[indent] Обычно Стерджис свои дни рождения не праздновал.
[indent] Дед в детстве его не слишком баловал; воспитатели в приюте – и подавно. Едва ли хоть кто-то там придавал значение такой вещи, как день рождения. Но вот стоило ему об этом обмолвиться в Хогвартсе перед своими друзьями – и они немедленно подняли страшную суету, попутно обвиняя Стерджиса в том, что он не предупредил их заранее и они не смогли подготовить хорошие подарки для него.
[indent] Стоило ли говорить, что в тот момент для него лучшим подарком была одна лишь только подобная реакция?.. А большего Стерджис желать и не смел.
[indent] Ему хватало того, что для празднования его дня рождения они выбирались в Хогсмид и пили там сливочное пиво. Ему нравилось смотреть на то, как Бенджи с трудом давил улыбку, когда он разворачивал упаковочную бумагу, в которую был завёрнут его подарок. Нравилось, когда Дафна нежно целовала его в щёку, поздравляя его с праздником.
[indent] Но, объективно говоря, это всегда был именно их праздник. Не Стерджиса.
[indent] Потому что как только их двоих не стало, он вернулся к своему прежнему ритму жизни. И день рождения вновь стал самым обычным днём, в который он занимался своими самыми обычными делами. Деятельность на благо оппозиции, желание отомстить за своих близких, не утихающая злоба, теплящаяся на дне души, вносили изрядное разнообразие в его унылые будни, и только это, пожалуй, не давало Стерджису ни малейшей возможности лечь и уставиться в пустоту. Забить на всё, что можно и нельзя. Он знал, что очень многие из бывших орденцев оказались сломлены тяжёлыми потерями во время восстания – он и сам чувствовал, как что-то внутри него надломилось. Как будто что-то отмерло – без права на возрождение.
[indent] Февраль заявляет о себе холодными ветрами, тяжёлым свинцовым небом и мелким влажным снегом, который едва ли успевает долететь до брусчатки. Стерджису сегодня уже двадцать шесть – страшное число, до которого он никогда не рассчитывал дожить. Ему казалось, что он умрёт в восемь – когда дед доберётся до него и убьёт, застрелит из ружья, как неосторожного мелкого грызуна. А может, чуть позже – когда жизнь в приюте настолько его доконает, что он сам, в возрасте одиннадцати лет, накинет себе петлю на шею или выбросится из окна. Или ещё позже – когда однажды не сдержится и попадёт в Азкабан за колдовство вне школы. Или уже во время стажировки в аврорате. Или в бою с Пожирателями Смерти – из всех воображаемых смертей эта, пожалуй, была самой предпочтительной. Умереть героем практически почётно.
[indent] Он никогда не рассчитывал на то, что сможет пережить своих друзей – и именно это произошло.
[indent] Он натягивает капюшон мантии на самые глаза, чтобы никто не видел его лица. Трансгрессирует к порогу поместья Хельги Фенвик – когда-то давно Бенджи приглашал их с Дафной провести там рождественские каникулы, и это было лучшее Рождество в его жизни. И позже он ещё несколько раз навещал миссис Фенвик – пусть и значительно реже, чем в школьные годы. Приходил к ней вместе с Дафной, уже будучи супругами.
[indent] Приходил к ней после того, как Дафны не стало.
[indent] Приходит сейчас – потому что его день рождения это праздник для друзей. Даже если их давно нет.
Правда, кое-что в поведении миссис Фенвик не может не насторожить Стерджиса. Обычно радушная, всегда добрая к нему, сегодня она как-то подозрительно суетлива и как будто изо всех сил старается не пустить его на порог дома. Стердж бросает в её сторону быстрый взгляд, поджимает губы, кивает, всем своим видом выражая понимание, и отступает. Дверь захлопывается прямо у него перед носом, и он, выждав несколько минут, которых обычно хватало для перемещения, направляется в сторону фамильного кладбища Булстроудов – как зверь, почуявший кровь и не способный успокоиться, пока не отыщет её источник.
[indent] Алохоморой вскрывает калитку и проходит в припорошённый февральским снегом дворик – чтобы увидеть там фигуру, от одного только вида которой внутри всё переворачивается и на секунду кажется, что земля уходит из-под ног.
[indent] Стерджис застывает на месте на несколько секунд.
[indent] – Ты!.. – вскрикивает он, и собственный голос звучит таким далёким, надтреснутым, что аж сердце сжимается.
[indent] Беда в том, что у него давно не осталось ни боли, ни сожаления, ни скорби – всё, абсолютно всё пожгла глухая, кипящая ненависть, и только за её счёт Стерджис продолжает жить дальше.
[indent] – Какого чёрта, – свистящим шёпотом произносит он, кидаясь в сторону фигуры, хватая её за горло и с силой вдавливая затылок в высокую каменную стену ограды.
[indent] Держит крепко – так, чтобы Бенджи смотрел ему прямо в глаза и не смел отвернуться.

