Marauders: forever young |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Marauders: forever young » ЛИЧНЫЕ ЭПИЗОДЫ » 02.10.1978 Искусство рисования с натуры [л]
... и не только
Дата: 02.10.1978
Место: London Academy of Liberal Arts for Witches and Wizards
Действующие лица: Alexandria, Nott
Краткое описание: Нотт прибыл в Академию Искусств для встречи с некогда близким другом-преподавателем (и ценителем искусства), чтобы обсудить одну любопытную вещицу, исчезнувшую с недавнего окрытого аукциона. Но на глаза ему попадается нечто совершенно особенное...
Отредактировано Theodore Nott (2025-04-22 20:57:06)
Into the nothing
Через четверть часа спустились, очень веселые. N шатался и был с виду так же пьян, как те двое. Высокий, покачивающийся, он шел между двумя арлекинами в масках. (Женщина из бара вспомнила желтые, красные и зеленые ромбы на их одежде.) N дважды споткнулся. Оба раза арлекины его подхватили. Все трое сели в экипаж и поехали в направлении близлежащей гавани, имеющей прямоугольную форму. Уже стоя на подножке экипажа, поднявшийся последним арлекин нацарапал мелом на одном из столбов подъезда непристойный рисунок и какую-то фразу.
Скрылись в тумане осени. Сон.
Осень. Скрип двери. Стук каблуков. Осень. Она уходит. Он возвращает. Осень. Прогулка по бульвару. Её глаза весенние. Осень. Руки, пальцы, запястья. Дней суета. И осень.
Он открывает глаза, закрывая очередную главу счастливой жизни во сне. Начинает новую. Осень. Снова жизнь. Снова осень. Она далеко. Сердце бьется мерно. Осень. А пусть будет снова. И череда таких. Только бы не кончалась. Осень.
В холодном поту Нотт сползает с кровати, буднично вяло. Закрывает окно, за которым листья пожухлые умирают под прелым туманом окончательно. Их втаптывают в землю - они благоухают. Скоро будет снова жизнь. Потягивается. Одевается. Собирается. Скрип двери. Осень..
И так по кругу, год за годом, год за годом с тех пор как праздник закончился. Хаос мыслей. Нет больше понимания куда идти, за что браться, что осталось там в душе ещё святого? Молчит она, как опавший с дерева лист. Каждый день привычный маршрут. Привычный скрип дверей. Привычный лязг. Глаза, глаза, глаза. Чьи-то руки. Лица, лица, лица. Маскарад.
Кажется прикинься кем-то и всё само собой вокруг завертится, заискрится - надень только маску. Всего лишь новый образок, как моднице вуаль на шляпку вдовью, темную, чернющую нацепить - за ней ведь не видно плача. Траур. Или слиться в танце с арлекинами в масках. Торг. N мог быть таким, мог быть другим, и скорее можно сказать каким он быть не мог никак и никогда - живущим, творящим. Он скорее исполнитель, наблюдатель соблюдающий предписания, созерцающий, заполняющий свою собственную колодезную яму ядом и снова её опустошающий своим же внутренним ресентиментом о том, как была когда-то весна не смотря на очередную календарную осень.
Не участвующий в жизни, не сочувствующий жизни, даже себе ни сочувствующий, ни соучаствующий. Маскарад затянулся. N затянулся - выпустил дым. Упустил и отпустил привычку жить нормально.
Снова ступеньки, на этот раз вверх, поднывает стопа. Бесконечная лестница, бесконечные перила мраморные поблёскивающие в осеннем солнце.
Монументальная Академия искусств с колоннами и окнами в три человеческих тела. Творчество воплощённое. Место, которое взывает к душе, к истокам, к тому, чтобы думать, творить, быть и не думать о том, как стремительно опадают листья вновь и вновь в этом калейдоскопе судеб с такими же потускневшими осколками разноцветных стёкол. Блаженное молчание внутри, замирание, маленький огонёк надежды, который его не оставит до самой смерти.
Вот что-то сверкающее в глубине длинных тёмных коридоров, его зовёт. N вновь и вновь прикладывает глаз к калейдоскопу жизни. То левый, то правый. То ли рамы позолоченные мерещатся, то ли парящие скульптуры, то ли глаза чьи-то виднеются, то ли тень его маячит, то ли смерть над ним нависает безликая. Голоса перешёптывающиеся, смазанные, тихие, едва едва сочащиеся из щелей у выкрашенных в белый дверей. Оттуда же струится свет, сияние исходит, лучистое, человеческое, недосягаемое. И слышится отчётливее звонкий смех. Девичий. Так близко. Он прикладывает ухо к глянцевой раме двери, всматривается в тоненький зазор, словно ребенок подсматривающий за праздником через замочную скважину, шалости ради. Немного улыбнуться, для проформы, чуть чуть приподнять уголки губ, показать приятное расположение духа, которого нет давно.
Распахивает очередную дверь, в сотый наверное раз. «Ну что на этот раз, Нотт?» Скрипа нет. Глаз мерзких рассечённых надвое - нет, а только залитая солнцем зала. Несколько рослых мужских фигур*, застывших в своем времени, но почему-то довольных положением, чуть сгорбленных в ожидании, когда земля примет их тела; и плавные ее линии, ниспадающие как шёлк на пол, дополняющие журчание торжественного фонтана с прозрачной водой, что ещё шепчет о жизни юной, текучей, надеющейся, цикличной. Не парящая скульптура конечно, но образ в котором так много вечного, теплого. И был ли это сон очередной или стечение обстоятельств, в которых снова нужно напяливать на себя маску, чтобы украдкой, одним глазком взглянуть в темноту жизни, что играет каждый раз, как только заинтересуешься ею, всё новыми и новыми красками, формами и сочетаниями фигур.
