[indent]Александрия наблюдала за солнечным лучиком, проникшим через открытое окно студии. Он игриво скользил по листу юного Такера Брауна и играл в прятки с его пальцами, усердно порхающими над наброском, над которым Браун корпел последний час. На лице Такера отразилось напряжение, ведь он изо всех сил пытался казаться серьезным перед своими учителями. Но маленькие морщинки у его глаз и чуть приподнятые уголки губ выдавали его с потрохами – он веселился и ничего не мог с собой поделать.
[indent]- А вот еще анекдот… - продолжила Лекси, намереваясь во что бы то ни стало заставить Брауна наконец сдаться и рассмеяться. А какие у нее тут еще были развлечения? В распоряжении Лекси была только низкая софа, на которую ей было велено положить согнутую в колене ногу, большое зеркало, в отражении которого она видела себя в полный рост, и стоящая поодаль вешалка, где потревоженная легким ветерком тихонько раскачивалась ее полупрозрачная накидка. В ней Александрия и вышла сюда из соседней комнаты, где оставила всю свою одежду. У нее не было больше ничего – совершенно пустая зала и трое мужчин с мольбертами напротив, время от времени прожигающих ее прямыми взглядами. Такер Браун был хотя бы ее ровесником. Остальные же двое – являлись профессорами, примерно одного возраста с ее отцом. И они, конечно, казались ей безумно скучными.
[indent]- Так вот… Зельевар говорит клиенту: «Я приготовил зелье, которое решит ваши проблемы со сном». Клиент спрашивает: «Как часто я должен его принимать?» А зельевар ему отвечает: «Каждые два часа!»
[indent]Такер Браун с большим трудом смог сдержать смешок. Александрия тоже рассмеялась и ее плечи задрожали, что совершенно не понравилось профессору Томасу Фоули. На лбу у него выступила упрямая межбровная складка.
[indent]- Александрия, не смейся, пожалуйста, - попросил он, хмурясь, но все же ни на секунду не отрываясь от своей работы. Лекси знала его с тех пор как была еще ребенком. Тогда он был гораздо моложе, но эти горизонтальные линии, испещрившие его лоб, всегда были на том же месте. Может он с ними родился? И наверняка так же нахмурился, как только впервые закричал на руках у колдомедика.
[indent]Лекси и сама с детства брала уроки рисования у Томаса Фоули. И поэтому, когда он предложил ей позировать обнаженной в его арт-галерее, она сначала растерялась. Да, она и раньше, бывало, выступала в роли модели, но никогда еще не снимала с себя одежду полностью. Ей было странно представить себя стоящей совершенно нагой перед ее строгим учителем, мистером Фоули. А еще он был приятелем ее отца, что добавляло неловкости. «Ах, ну что бы сказал на это папенька? Наверняка он вышел бы из себя, и строго-настрого запретил это делать». Отчасти поэтому она и согласилась.
[indent]- Пусть тогда и Такер тоже не смеется, - в шутку потребовала Лекси, все же стараясь не двигаться. Пусть она и подтрунивала над Брауном, к своей работе она относилась серьезно. Хотя стоять вот так без движения было тяжелее, чем казалось. Принять одну позу и не двигаться тридцать, сорок, пятьдесят минут, час. Сначала тело начинает покалывать, а потом и вовсе перестаешь чувствовать... Александрия перенесла вес с одной ноги на другую. Должно быть на ее лице на мгновение промелькнула гримаса страдания, что не укрылось от взгляда профессора Грегори Эббота – именно он был третьим из писавших ее сегодня художников.
[indent]- Сколько ты можешь еще потерпеть, милая? – добродушно спросил он, погладив ладонью свою седую бороду. – Нам нужно минут двадцать. Справишься?
[indent]- Конечно справлюсь, - не раздумывая ответила Александрия, выпрямив спину и слегка приподняв подбородок. Босые ноги замерзли, и а пальцы рук, которые она держала навесу, уже начинали неметь. Но она ни за что не станет жаловаться.