Говорят, что если у вас открытый перелом, то приложить на повреждение подорожник не поможет, что есть более эффективные методы поставить кость на её законное место. Наверное, все эти умные взрослые были правы, но Роан не признавал авторитеты, просто потому, что у него никогда не было семьи и того человека, которого он бы слушал. Как только магия в его крови пробудилась ведьмак словно оторвался от тех в ком была его кровь до этого. Очень сложно обсуждать свою жизнь, когда ты девять месяцев не видишь свою семью, до этого у него хотя бы бабушка с дедушкой были. Если бы у него был отец, старший брат, а может и мать, то определенно Харконнен бы половины неправильных поступков в своей жизни не сделал. Все что было у этого парня с львиной копной волос — общество бедствующих волшебников, что помогали ему собираться в школу, получать какие-то гранты и финансирование. Протей то получал деньги от них, то был на их вечерах не более чем мартышкой, которую даже размещали в статьях о удачной работе общества. Этот парень, что только пару месяцев как выпустился из школы и своих то денег толком не имел, как и собственной недвижимости. На его мести можно было бы стать озлобленным и завидным, но он радовался и мантии, что кто-то ему передал и званному ужину с друзьями, где можно было вкусный алкоголь попить. Он устроился на подработку через три дня как окончил школу, все лишь у виска покрутили.

Романтика поездов была до этого для него связана со школой, а теперь будет навсегда принадлежать им двоим, волшебник бы этого очень хотел. Когда они добирались до их места обитания он тратил деньги, что умудрялся заработать то там, то здесь еще в Хогсмите или у своих более удачливых в плане родословной друзей ведьмак удивлял их магловскими играми и ножички и прочее не очень лицеприятное, что делали его ровесники. Так у него появился свой небольшой капитал. Как и смерть бабушки и дедушки сделали его чуть богаче в мире магглов, поэтому он с легкостью мог пользоваться магловскими деньгами, легче чем галлеонами. Сейчас Роан очень жалел, что не научился водить машину, потому что ему нравилось как развеваются на ветру волосы Флоренс и если бы они вдвоем путешествовали это было бы романтичнее, наверное. Аромат карамели и его хвойный. Их пальцы вместе под болтовню новоявленного родственника. Они все пытались приклеить подорожник, но теперь молчания между ними больше, а взглядов меньше. Расстраиваться было рано, ведь они оба верили, что эту вазу модно собрать из осколков. Они оба верили, что такая сильная любовь — все победит, но их любовь сейчас была больше похожа на пулю, что застряла в его голове и мешала даже нормально спать, истощала его.

Пейзаж за открытым окном приятных, воздух необычный. Первое о чем думает он это о том как бы было круто полетать на метлах тут в горах и полях, но они не взяли метла. Они вообще кроме друг друга в это бегство почти ничего не взяли, вот только раньше это было и не нужно. Она вытягивает его из машины и из разговора про квиддич в котором Протей с легкостью утонул так, что даже сам не заметил. То что британец на самом деле родился в Германии и часть немецкого он смутно улавливал, ведь его дедушка с бабушкой были немцами волшебник старается не выдавать, чтобы Аугуст чувствовал себя нормально, чтобы не стал расспрашивать про семью, но Роана и фамилия выдаёт. Роан уже спрашивал по поводу какие успех у стажеров важны для игры в основе на что обращать внимание, кто принимает решение. Его мозг не останавливался ведьмак все разрабатывал стратегию и пускай названия команд не звучали, не произносились молодым выпускником, но дядя Флоренс отвечал охотно. Словно между ними было напряжения меньше, чем с его собственной девушкой. Харконнен был все еще настроен оптимистично, они отдохнут, побудут вместе и все вернется на свои круги и орбиту. Роан рукой машет, исчезает за своей блондинкой и тоже вздыхает, словно не наговорился. Дорога его измотала, но выпускник рейвенкло не подает виду, выносливость это его сильная сторона.

Она разрывает тишину и все физические границы первая, несмотря на то, что у него в руке их вещи, что они успели вытащить из машины. Ему определенно нравится слышать как она произносит его имя, но больше Протей любил её смех. — Конечно. — он выслушивает и не перебивает, оставляет спокойный поцелуй у нее на лбу и удобнее сумки берет в две руки. Они впервые за долгое время не контактируют руками. Харконнен чувствует, что стоит их телам расцепиться как вся эта шаткая конструкция полетит к чертям, но еще не профессиональный игрок в квиддич привык рисковать. Он не отодвигает губы от ее лба и почти в лоб её как молитву произносит: — Я тебя люблю, Фло. — парень хочет добавить, что этого не меняется ни от клубов, ни от расстояния, ни от чистоты крови. Это его аксиома, теорема, его правило. Вот только отношения это чувства двоих и он наблюдал как именно его девушка переживает. Протей кладет подбородок на ее плечо и выдыхает куда-то в ключицу.