*Томас и Грегори (фамилии давай выдумаем) - почётные профессора Академии, "хранители вечности", растерявшие свою жизнь, в том же возрасте, что и N, в том же положении, что и N. Плюс один безымянный художник, моложе троицы, резвее и старательнее, который делает всю "грязную работу" за них, создает руками, кистью наброски той, что на небольшом постаменте стоит одна, улыбается. Стоит голая. Стоит живая и яркая.
Почему её пишет полукровка?
** ps: не вводил их диалоги, описания, было лень, пусть будет такое вводное слово
Отредактировано Theodore Nott (2025-04-09 23:43:58)
[indent]Александрия наблюдала за солнечным лучиком, проникшим через открытое окно студии. Он игриво скользил по листу юного Такера Брауна и играл в прятки с его пальцами, усердно порхающими над наброском, над которым Браун корпел последний час. На лице Такера отразилось напряжение, ведь он изо всех сил пытался казаться серьезным перед своими учителями. Но маленькие морщинки у его глаз и чуть приподнятые уголки губ выдавали его с потрохами – он веселился и ничего не мог с собой поделать.
[indent]- А вот еще анекдот… - продолжила Лекси, намереваясь во что бы то ни стало заставить Брауна наконец сдаться и рассмеяться. А какие у нее тут еще были развлечения? В распоряжении Лекси была только низкая софа, на которую ей было велено положить согнутую в колене ногу, большое зеркало, в отражении которого она видела себя в полный рост, и стоящая поодаль вешалка, где потревоженная легким ветерком тихонько раскачивалась ее полупрозрачная накидка. В ней Александрия и вышла сюда из соседней комнаты, где оставила всю свою одежду. У нее не было больше ничего – совершенно пустая зала и трое мужчин с мольбертами напротив, время от времени прожигающих ее прямыми взглядами. Такер Браун был хотя бы ее ровесником. Остальные же двое – являлись профессорами, примерно одного возраста с ее отцом. И они, конечно, казались ей безумно скучными.
[indent]- Так вот… Зельевар говорит клиенту: «Я приготовил зелье, которое решит ваши проблемы со сном». Клиент спрашивает: «Как часто я должен его принимать?» А зельевар ему отвечает: «Каждые два часа!»
[indent]Такер Браун с большим трудом смог сдержать смешок. Александрия тоже рассмеялась и ее плечи задрожали, что совершенно не понравилось профессору Томасу Фоули. На лбу у него выступила упрямая межбровная складка.
[indent]- Александрия, не смейся, пожалуйста, - попросил он, хмурясь, но все же ни на секунду не отрываясь от своей работы. Лекси знала его с тех пор как была еще ребенком. Тогда он был гораздо моложе, но эти горизонтальные линии, испещрившие его лоб, всегда были на том же месте. Может он с ними родился? И наверняка так же нахмурился, как только впервые закричал на руках у колдомедика.
[indent]Лекси и сама с детства брала уроки рисования у Томаса Фоули. И поэтому, когда он предложил ей позировать обнаженной в его арт-галерее, она сначала растерялась. Да, она и раньше, бывало, выступала в роли модели, но никогда еще не снимала с себя одежду полностью. Ей было странно представить себя стоящей совершенно нагой перед ее строгим учителем, мистером Фоули. А еще он был приятелем ее отца, что добавляло неловкости. «Ах, ну что бы сказал на это папенька? Наверняка он вышел бы из себя, и строго-настрого запретил это делать». Отчасти поэтому она и согласилась.
[indent]- Пусть тогда и Такер тоже не смеется, - в шутку потребовала Лекси, все же стараясь не двигаться. Пусть она и подтрунивала над Брауном, к своей работе она относилась серьезно. Хотя стоять вот так без движения было тяжелее, чем казалось. Принять одну позу и не двигаться тридцать, сорок, пятьдесят минут, час. Сначала тело начинает покалывать, а потом и вовсе перестаешь чувствовать... Александрия перенесла вес с одной ноги на другую. Должно быть на ее лице на мгновение промелькнула гримаса страдания, что не укрылось от взгляда профессора Грегори Эббота – именно он был третьим из писавших ее сегодня художников.
[indent]- Сколько ты можешь еще потерпеть, милая? – добродушно спросил он, погладив ладонью свою седую бороду. – Нам нужно минут двадцать. Справишься?
[indent]- Конечно справлюсь, - не раздумывая ответила Александрия, выпрямив спину и слегка приподняв подбородок. Босые ноги замерзли, и а пальцы рук, которые она держала навесу, уже начинали неметь. Но она ни за что не станет жаловаться.
