрос может быть и в чём-нибудь другом. Мистер Лестрейндж не так предсказуем, как Обри бы хотелось. Бертрам из шкуры лезет, чтобы вернуть его доверие, но, кажется, патрон снова и снова испытывает его. Вот уже виден просвет, мистер Лестрейндж дружелюбно улыбается, предлагает виски, но — вдруг! — опять что-то не так. И не потому, что Бертрам, как все молодые люди, совершает какую-то оплошность. Успехи чередуются с неудачами, это война, это обычное дело. Но создаётся ощущение, что господин Рудольфус желает полностью перекроить характер Бертрама. Сделать из него тень, безликого слугу Тёмного Лорда. Или же — отражение самого себя.
Он должен быть с минуту на минуту. Или когда угодно. Берти расположился в кресле большой дышащей стариной гостиной — мягком помпезном кресле. Под предложенными тапочками ступни чувствуют бархатистый ворс дорогого ковра. В который раз Обри не без интереса рассматривает детали интерьера: гармоничного, приятного для глаза, но чудовищно-неуловимо действующего на разум, словно тень, мелькнувшая во сне, или тучи, собирающиеся вне поле зрения. Здесь довольно мрачно. Комфортно, но мрачно, — думает Бертрам. Хотел ли бы он жить в таком доме? Дорогом, но... Шаги за дверью прерывают размышления.
No Rules, Great Scotch.
Рабастан пришел существенно раньше, чем они договаривались, и леди Лестрейндж оказалась «еще не готова принимать гостей». Произносить это самое «не готова» полагалось бесцветно-претенциозно и даже несколько укоризненно. Едва ли какое-то иное существо кроме домовика Лестренджей когда-либо могло звучать столь же назидательно-высокомерно. Во всем щуплом и сгорбленном этом тельце так и читался усталый упрек к непунктуальному юнцу.
Рабастан в этом чванливом недоразумении всегда видел отменную карикатуру на старину Руди и издавна привык подтрунивать над старым брюзгой. Впрочем, сегодня Лестрейндж младший был великодушен и избавил домовика от нарочито-скабрезных шуток о всех преимуществах неодетых леди. Заверив хранителя порядка, что он «не гость, а трепетно любимый член семьи» и в том, что «знает местность и не нуждается в провожатых», Рабастан самовольно направился в гостиную, чтобы скрасить свое ожидание отменным скотчем из коллекции старшего братца.
В гостиную он влетает стремительной своей летящей походкой, принося на плечах обрывки ветров, пахнущих догорающими чужеземными кострами. Он на ходу избавляется от пальто и небрежно бросает его на диван по пути. И лишь пройдя еще несколько шагов замечает (впрочем, скорее чует) чье-то молчаливое присутствие.
Лестрейндж замирает на доли секунды и разворачивается на каблуках в едва ли не каком-то танцевальном па. Окидывает взором незнакомца и тут же расплывается в широкой и приветливой улыбке. Только взгляд его вдруг совсем по-мальчишески становится озорным.
– Приветствую! – бодро произносит Лестрейндж, все еще очень внимательно изучая неожиданно одинокого узника гостиной. Взгляд его задерживается на тапочках, и уголки губ вздрагивают, потому что улыбка на мгновение предпринимает попытку стать еще шире.
– Если вы пытались прятаться, выходит у вас скверно. – доверительно сообщает Рабастан, – Моргните дважды, если вас удерживают здесь против вашей воли…И трижды, если хотите виски.
Но не выждав и секунды на тот случай, если парень и правда начнет моргать, Рабастан уже изучал содержимое бара.
Это не мистер Лестрейндж. Бертрам молча наблюдает. Выжидает, когда незнакомец его заметит. Незнакомец, так по-хозяйски расхаживающий в этом доме. Доме госпожи Беллатрикс. Доме Лестрейнджей. В сапогах по дорогому ковру, от него — к бару.