[indent]К тому же, боль была далеко не самым тяжелым испытанием. Сегодня ей впервые пришлось преодолеть себя. Поначалу она порядком занервничала, когда стояла по ту сторону двери зала, куда должна была выйти голой, накинув на себя лишь тонкий полупрозрачный пеньюар. А потом и вовсе с ним расстаться. Ей еще повезло, что в галерее было всего три художника, а не двадцать. Трудно раздеться, когда все время думаешь: «На меня смотрят». Но суметь перешагнуть через свои страхи и смущение, чтобы получить новые ощущения, унять свое любопытство, узнать каково это, совершить подобный шаг, бросить вызов самой себе и победить – это того стоило. Да и когда еще делать это, если не сейчас? Пока она юна, стройна и красива, пока ее грудь не потеряла упругости. Не зря ведь искусство во все времена воспевало красоту юного человеческого тела. И мысленно повторяя об этом самой себе, ловя мужские взгляды по другую сторону мольбертов, Александрия начинала чувствовать себя прекрасной, такой, какая она есть, без вороха всей этой одежды, без тугого корсета, в котором порой было тяжело дышать, и без стягивающих ноги шелковых чулок. Всякий раз, когда Томас Фоули говорил что-то вроде: «О, вот так восхитительно! Замри!», или когда Грегори Эббот улыбался ей своей доброй улыбкой, а Такер Браун так забавно краснел, словно впервые видел перед собой голое женское тело, все это придавало Александрии сил. И постепенно всего за какой-то час она уже привыкла к их бегающим по ее обнаженному телу глазам: зеленым, серым, янтарным…
[indent]Но в какой-то момент она заметила еще одну пару глаз – темно-карих. Сначала они мелькнули в дверном проеме, затем задержались там, внимательно изучая все происходящее, а после стали приближаться – неизвестный Александрии мужчина распахнул неплотно прикрытую дверь и вошел в зал. Он следовал к центру студии неспешно и тихо. Обычно именно так движется кот, ступая по паркету мягкими лапами, не создавая ни скрипа, после чего неожиданно оказывается у тебя за спиной. Может быть поэтому ни Фоули, ни Эббот, ни Браун его не заметили, продолжая старательно работать над линиями и изгибами на своих холстах. Александрия смотрела и не могла оторваться от пристального взгляда незнакомца. Его глаза казались ей бездонными, словно два черных омута, притягивающих, затягивающих ее на неизвестную глубину. В них горел темный огонь. Но это было не пламя, в котором можно согреться, оно было пугающее, дикое, неприрученное, такое, в котором сгораешь до тла. И что-то в его взгляде было неуловимо узнаваемое. Словно она где-то видела его раньше.
[indent]- Теодор! Уже одиннадцать? Как пролетело время! Мы скоро закончим писать. Еще десять минут, подождешь?
[indent]Слова Фоули прокатились по полупустому залу, и будто заново запустили замерший на мгновение мир. Стрелки часов шагнули вперед, художники пришли в движение, повернули головы и протянули руки для рукопожатий, приветствуя пришедшего незнакомца, у которого было имя – Теодор.
[indent]- Александрия, это Теодор Нотт, мой давний друг и попечитель фонда Николаса Фламеля, – буднично произнес Томас Фоули, представляя ее мужчине так беззастенчиво, словно они все находились не в галерее, где на ней не было ни клочка одежды, а на каком-нибудь пафосном званом обеде. Но едва ли было бы лучше, если бы он и вовсе проигнорировал ее присутствие, будто она какой-нибудь предмет мебели, стоящий в комнате, вроде вот этой напольной деревянной вешалки.
[indent]- Теодор, это Александрия, дочь Арно́ Блишвика, ты его знаешь. На прошлой неделе мы играли у меня вместе в покер. По-моему ты в тот день обставил его…
[indent]Голос профессора Фоули звучал в ушах Александрии, словно белый шум. Взгляд Теодора снова скользнул по ней - на этот раз по ее телу побежали мурашки. И несмотря на то, что последний час она вполне расслабленно чувствовала себя обнаженной в компании трех мужчин, сейчас ей вдруг захотелось стыдливо прикрыться. Она почувствовала, что ее щеки запылали. Наверное это из-за той настойки, что дал ей Эббот перед выходом для храбрости. Она была довольно крепкая и наконец подействовала, вот поэтому и стало жарко. По шее стекла маленькая капля пота, пробежала по груди и остановилась у левого соска. Но Александрия не позволила себе проявить робость или смущение, а вместо этого дерзко выпрямилась, расправляя плечи и заставив грудь качнуться, одним движением избавившись от влажного следа на коже.
[indent]- Рада познакомиться, - произнесла она, в свою очередь внимательно разглядывая Теодора. Его лицо трудно было назвать красивым в классическом понимании этого слова. Но оно цепляло - резкими скулами, волевым подбородком. Его хотелось рассматривать, изучать.
[indent]- Ну как тебе моя картина? – продолжал Фоули. - Думаю я выставлю ее в галерее. Уверен, покупатели найдутся быстро.

Отредактировано Alexandria Blishwick (2024-11-18 13:56:49)