[indent]К тому же, боль была далеко не самым тяжелым испытанием. Сегодня ей впервые пришлось преодолеть себя. Поначалу она порядком занервничала, когда стояла по ту сторону двери зала, куда должна была выйти голой, накинув на себя лишь тонкий полупрозрачный пеньюар. А потом и вовсе с ним расстаться. Ей еще повезло, что в галерее было всего три художника, а не двадцать. Трудно раздеться, когда все время думаешь: «На меня смотрят». Но суметь перешагнуть через свои страхи и смущение, чтобы получить новые ощущения, унять свое любопытство, узнать каково это, совершить подобный шаг, бросить вызов самой себе и победить – это того стоило. Да и когда еще делать это, если не сейчас? Пока она юна, стройна и красива, пока ее грудь не потеряла упругости. Не зря ведь искусство во все времена воспевало красоту юного человеческого тела. И мысленно повторяя об этом самой себе, ловя мужские взгляды по другую сторону мольбертов, Александрия начинала чувствовать себя прекрасной, такой, какая она есть, без вороха всей этой одежды, без тугого корсета, в котором порой было тяжело дышать, и без стягивающих ноги шелковых чулок. Всякий раз, когда Томас Фоули говорил что-то вроде: «О, вот так восхитительно! Замри!», или когда Грегори Эббот улыбался ей своей доброй улыбкой, а Такер Браун так забавно краснел, словно впервые видел перед собой голое женское тело, все это придавало Александрии сил. И постепенно всего за какой-то час она уже привыкла к их бегающим по ее обнаженному телу глазам: зеленым, серым, янтарным…
[indent]Но в какой-то момент она заметила еще одну пару глаз – темно-карих. Сначала они мелькнули в дверном проеме, затем задержались там, внимательно изучая все происходящее, а после стали приближаться – неизвестный Александрии мужчина распахнул неплотно прикрытую дверь и вошел в зал. Он следовал к центру студии неспешно и тихо. Обычно именно так движется кот, ступая по паркету мягкими лапами, не создавая ни скрипа, после чего неожиданно оказывается у тебя за спиной. Может быть поэтому ни Фоули, ни Эббот, ни Браун его не заметили, продолжая старательно работать над линиями и изгибами на своих холстах. Александрия смотрела и не могла оторваться от пристального взгляда незнакомца. Его глаза казались ей бездонными, словно два черных омута, притягивающих, затягивающих ее на неизвестную глубину. В них горел темный огонь. Но это было не пламя, в котором можно согреться, оно было пугающее, дикое, неприрученное, такое, в котором сгораешь до тла. И что-то в его взгляде было неуловимо узнаваемое. Словно она где-то видела его раньше.
[indent]- Теодор! Уже одиннадцать? Как пролетело время! Мы скоро закончим писать. Еще десять минут, подождешь?
[indent]Слова Фоули прокатились по полупустому залу, и будто заново запустили замерший на мгновение мир. Стрелки часов шагнули вперед, художники пришли в движение, повернули головы и протянули руки для рукопожатий, приветствуя пришедшего незнакомца, у которого было имя – Теодор.
[indent]- Александрия, это Теодор Нотт, мой давний друг и попечитель фонда Николаса Фламеля, – буднично произнес Томас Фоули, представляя ее мужчине так беззастенчиво, словно они все находились не в галерее, где на ней не было ни клочка одежды, а на каком-нибудь пафосном званом обеде. Но едва ли было бы лучше, если бы он и вовсе проигнорировал ее присутствие, будто она какой-нибудь предмет мебели, стоящий в комнате, вроде вот этой напольной деревянной вешалки.
[indent]- Теодор, это Александрия, дочь Арно́ Блишвика, ты его знаешь. На прошлой неделе мы играли у меня вместе в покер. По-моему ты в тот день обставил его…
[indent]Голос профессора Фоули звучал в ушах Александрии, словно белый шум. Взгляд Теодора снова скользнул по ней - на этот раз по ее телу побежали мурашки. И несмотря на то, что последний час она вполне расслабленно чувствовала себя обнаженной в компании трех мужчин, сейчас ей вдруг захотелось стыдливо прикрыться. Она почувствовала, что ее щеки запылали. Наверное это из-за той настойки, что дал ей Эббот перед выходом для храбрости. Она была довольно крепкая и наконец подействовала, вот поэтому и стало жарко. По шее стекла маленькая капля пота, пробежала по груди и остановилась у левого соска. Но Александрия не позволила себе проявить робость или смущение, а вместо этого дерзко выпрямилась, расправляя плечи и заставив грудь качнуться, одним движением избавившись от влажного следа на коже.
[indent]- Рада познакомиться, - произнесла она, в свою очередь внимательно разглядывая Теодора. Его лицо трудно было назвать красивым в классическом понимании этого слова. Но оно цепляло - резкими скулами, волевым подбородком. Его хотелось рассматривать, изучать.
[indent]- Ну как тебе моя картина? – продолжал Фоули. - Думаю я выставлю ее в галерее. Уверен, покупатели найдутся быстро.
Отредактировано Alexandria Blishwick (2024-11-18 13:56:49)
[indent] Фоули хоть и был приятелем, но особого уважения не сыскал, разве что своей кровной причастностью к бывшему министру магии.
[indent] После двух декад правления Спенсер-Муна, династии Тафт (и нелепой смерти от аллергии на помадку с алихоцией Вильгельмины, похороны которой он хорошо помнил), магическое сообщество оказалось сначала в руках маглорожденного Лича, а затем бестолковых Дженкинс и наконец Минчума, с чем Нотт никак не мог смириться. Но и открыто влезать в политику не стремился - любой балаган вреден деятельности фонда, а вся политика это ничто иное как балаган по своей сути, поэтому он переключился с подкатывающего к горлу раздражения на обмен рукопожатиями.
[indent] - Время не ждет, Томас, - подавленно улыбнулся он, в попытке вспомнить: действительно ли играл в покер на той неделе или это бредовая фантазия Фоули? Но если бы он только знал, что у Блишвика такая дочь - согласился бы на любую, даже теоретически невозможную интерпретацию его занятости в 'свободное' время, в этом он отчасти мог понять Фоули.
[indent] - Не ждет, - поддакнул тот расплывшись в улыбке, пока Нотт увлеченно сравнивал с натурой работу Брауна. Выход за рамки академического стиля в этом случае был оправдан: в черно-белых тонах, повёрнутая к зрителю спиной, с демонстрацией линий силуэта, потрясающей осанки, безупречных пропорций. Брауну удалось то, чего не удалось ни старине Эбботу, ни даже Фоули - передать лёгкость и грацию её жестов, гибкость молодого тела, юность, при том невинную, без единого намёка на плотское желание. Браун в отличие от почетных профессоров занимался искусством. Всё в ней было прекрасно, кроме того, что она оказалась здесь и сейчас в руках двух стариков, которые еще вчера сидели за одним покерным столом наверняка обсуждая политику, а сегодня под благовидным предлогом высокого искусства уже без тени сомнения дают молоденькой девушке команду раздеться.