Бертрам наблюдает, и готовит объяснения. Кто же может здесь ещё позволить так себя вести, кроме как брат хозяина дома? Да, как-то так о нём мистер Лестрейндж и отзывался. Бертрам в точности не может вспомнить слова, на ум приходят другие: "ветреный человек", "распутник", "любитель лёгкой жизни".
И он задирает высоко подбородок, когда мужчина обращается к нему, глядит в глаза прямо и уверенно, чтобы со следующей фразой опустить лицо и улыбнуться если не смущённо, то застенчиво. (Слух улавливает скупое пение птицы где-то за высоким окном.) Бертрам тут же поднимается на ноги, уже обращаясь к спине господина Лестрейнджа.
— Добрый вечер, сэр. Я вовсе не прятался, я ожидал мистера Лестрейнджа. А вы, как я понимаю, его брат, Рабастан, сэр? Моё имя Бертрам Обри, мистер Рудольфус Лестрейндж мой непосредственный руководитель на службе... нашему общему делу.
Бертам делает шаг в сторону подхватившего бутылку из бара и делает произвольный жест рукой, когда тот оборачивается, сменяя выражение лица, подобающее, на его взгляд, достойному подопечному, на более неформальное, с лучиками соответствующей смешливости в уголках глаз:
— И да, я не откажусь от виски, если позволите.
Как знать, может быть, брат патрона, если наладится беседа, даст ему намёк, некий ключ, приоткроет дверь за завесу наивысшего общества: в мир приближённых, в святое святых, если так можно сказать о тёмной стороне сущности магии, — и поведение господина Рудольфуса перестанет быть для Бертрама загадкой.
No Rules, Great Scotch.
При упоминании великого Общего дела брови Рабастана иронично взмывают вверх, а лицо озаряется почти детским восторгом от осознания уровня непосредственности этого парня. Лестрейндж сдерживает свой первый порыв поерничать, отсалютовав каким-нибудь утрированным воинским жестом, сопроводив это еще и пылким и неуместным признанием в любви и верности их Общему идейному лидеру. Пропускает и второй, призывающий его разыграть беднягу, изобразив праведный гнев в ответ на такую неблагонадежность в хранении тайн. Нет, сдается ему, парнишка этот – прелюбопытнейший экземпляр. Не спугнуть бы вот так подтрунивая над ним с порога.
– Восхитительно! – отзывается Рабастан с напускной серьезностью и горящим взором «серийного убийцы», полагающимся тому, кто на службе. В его голосе почти звенит гордость за новое поколение. Старина Руди парня таким не побалует.
– Спасибо вам! – бросив свои поиски, Рабастан делает шаг навстречу и протягивает Бертраму Обри руку, перегнувшись через антикварный диван братца. Благодарим за службу! – так и читается в его взгляде.
Впрочем, выпросив рукопожатие, Лестрейндж мгновенно бросает этот фарс, возвращаясь к содержимому бара.
Братец его на беду любитель коньяка и бренди, но одинокая бутылка шотландского виски в недрах заветного шкафчика все же обнаруживается. Рабастан наполняет бокалы давно набитой рукой парой резких и уверенных движений.
– Так моя слава идет впереди меня?! – усмехается Рабастан уже куда спокойнее, протягивая один из бокалов Обри, – Не зови меня Сэр. Тебе же не восемь.
Лестрейндж опускается в кресло напротив и вновь с любопытством препарирует парня взглядом.
– Ну, расскажи мне, Бертрам Обри! Как ты дошел до жизни такой?
В первой реакции Рабастана Лестрейнджа, во всём его поведении Бертраму по первой чудится насмешка. Он жмёт брату патрона ладонь почти машинально, ещё не зная, как отреагировать. Но зачем бы ему над ним, Обри, насмехаться? Что за глупые мысли? Времена, когда Берти мог ожидать насмешек за своим манеры или речь, давно прошли вместе с первыми курсами Хогвартса. Более вероятно, что он просто неправильно считал мимику господина, имеющего отличающийся, небанальный нрав.