— Давай поедим и примем душ. — Он растягивается в улыбке, поднимает голову так, что волосы опять похожи на полный кошмар. Подмигивает своей красивой блондинке и нагло глазами бегает по ее фигуре. — Я обещал, блюстителю поместья, что не в одной ванной, но если тут есть озеро, но я могу просто забыть одеться. ведь это не поместье. — Он обходит мимо Морган в сторону дома, открывает первую дверь и ставит сумки, волшебник плавно оборачивается к девушке. — Или сначала экскурсия по местам где ты выросла такой красавицей? — Обувь становится первым что он снимает, ветровка вторым. Роан остается в бежевой футболке и джинсах и проходит внутрь поместья осматривая особенно фотографии и портреты на стенах. Волшебник поднимает ворот футболки к носу, чтобы убедиться, что еще не начал вонять, как выброшенный пес, но от его вещей и волос все еще пахло — ей. Карамелью. Он улыбается. Наверное поэтому Аугуст предупредил их, потому что у них уже даже запахи смешались. — Чур готовлю я. — почти мурчит он в такт своему желудку, что издает такие громкие звуки, что они словно по всему поместью разлетаются. Роан указывает на один портрет там девочка с щербинкой между передних зубов и в отличии от Флоренс у нее непривычно короткие волосы, но что-то знакомое в ней есть. Британец ближе наклоняется. — Это что ты?

Поговорить.

Амикус улыбается так, что сводит скулы: поговорить — это отлично, это замечательно, чего ж не поговорить. Погода, политика, мода или музыка?

Китти-Катерина выбирает политику. Зачитывает вопрос, будто с карточки. Бодро тарабанит: ничего не брала, ничего не знает, не состояла, не привлекалась, можно выйти?

Так и спрашивает, почти буквально, словно на уроке английской литературы, когда Мора уже закончили, а Бэкона еще не начали.

— Конечно, — он цепляет соседний стул и закидывает на него ноги в тяжелых ботинках, поправляет небрежную шнуровку — по выдранным люверсам и потрепанной коже можно считать возраст, как по годовым кольцам.
И привычки прежнего владельца.

— Мы же не звери, Китти, — смеется Амикус, поглядывая на нее почти укоризненно.
Какие могут быть сомнения, она ведь и правда ничего не знает.
(кроме его имени)
Да и не делала ничего.
(кроме копий засекреченных отчетов)

Просто скажут аврорату, что оригиналы на месте, вот и нечего волноваться.
В Визенгамоте потом повторят. Там тоже, по слухам, работают очень понимающие ребята.

Она смотрит на него по-прежнему настороженно. Амикус закатывает глаза — эти русские совершенно не умеют улыбаться; и если чудовищный акцент еще можно пережить, то их физиономии уже за гранью.
(видел однажды издалека советскую делегацию, страшное было зрелище)

— Это все останется между нами, — заговорщически обещает Кэрроу.
Взаимовыгодное молчание с легким флером шантажа — оба смогут спать спокойно, зная чужой секрет. Китти-Катерина продолжит работать в своем Министерстве, а он ко вторнику запытает до смерти какую-нибудь грязнокровку. При случайных встречах будут делать вид, что незнакомы.

Ну или как еще она себе это представляет.

— Есть только одна небольшая проблема, — шепот плохо сочетается с кошмарным скрежетом, с которым Амикус придвигает поближе к Китти свой стул. На них недовольно оборачиваются: продуваемая всеми ветрами терраса почти пуста, но любителям свежего воздуха такое соседство, очевидно, не нравится.

— Видишь ли, Китти... — он кладет руку ей на плечи, встряхивая, как куклу. Говорит теперь совсем тихо и на ухо, не обращая внимания на то, как она цепенеет.
— Я не очень-то люблю сюрпризы. Особенно неприятные.

Амикус смотрит поверх ее плеча — на нервного мальчишку лет двадцати трех, который почти что справился с задачей затеряться среди обычных унылых лондонцев.
Стажер. Юное, наверняка амбициозное дарование.

— Как думаешь, это можно назвать неприятным сюрпризом? Или совпадением? Или ты забыла рассказать про пылкого поклонника, а я все неправильно понял? — еле слышно выдыхает Кэрроу, стискивая пальцы чуть выше ее ключицы.