[indent] - Я куплю, - продолжил Нотт, подхватив ожившую на слове покупатель интонацию Фоули и выдвинув подбородок в сторону работы Брауна, - остальные выставлять, и тем более дописывать не стоит, - он мотнул головой, удержавшись от того, чтобы смерить Фоули взглядом. Но голос выдал глубокую неприязнь и столь же глубокую озабоченность ситуацией. Так что в зале на мгновение повисло неловкое и напряженное молчание.
[indent] - Но..., - осёкшись в возражении, Фоули торопливо вскинул руки в приглашающих на разговор тет-а-тет жестах, однако Нотт его снова перебил.
[indent] - Если это вопрос количества, Томас, то я заплачу много, - буквально съязвил Нотт, зная о фактическом положении дел Фоули, - ты на славу постарался с подобным мероприятием, но стоит свернуть эту затею сейчас и вернуться к более важным делам, - здесь он сделал акцент, - и с каких пор ты занят откровенной продажей искусства?
Замешкавшись с ответом Фоули промолчал. Нотт тем временем бросил взгляд на Александрию, предполагая что та уже оделась, но она по-прежнему стояла нагая. Не вмешаться здесь, означало бы попустить кузнице вершить власть и пожинать плоды такой 'политики' позже. Оставлять красоту на откуп каким-то деятелям искусств, к которым были вопросы - стало бы вторым опрометчивым решением.
[indent] - Сколько он заплатил тебе? - не удержался Нотт.
[indent] - Давай лучше обсудим наши дела? - Фоули, удивленный бестактностью Нотта, вклинился с попыткой перевести тему.
[indent] - Сколько он заплатил? - повторил Нотт, не обращая внимания на попытку почетного профессора замять разговор и что-то уладить.
[indent] - Оденься, я уведу тебя отсюда, - спокойно добавил он, обращаясь к Александрии так, словно давно знал не только её отца, но и её саму. В этом всём был какой-то его интерес, вероятно не каждую голую девушку он стал бы отстаивать, но и ситуаций подобных никогда за всю его жизнь с ним не приключалось. Возможно потому, что не такой уж он особый ценитель высокого искусства.
[indent] – Мы на несколько минут оставим вас, – вяло подытожил Фоули, видимо осознав, что ничего из того, что входило в его планы не случится, по крайней мере сегодня. Наконец отойдя вместе с Ноттом ближе к окну в углу залы, Томас начал тому что-то разгорячено объяснять, свято убежденный в своей правоте, снова и снова он повторял как зачарованный, ни на секунду не сомневаясь, что поступает так исключительно ради искусства. Что это всё эксперимент, и потом вдруг, что это классическая живопись в конце концов, что Александрия безумно хороша и нельзя позволять времени украсть её талант. С каждой следующей фразой Нотт пятился от закоренелого приятеля, пока расстояние между ними не стало критическим для продолжения любого диалога, тогда он молча развернулся в сторону выхода, взглядом подавая Александрии знак следовать за ним. Но чем он сам заслужил её доверия, почему она могла бы пойти следом, тогда как он, по крайней мере в ее глазах, принадлежит к этой же касте стремительно несущихся к старости?
Но что-то между ними проскользнуло. Не пресловутое ли: '...Я знаю его, он знает меня, а бог все знает про нас' ? Солнце тем временем било в окна с такой силой, что копна волос Александрии в лучах его переливалась бесконечной комбинацией золотистых оттенков, и Нотт наслаждался этим.
[indent] - Я отведу тебя к отцу, - мягко заверил он Александрию, чтобы та имела хотя бы одно основание ему довериться, - но сначала я послушал бы твою версию, - и с этим открыл перед ней дверь.
[indent] Когда они впервые пересеклись взглядами, Нотт не придал значения беспокойству в её, и тому, что она совершенно голая. Казалось, что всё в рамках процесса творения, что нельзя было и подумать в сторону того, что Фоули и Эббот могут нанести ей хоть какой-то вред, а беспокойство её вызвано по большей части присутствием самого Нотта и пристальным взглядом, однако что-то всё равно смущало. Например то, что художников в зале было мало; то, что собрался такой высокопоставленный состав, который давно не призван корпеть над холстами (тем более обнаженных тел), а в таком возрасте занимался в основном кабинетной работой; то, что Фоули делает это ради продажи; и наконец то, что он рисует дочь своего друга, обнаженной. Всё это сложилось в странную картину, которая оттянула на себя внимание и заставила Нотта переключится с рабочих дел, на нравственные, что ему в общем-то не было свойственно. И мысль о том, что Александрии будет спокойнее побеседовать сначала с Софи или может быть с ним, не оставляла его теперь.
[indent]В темном коридоре они соприкоснулись предплечьями, его пробила дрожь - он извинился и незатейливо решил поддержать разговор, - ну а почему ты тут очутилась? - Нотт отворил двери нескольких соседних комнат, в поисках камерного пространства для разговора, но повсюду были огромные светлые залы, где-то набитые людьми, где-то пустые. В конце концов ей нужно было одеться и он предложил подождать её неподалёку или у парадной лестницы.
[indent] - Мы можем аппарировать подальше отсюда, а могу показать тебе книжный фонд, - улыбнулся он, - но потом я перенесу тебя домой.