Улыбаясь краешками рта, Бертрам кивает, подтверждая предположение насчёт славы, затем отвечает:
— Извините, сэр. То есть... извините.
Казалось бы, со стороны любого Лестрейнджа ожидаемо, что подчёркнутое уважение к их положению по крови они воспринимают как должное — естественно, если говорить о тех, кто значительно старше едва окончившего Школу Бертрама. Для Обри не сложно соблюдать все эти маркеры. Но, видимо, не все думают одинаково. И одёргивание неприятно врезается в растянутые уголки рта.
Берти принимает в пальцы бокал, возвращается в своё кресло.
— Вы спрашиваете, что меня сподвигло желать для себя лучшего в наших рискованных условиях, или как я опустился до приобщения к табуированным разделам магического знания? В любом из вариантов я могу ответить, что меня привлекают интересные вещи, которые можно обратить на пользу. Что до вас?..
Если всё, что патрон говорил о своём брате правда, Рабастан мог бы избежать служения Лорду, ревнивому и не терпящему прекословия. Но, судя по всему, он всё же вошёл в его свиту.
No Rules, Great Scotch.
Бертрам не был похож на тех, кого Лестрейндж обычно приручал. Свиту Рабастана по больше части составляли отверженные. Заброшенные и недолюбленные их папочками, мальчишки, что охотно тянулись к нему в обмен на любые крохи человеческого участия. Умные и талантливые, и те, кто в тонкости душевной организации могли конкурировать разве что с горными троллями. Но и в них был свой грубоватый шарм, если знать, куда направить их стремления.
С Обри же пока было ничего не ясно. Едва ли Лестрейндж искал себе нового питомца, но его заинтриговало покровительство Рудольфуса этому мальчишке. На братца это было не похоже. Чем-то выбор его был обоснован.
– Я уже не уверен, но продолжай! – весело улыбаясь, вклинивается Рабастан в ответ на вопрос о своем вопросе. В формулировках и нагромождении сложных конструкций можно ногу сломать, но по итогу ответ парня Лестрейнджа устраивает – лучше не придумаешь. Улыбка Рабастана становится еще шире.
– Честность, обожаю! За Интересные штуки и личную выгоду! – Лестрейндж салютует Обри своим бокалом, – В этом месте все начинают рассказывать о великом Предназначении, святости нашей Миссии и самоотверженном чего-то там..! Пижоны и лжецы. – весело щурится Рабастан и прячет улыбку в бокале.
– А Что до меня? – с напускным непониманием чуть вскидывает брови Рабастан, – Я - харизматичный статист в ужасно пошлой постановке про войну. Талантливый и недооцененный. Ну хоть Ты про меня слышал..! – иронично прибедняется Лестрейндж, – Впрочем, уверен, ничего хорошего. Братец мой состоит из слишком иных материй, чтобы оценить все мои таланты по заслугам.
Кстати, о нем! Тебя здесь забыли или так учат терпению?
Бертрам по-другому представлял себе брата мистера Лестрейнджа по его упоминаниям. Обри ожидал на его месте увидеть человека мятого, неряшливого, с отросшей щетиной и болезненными от порочного образа жизни глазами. Рабастан выглядит иначе. Наглый и самоуверенный? Скорее, его облику больше подошло бы определение "дерзкий и уверенный в себе". Человек, подающий Берти бокал, выглядит ухоженно и молодо. Моложе, чем Бертраму представлялось, и моложе, чем он наверняка есть на самом деле. Люди подобной породы долго сохраняют юношескую свежесть. Этим они значительно отличаются от мужчин и женщин в роду Обри — коренастых, крепких и рано созревающих.
По-хозяйски и с грацией книззла Лестрейндж салютует бокалом, и Берти отвечает тем же, зеркаля улыбку краешком рта и отпивая напиток. Уважительным кивком одобряет вкус.
— Мистер Лестрейндж скоро должен прийти. Вероятно, его задержали неотложные дела. К слову, он не отзывался о вас дурно. По крайней мере, не вижу ничего дурного в том, чтобы наслаждаться жизнью и любить женщин.
И никто из "пижонов и лжецов" наверняка не видит. Да и заявление, что все сразу начинают вещать о великой цели, кажется, брошено собеседником для красного словца. Бертрам лично знает этих людей. Кому-то, как Мальсиберу, доставляет удовольствие причинять боль. Кто-то, как Эйвери, жаждет славы и власти. Великая цель? Может быть, кто-то вроде Блэков или Булстроудов. Или кто-то, желающий приблизиться к их уровню... Но больше похоже на лесть.
Чего ему ожидать? Развлекается ли этот человек, от безделья бродя ко комнатам, или преследует какую-то цель? Может быть, патрон подослал его, и его брат просто пока не раскрывает умысла? Иначе сложно представить, что он нашёл в болтовне с едва оперившимся Пожирателем, вчерашним выпускником.
No Rules, Great Scotch.
Лестрейндж смотрит на Обри, горячо оправдывающего Рудольфуса, со смесью почти трогательного умиления и ироничной жалости. Как бы далеки они не были, Рабастан отлично знает братца. Его манеру держаться в обществе в целом, и перед какими-то юными организмами вроде Обри в частности. Малыш Берти не то из истинного благоговения, не то из формальной вежливости поддерживает этот его образ всюду незаменимого Героя. Все дела его важны и неотложны. Судьба всей Магической Британии неизменно на кону. Такова тяжкая судьба Рудольфуса, нести на своих могучих плечах ответственность за всех неразумных, которые его, как назло, всегда имеют обыкновение окружать. Рабастан понимающе кивает и прячет улыбку в бокале.
Он обдумывает сказанное парнем несколько долгих мгновений и звонко смеется.
– Ты мне уже чертовски нравишься, Обри! И ты не такой бесхитростный, каким пытаешься казаться. – весело улыбается Лестрейндж, и салютует парню бокалом, – Как же ты Сам предпочитаешь наслаждаться жизнью? И что куда интереснее, каких женщин любишь?
Рабастан привычно нарочно провоцирует. О человеке можно понять множество вещей даже не потому, Что он вам скажет, а уже из того Как это скажет. Или Не скажет.
Лейстрейндж в ожидании ответа взирает на Обри с самым невинным своим видом, словно только что спросил того о здоровье его матушки.
Берти пытается выдерживать взгляд Рабастана, но получается лишь украдкой. Что, если младший Лестрейндж действительно что-то видит в нём, чего Берт не собирался показывать? Впрочем, тоже наверняка лесть. Этим английским аристократам нельзя верить. У них это просто высшая форма вежливости — демонстрировать искренний интерес и уважение к собеседнику. Так ты зарабатываешь очки...
Вопрос заставляет опустить лицо и улыбнуться кротко краешком рта. О той женщине, какую единственную он любит, Обри рассказывать не станет. Да разве и были у него какие-то предпочтения до неё? Да, ему нравились девушки с формами, с миловидным лицом, мягкими чертами, светловолосые, но, в целом, не совсем от Бертрама зависело, какие женщины привлекали его внимание. Та, в которую он был влюблён в Школе — она, например, выделялась. Но и мечты о ней у него были... выше, тут нельзя отнести это к "женщины, которых любишь".
— Очаровательных женщин, такой ответ устроит? — он поднимает взгляд, улыбаясь глазами. Собственно, а каких вопросов он ожидал от человека, смысл чьей жизни в удовольствиях? Хорошо, Бертрам умеет поддержать беседу. — Есть те, кто вызывает к себе любовь независимо от остальных черт. Разве не так?
Более того, теперь ему тоже кажется, что Рабастан не так прост, как Обри о нём должен был думать по рассказу его брата. И ему это нравится. Что-то такое, что часто не одобряют чопорные соплеменники, внутренняя свобода какая-то чувствовалась в младшем Лестрейндже. Именно то качество, которое Обри мечтал обрести. И, наверное, это отображается во всём его лице, подобранном виде, едва заметном наклоне корпуса и мелькающей задумчивости по ту сторону чуть заблестевших от виски глаз.