[indent] Помимо обсуждения несомненно любопытных предметов и объектов искусства, Нотт намеревался выудить у Фоули информацию о хождении на чёрном рынке особых прытко-пишущих перьев, которые мешали работе теперь, в части сохранения рукописей в первозданном виде и препятствия их распространению окольными путями, а также некоторых книг, которые Нотт продолжал безуспешно искать. Возможно именно Фоули что-то про это знал, и после всего Нотт был в этом убежден почти наверняка, поэтому разговор их не был завершён.
Отредактировано Theodore Nott (2025-04-11 04:28:03)
[indent]Вы когда-нибудь наблюдали за тем, как меняется природа перед грозой? Воздух вдруг тяжелеет, начинает казаться почти осязаемым, отчего становится труднее дышать. Птицы срываются с места, стараясь скорее покинуть зону предстоящей грозы. Небо темнеет, заволакивается тучами, а ветер усиливается, начав беспощадно трепать листья деревьев.
[indent]Теодор Нотт тоже был грозой. Едва он вошел в студию, как все мгновенно перевернулось с ног на голову. Спокойствие сменилось волнением, смех – тишиной, работы Фоули и Эббота сделались незначительными пустышками. Даже солнце, спустившееся к полудню ниже, стало ослеплять всех своими лучами, бьющими прямо в глаза. Оставаясь совершенно спокойным, как нерушимая скала, Теодор Нотт заставлял всех вокруг колебаться, как колеблется море возле начавшего пробуждаться вулкана.
[indent]Александрия стояла неподвижно, наблюдая за происходившими вокруг изменениями, и за тем, как взгляд Нотта переходил с ее обнаженного тела на картину, созданную Такером Брауном, и обратно. Словно он сравнивал ее настоящую с нарисованной на холсте картинкой. И Александрии захотелось узнать, какую из версий предпочел бы этот мужчина. Ее настоящую или ту идеальную с холста? И, словно прочитав ее мысли, он сказал, указав на картину Брауна, что купит ее, и готов много заплатить.
[indent]Щеки Александрии вспыхнули. Сердце заколотилось как сумасшедшее, но внешне она сохраняла спокойствие. «Зачем Теодору Нотту картина, написанная с ее обнаженной натуры? Повесит у себя дома над камином и станет смотреть всякий раз, когда вечерами будет сидеть в кресле напротив со стаканом огневиски? Но разве он не мог для своего интерьера найти картину поинтереснее? В этой арт-галерее было выставлено множество пейзажей. Его дому, наверняка такому же загадочному и мрачному, как и он сам, больше подошел бы шторм с тонущим кораблем на переднем плане, или охваченный огнем замок, или снежная буря, поглотившая свет. Неужели Фоули не предложит ему что-то другое?» Она ждала этого, но Томас Фоули молчал. «Ну что же», - Александрия поджала губы, делая глубокий вдох, стараясь выровнять сбившееся дыхание, - «пускай покупает». Это лишь картина. В идеальной картинке все равно нет души. Даже если оживить портрет заклинанием, это все равно будет всего лишь портрет – далекое эхо, только отголосок того, кто изображен на нем, образ, увиденный художником – поверхностная красота, не имеющая ничего общего с внутренним содержанием.
[indent]Но вот что еще ей было не понятно - почему мистер Нотт решил, что она хочет уйти? Что ее кто-то заставлял раздеваться здесь? Что ее использовали? Вовсе нет. Разве он не понимал, что между понятиями «обнажиться» и «раздеться» - огромная пропасть? Раздеваясь, мы просто сбрасываем с себя одежду, а обнажаясь - открываемся, снимаем покров с тайны, которую скрывает ткань. И для Александрии это был один из способов почувствовать долгожданную свободу. Настоящую свободу, к которой она стремилась, стараясь жить полной жизнью, разрушать границы дозволенного. Так желавшая всю жизнь выйти из под контроля своего отца, она не собиралась переходить под контроль другого мужчины. Тем более такого властного, как Теодор Нотт, считавшего себя вправе распоряжаться ею.
[indent]Но художники вдруг начали сворачивать мольберты, собирать краски, и стало понятно, что сессия окончена. Нотт сумел прервать их работу, хотя до ее завершения оставалось всего минут двадцать. Тем не менее, Такер Браун успел закончить картину. Александрия спустилась с подиума, набросила накидку и подошла посмотреть на результат. Это было не совсем то, чего она ожидала. Такер Браун изобразил ее легкой, воздушной, словно она состояла из невесомого облака, а не из плоти и крови. Неужели он видел ее именно такой? Она улыбнулась Брауну легкой полуулыбкой, попрощалась со всеми и вышла в коридор вместе с Теодором Ноттом, любезно открывшим перед ней дверь.
[indent]По сравнению со светлой залой, которую они с Ноттом только что покинули, в коридоре было темно. Лишь витражное окно и пара факелов давали немного света. Где-то за множеством закрытых дверей слышались чьи-то приглушенные голоса, шаги, шорохи. За стенами этого коридора бурлила жизнь и время шло вперед, но почему-то ей казалось, что в этом коридоре оно остановилось.
[indent]Их руки случайно соприкоснулись, когда они шли рядом. А может вовсе и не случайно? Иногда людям нравится выдавать намеренные прикосновения за нечаянные. Александрия почувствовала легкий трепет, пронзивший ее от плеча до кончиков пальцев босых ног, обутых в легкие туфли.
[indent]Наконец они остановились и Александрия посмотрела на Нотта - теперь была ее очередь разглядывать его. Она сама нарисовала бы этого мужчину – безупречно и дорого одетого, элегантного, идеально причесанного, с прямыми четко очерченными скулами и глазами, за которыми скрывалась какая-то темная тайна. Казалось, если смотреть в них очень долго, то можно ее увидеть. Но только, если очень внимательно смотреть. Ей хотелось начать прямо сейчас.
[indent]- Два галлеона, - произнесла она. – Два галлеона за полтора часа работы мне заплатил Фоули.
[indent]Александрия случайно поймала свое отражение в витражном окне коридора. Она все еще была полураздета, а стоящий напротив мужчина предлагал ей собраться и аппарировать с ним, чтобы показать ей свой книжный фонд. Очень заманчиво.
[indent]- Но я бы позировала и бесплатно, - добавила она, уверенно встретив прямой взгляд Теодора.
[indent]Ее отец был богат, и Нотт это знал. А значит, должен был понимать, что она не нуждается в том, чтобы зарабатывать себе на жизнь, и дело не в деньгах. Иногда кажется, что в твоем распоряжении все время мира, но это не так. Если хочешь сделать что-то, - делай это сейчас.
[indent]- Два галлеона, - повторила Александрия, - столько я заплачу тебе, если ты согласишься позировать мне. Нет, не обнаженным, - пояснила она с улыбкой, - я напишу твой портрет. У тебя очень необычные черты… - подняв правую руку, Александрия осторожно прикоснулась пальцами к острым скулам Нотта, медленно проведя по ним сверху вниз, отмечая интересный рельеф лица. Но затем резко убрала руку, запоздало поняв, что слишком увлеклась своим художественным видением и со стороны ее жест мог быть воспринят чересчур интимно для общения столь малознакомых людей.
[indent] — Да начнётся игра, — ухмыльнулся Нотт, но она вдруг озвучила стоимость. На его лбу проступили морщины, ухмылка сменилась гримасой неловкости, а губы образовали сплошную кривую, если хотите.
Несмотря на то, что Блишвиков Нот знал по верхам, их состояние 'потрескивало' как сырое еловое поленце, опрометчиво сложенное в кострище неумелым путником: богатые не собираются за покерным столом в надежде на фул-хаус. Поэтому и Нотта там быть не могло; и счастливые не обнажаются ради искусства… Или?
Нотт догматизировал, пытаясь развести из тех же поленьев пожар.
[indent] — Не думаю, что стоять голой перед академиками, это то, чего ты хочешь от жизни, — и пусть хоть сам Дамблдор 'заказывает музыку'. Будучи не в состоянии сменить пластинку, Нотт вертел смыслами как суровый моралист. Колко и шутливо, он словно конкурировал за её внимание с кем-то, спесь давала о себе знать, да и муза подтрунивала. Замаячила еще шутка с той самой встречи за покером, но сгинула в тумане памяти, как только рука Александрии приблизилась к его лицу. В нос ударило табачным листом, вишневой косточкой, свежими листьями вперемешку с коричным шлейфом, который можно было уловить только теперь. Нотт не удержался бы от того, чтобы прижать её к себе покрепче и зарыться лицом в волосы. Но, склонив голову, лишь потёр затылок. Иначе говоря: вовремя она отпрянула.
[indent] — Ну хорошо, ты делаешь это ради искусства, – допустил Нотт, – но почему Фоули?
И ночь покера видимо была слишком хороша, чтобы воспроизвести ту же расслабленность и непринуждённость теперь. Его сковала попытка изобразить из себя того, кто ещё не отстал от жизни или того, кто мог бы ей понравится, не зная в сущности кто мог бы.
В ее поведении и облике был какой-то вызов, протест или даже бунт, не укладывающийся в привычный шаблон, далекий от 'адекватных' представлений, но тем и распаляющий интерес.
— О-хоу-у-е! — зазвенел восторженный голос из-за внезапно отворившихся дверей. Коридор наполнился вздохами, перешептываниями, усмешками и свистом ошарашенных студентов. Стадом пронеслось мимо с десяток любопытных голов на подвижных шеях, прежде чем Нотт успел накинуть свою мантию на плечи Александрии. Высунулся в коридор со своим носом и Фоули.
— К-к-ка-артина! — радостно заблеял он.
— Отправил её совой только что! Прошу!
По всей видимости профессор страдал амнезией, раз пригласил Нотта продолжить диалог.
[indent] — Не сегодня, — отрезал с раздражением Теодор, и вынужденный собеседник, задетый таким дружеским прощанием, наконец испарился.
[indent] — Оденься уже, прошу. Художники не пишут голыми, — полушутливым-полупатерналистическим тоном закончил Нотт, расплываясь в доброй улыбке, — я на улице тебя подожду.
Ох уж эти заблудшие души.NF - My life
Отредактировано Theodore Nott (2025-04-09 23:56:07)
[indent]Начало октября выдалось теплым. Солнце уже покинуло зенит, когда Александрия полностью одетая, вышла из галереи. Спускаясь по ступеням с сумкой и тубусом, перекинутыми через плечо, она со смесью удивления и любопытства смотрела на Теодора Нотта, ожидавшего ее на улице. Наверное примерно то же чувствовала и Алиса, когда выйдя погулять с книгой в один из своих самых обычных дней, провалилась в кроличью нору и оказалась в Стране Чудес. Александрия до сих пор ощущала легкое волнение от прикосновения своих пальцев к лицу Теодора. Ему тоже это понравилось, она была в этом уверена. Она видела, как от неожиданности расширились его глаза, в этот момент они стали казаться ей еще темнее, чем прежде. Почувствовала, как он слегка подался вперед ей навстречу, как сделал глубокий вдох, словно хотел ощутить ее запах. Совсем так же как и она, когда его мантия опустилась на ее плечи, согрев, окутав своим теплом, словно большое, мягкое, черное облако. Теперь она была даже чуточку рада, что совсем забыла о времени, потерявшись между переменами и лекциями, между преподавателями и студентами, между прошлым и настоящим. Настоящим, в котором Теодор Нотт спас ее, когда она из-за своей легкомысленности оказалась практически голой в коридоре полном зевак. Как понять, что между тобой и другим человеком возникло особое притяжение? Очень просто – если вы сомневаетесь, значит его не было.