No Rules, Great Scotch.
Очаровательные женщины, бесспорно, уже в определении своем не лишены некоторого шарма. Но по скромному мнению одного искушенного Рабастана Лестрейнджа, слишком часто оказываются за этим своим очарованием ужасающе скучными барышнями. Им не хватает внутреннего огня, какой-то остроты. Любое очарование приедается и рано или поздно наскучит. А то и вовсе померкнет раньше.
Очарование – очевидный выбор для молодого юноши. И самый простой для всех, кто не особо разбирается людях. Впрочем, кому-то бывает достаточно и видимости. А кто-то и сам не менее уныл, и не заметит вовсе пустоты в другом.
– Устроит любой, был бы честный. – добродушно улыбается Рабастан, проводя бокалом в паре дюймов перед носом и вдыхая запах виски – Здесь неверных ответов быть не может, это не экзамен. Впрочем, Я вообще не очень верю в неверные ответы. Или решения. Все это всегда исключительно вопрос Выбора.
Лестрейндж пару секунд обдумывает слова Бертрама, устремляя свой взгляд на узоры дивана, но вновь вскидывает озорной взгляд на Обри. Губы его расплываются в улыбке, словно ему удалось заманить парня в какую-то хитроумную ловушку, а не тот сам обронил по неосторожности лишнее слово для этой беседы.
– И что же есть любовь? – тихо спрашивает Лестрейндж.
Почему-то Бертрам не уверен в искренности брата своего патрона. То ли оттого, что он быстро переводит свой взгляд, то ли от скорости реакции, будто Рабастан Лестрейндж даже ни на секунду не задумался о том, что говорит Берти. По мнению Обри очарование может быть разным. У кого-то это чистое кокетство, которое иногда выглядит просто пошло. Иногда же оно кроется в чём-то неочевидном. Да хотя бы в форме лодыжек! Одним словом, Берти чувствует фальш, но, как бы он ни хотел произвести достойное впечатление, нельзя сказать, что он подобного не ожидал. Это же в их манере, англичан.
Он задумывается о следующем вопросе, более сложном: будто этот паук пытается поймать его в сети или разоблачить в какой-то лжи.
— Что есть любовь?
Берти переспрашивает, как будто никогда сам не задавался этим вопросом. Задавался! Но... Ответ не лежит на поверхности. Это могут быть просто эмоции, чувства, что-то, что щёлкает внутри, когда ты видишь некоторую особенную для тебя девушку. Но со временем — а если повезёт, то и сразу — это может оказаться глубоким уважением к человеку, желанием разделить с ней жизнь. Кажется, он чувствует к Эдит и то, и другое.
Ответ Бертрама по-прежнему обтекаемый:
— Не думал, что буду говорить сегодняшним вечером о любви. Я думаю, что любовь может иметь разные причины. Но, наверное, она случается лишь тогда, когда мы находим в женщине что-то достойным. Едва ли можно назвать любовью чувства, которые... — он задумчиво смотрит в свой бокал и снова принюхивается. — Которые заставляют тебя сомневаться в самом себе. Мистер Лестрейндж, — Обри наклоняется вперёд, беря бокал обеими руками и глядя в глаза человека напротив взглядом проницательным и немного самодовольным. — Что именно вы хотите узнать? Меня с той девушкой больше ничего не связывает. Я думаю, ваш брат беспокоится именно об этом. Это было лишь мимолётное увлечение, не более. Не будь она полукровкой, она представляла бы интерес: её знания и воспитание вполне соответствуют, но...
Иногда ты вынужденно становишься предателем хотя бы на словах, чтобы спасти себя или вас обоих. И Бертрам чувствует, как учащается пульс.
— Мы все знаем цену всему этому. Цену и истинную суть.