[indent]Александрия поравнялась с Теодором и протянула ему его мантию. Неужели она прямо сейчас собиралась довериться этому мужчине и позволить ему увести себя отсюда в неизвестное ей место? Да, и она в этом не сомневалась. Искусство требует смелости, так же как и сама жизнь, в которой важно уметь наслаждаться моментом. Чем больше ты насыщаешь день событиями и приключениями, тем он кажется длиннее. А чтобы продлить жизнь, наполняй каждый свой день.
[indent]- Я захватила все необходимое, - сказала она, глядя на Теодора. Солнечные лучи мягко освещали его лицо, прямой нос и подбородок. Александрия наслаждалась этой игрой света и тени, уже думая о том, как будет переносить его черты на холст. – Тебе уже приходилось позировать? Как думаешь, ты справишься?
[indent]Александрия откровенно забавлялась. Ей не терпелось поменяться с Теодором Ноттом местами. Теперь была ее очередь наблюдать, как он, замерев, будет сидеть неподвижно, а она станет рассматривать его. Ей хотелось создать что-то большее, чем просто портрет – поймать суть этого мужчины. Передать то, что она увидела в этой сути.
[indent]- Нет, позировать голой – это не то, чего я хочу от жизни, - ответила она, вспомнив его вопрос, заданный еще в коридоре галереи. – Но иногда нужно выйти за пределы привычного, чтобы найти что-то действительно ценное. И чтобы почувствовать что-то новое. Меня больше интересует вопрос, почему тебя так разозлило, что совершенно незнакомая тебе девушка позирует голой?
[indent]Александрия пыталась скрыть улыбку, но в уголках глаз появились предательские морщинки.
[indent]- Фоули в первую очередь художник, а потом уже друг моего отца. Он способен рассматривать красоту обнаженного тела как искусство, а не как объект вожделения. Он же уже… - она хотела сказать «зрелый», но остановила себя, задумавшись над тем, сколько лет мистеру Нотту? Кажется, они с Томасом Фоули были давними приятелями. Но, в отличие от Фоули, Нотт не выглядел стариком. Высокий, подтянутый, с волосами без малейшего намека на седину. – Фоули же уже видел множество обнаженных тел, мое ничем не отличается. К тому же, я доверяю ему. Он один из моих учителей, и я хорошо знаю его стиль. Он никогда не написал бы пошлый сюжет, не потребовал бы от натурщиц развратных поз. Его не интересует бессмысленный эпатаж ради того чтобы его работы заметили. Он и так довольно известен в магическом сообществе. И пишет ради искусства, а не ради денег. Многие его картины – откровение. Хоть они и не всем нравятся, - добавила она, усмехнувшись, вспомнив разгромную оценку Теодора Нотта в адрес работы Фоули. Впрочем, довольно было разговоров о Фоули. Если она хотела создать портрет мистера Нотта, то к чему терять время?
[indent]Коснувшись руки Теодора, Александрия вложила свою ладонь в его, осторожно сжав его пальцы. Теперь он волен был аппарировать ее туда, куда захочет.
[indent]- Я готова увидеть твой книжный фонд.
Отредактировано Alexandria Blishwick (2025-04-20 14:01:12)
Верит в глупые сны до сих пор детвора,
Жаль, что я к этим снам не причастен.
День настанет и нам расставаться пора,
А на меньшее я не согласен.
Нотт расправил плечи. Как-то проще стало дышать, легче.
Шелест крон и шорох трав - заполнили пространство двора. В душе его (если она конечно была) воцарилось несвойственное умиротворение, а стопа перестала ныть. И только сердцебиение впервые со школьных времен, предательски выпалило дробью снова, когда в мыслях возник её образ. Стало жарко и вымощенные ступени показались Нотту скользкими, так что он оступился.
От ударившего в кровь кислорода он было потерял равновесие, но вовремя схватился за перила, свободной рукой демонстративно похлопав себя по области рёбер, где имел привычку носить карманные часы. Нащупав и наконец достав их - он вцепился в металлический корпус и сконцентрировался на мерно скользящей секундной стрелке, отвлекая себя от собственной несуразности. В этот момент Нотт хотел, чтобы вместо припекающего, как ему казалось, солнца, грянул гром и пошёл бы ливень, в атмосфере которых можно было бы растворить грохот внутренний и это чувство.
Пока Александрия спускалась по ступеням, он не сводил с неё глаз. И даже когда она с улыбкой возвращала ему мантию, увлеченно задавая вопрос за вопросом, видимо всерьез полагая, что будет его рисовать. С подступающими к горлу ликованием и превосходством Нотт выдерживал паузу.
Но она продолжала и продолжала говорить о Фоули, так что точка кипения оказалась совсем близко,
[indent] — Фоули в первую очередь редкостный пошляк, - наконец выпалил он.
[indent] — Послушай... И вот стою я во Флориш и Блоттс, листаю ту книгу для взрослых, поднимаю взгляд, а там стоят Эббот и Фоули... И занимаются тем же, - припрятав за язвительной шуткой отвращение и возмущение, он вдобавок покраснел от стыда. Повисла очередная пауза и Нотт не смог бы вспомнить, рассмеялась ли она тогда или расстроилась.