Отредактировано Bertram Aubrey (2024-05-02 01:33:37)
No Rules, Great Scotch.
Не то, чтобы Рабастану действительно был нужен ответ. Не то чтобы он даже всерьез был заинтересован во взгляде на предмет юного Обри. Он не коллекционировал мнения на этот счет. Вопрос родился скорее из праздного ехидства. Просто сам напросился. Хотя и мог приоткрыть портрет нового знакомца куда лучше, чем треп о политических взглядах и любимом сорте чае. Но словно было в этом какое-то жульничество. Бесталанное и весьма унылое. Все равно что вместо того, чтобы попытаться решить любопытную головоломку, сразу подсмотреть готовый ответ, не предприняв ни одной самостоятельной попытки.
Но всем своим видом Лестрейндж демонстрирует самый живой интерес к предмету беседы.
– Когда-нибудь, если повезет, придешь к мысли, что только о любви и стоит говорить. – успевает ввернуть Рабастан, расплываясь в фирменной своей улыбке Чеширского Кота.
На деле Лестрейндж никогда не любил это слово. Слишком оно было изъезжено и обесценено. Человечество словно нарочно ужасно его упрощало, и в то же самое время наделяло какими-то идиотскими смыслами и великой магией. Каждый за этим словом видел что-то свое. Как, справедливости ради, и почти в любых других терминах и формулировках, но отчего-то именно Любви, по мнению Рабастана, это все портило. Однако, Любовь как явление Лестрейндж умел ценить. Любовь вне взаимоотношения полов. Не ту, что шаблонно про двух людей, и чтобы непременно еще и с матримониальными кружевами и оборочками. Любовь, как чувство и состояние. Независимо от того, на что или кого она нацелена. И потому Рабастан не верил в любовь в привычном для большинства понимании.
Признаться, он ждал очевидных и изъезженных формулировок. Просто или сложно, о любви все говорят так или иначе в одном русле. Даже те, кто всячески ее отрицает и брезгует ей, как слабостью для столь стойких и неуязвимых своих организмов, делают это весьма одинаково. Однако, Обри внезапно унесло совсем в неожиданное русло.
При упоминании сомнений, Лестрейндж успел было порадоваться открывающимся перспективам. Если Обри был отвергнут в лучших своих чувствах, это делало его легкой добычей для Крысолова. Он непременно придумал бы, что с ним делать позже. Но Обри определенно умел удивлять.
Когда ему удается связать все сказанное в цельное полотно, Рабастан выдыхает тихий смех.
– А ты страшный тип, Обри..! – Лестрейндж встает, и возвращается к бару. Голос его звучит разочарованно, но в нем в то же самое время звенит неподдельный интерес. – Предал любимую женщину ради моего братца? Серьезно?
Он наполняет свой бокал, затем подходит и проделывает то же с бокалом шотландца. Рабастан не сводит с Берти слишком пронизывающего, препарирующего нутро, взгляда.
– Мой братец и его благосклонность не стоят того, чтобы отказываться даже от нелюбимой. – негромко и неожиданно серьезно сообщает Лестейндж.
Он невесело салютует ему бокалом, негласно провожая в последний путь роман Обри и Полукровки с соответствующими знаниями и воспитанием, которую так легко окрестили Мимолетным увлечением и променяли на столь же непродолжительное одобрение разговаривающего и очень требовательного куска гранита, который о Любви мог только в энциклопедии читать.
– Ты говоришь ужасные вещи. – он снова падает в свое кресло, – И нет, не Мы и не Все! Я официально отказываюсь торговать своими душевными порывами. Ни самыми черными, ни самыми светлыми. Считайте меня последним в магической Британии романтиком.
Шутливый тон его тает, и с той же улыбкой, но куда серьезнее, Рабастан приносит свои соболезнования:
- И мне жаль.
Вы здесь » Marauders: forever young » Личные эпизоды » 17.11.1978 Шёпот змея из ветвей [л]