[indent] — Ты найдешь еще сотню оправданий своему великому учителю, особенно в том, какого стиля он придерживается и где именно. Обнаженную натуру пишут маглы в своих сомнительных школах. И Фоули действительно обучался этому у какого-то именитого магла, а потом восторженно трубил всем нам об этом. Но эти попытки эксперимента в искусстве обречены, - Нотт хотел, чтобы случилось именно так. Тон стал отстраненным и он наконец задал контрольный вопрос,
[indent] - Если Фоули видел так много тел и твоё тело, по его же заверениям, ничем не отличается, то почему он решил писать именно тебя?
Он попытался отмахнуться от въедливых рассуждений, но ощущение липкой подозрительности сохранилось. Мысль о том, что старик мог быть другом ее отца, в свете ситуации, казалась ему абсурдной. Не ясным оставалось и исчезновение с открытого аукциона нужной ему вещицы, так что именно Фоули мог знать больше, чем рассказывал. А заодно и делать больше, чем демонстрировал, больше, чем мог предположить Нотт. Повинуясь импульсу, он протянул руку Александрии и крепче сжал ладонь.
[indent] — Я познакомлю тебя с Софи, она разбирается в искусстве и тех, кто это искусство практикует, получше меня, — усмешка проскользнула в голосе вновь и Нотт решил, что с этим их полемика подошла к своему логическому концу, — а мне ты тоже зря доверяешь, — и прежде чем Александрия успела что-либо ответить, он с легким хлопком аппарировал их к набережной Виктории.
[indent] Они материализовались у парапета Темзы, откуда открывался вид на городской рельеф и квартал Темпл, который казался вырезанным на фоне бледного неба из-за буйства осенних красок. Нотт вёл Александрию на север сквозь Inner Garden, к Налоговой палате Британии в доме номер три, с фасадом бежевого цвета и высокой аркой. Нотт остановился посреди неё у неприметной двери, вход которой был завален стопками изданий о финансах и другой магловской литературой. Он нашептывал что-то, направив палочку на едва заметные глифы двери, снимая защитные заклинания одно за другим. Выглядело всё это так, будто они вот-вот вскроют обычный чулан, где хранятся какие-нибудь вёдра, ветошь и магловские метлы для уборки территории.
[indent] — Апполосская пушишка, — произнес он и скосив взгляд на Александрию, едва сдержал смешок, - но ты ничего не слышала.
Перед ними открылся портал мерцающий светом. Шагнув в него они через секунду оказались в просторном фойе цилиндрической формы. Одна сторона - оконная по всей высоте, вторая - глухая тёмная стена с редкими бубнящими портретами, разными видами часов и входами на этажи. В центре находилась кованная винтовая лестница с пятью пролётами, уходящая на 65 футов вверх и венчанная стеклянным купольным сводом. Воздух резануло чем-то ядным, за спиной раздался хлопок и чей-то ор, заставивший Нотта обернуться.
[indent] - Драконью твою сестру-у! Вкалываешь тут как дюжина эльфов, и... К чёрту! Вместе с расслабленным шарканием, из тоннельного проёма показался силуэт в сером, перепачканном чем-то смолистым, халате, и руки в белых перчатках. Нотт мягко одернул Александрию за локоть, и склонившись шепнул, - это мистер Пиритис, или просто: Алхимик. Перед ними вырос молодой учёный, дружок Софи. Подперев плечом стену и скрестив руки на груди, он наконец приветственно махнул.
[indent] — У нас сегодня гости? — бодро отметил он и, подмигнув Нотту, скрылся в темноте, оставляя за собой тонкий шлейф серы и чего-то ещё едкого.
[indent] — А мог бы и орден получить за эффектное появление, если бы приоделся, - отшутился Нотт, и развернулся к лестнице, на первом пролёте которой парил калейдоскоп.
[indent] - Дымит сутки напролёт, у него тут секция Алхимии и Зельеварения, - он почему-то посмотрел на губы Александрии, словно ощущая её запах, – секция Исследований под самым куполом, – он указал пальцем наверх, приблизившись к её волосам, – здесь раньше работали над адаптацией изобретений Фламеля, экспериментировали с заклинаниями и разными магическими устройствами, - стало понятно почему Нотт скептически относился к экспериментам. Он потёр нос и поморщился, – под лабораторией Пиритиса есть несколько реставрационных мастерских для артефактов и рукописей. А основные секции на этом этаже, - здесь пахло исключительно старой бумагой и чернилами.
Выходя с лестницы они почти столкнулись с Софи, одетую в элегантный темно-синий костюм,
[indent] — Теодор! — звонко воскликнула та, остановившись. В руках у неё оказался объемный том в кожаном переплёте, — я и не знала, что вы планировали привести кого-то сегодня. Добро пожаловать в фонд, мисс... — она вопросительно взглянула на Александрию и голубые ее глаза заискрились от любопытства.
[indent] — Александрия Блишвик, — помог Нотт из соображения приличия, уже и забыв, что хотел их познакомить. Софи оценивающе кивнула. Рост её позволял смотреть на большинство людей почти как на равных.
[indent] — Надеюсь, вам здесь понравится. Мы не так скучны, несмотря на всю эту пыль и древности, — она рассмеялась, прижимая книгу к груди, — Вы к мистеру Нотту в кабинет? Или, быть может, хотели осмотреть коллекции? Я как раз...
[indent] — В кабинет, Софи, — перебил ее Нотт, резче, чем следовало бы, - но ты нам понадобишься позже.
[indent] — Ах, дела! Конечно, — Софи легко справлялась с любыми настроениями Нотта, — если Вам понадобится что-то, или мисс Александрия захочет осмотреться... Я буду в Архивах, - она снова улыбнулась, чуть поклонилась, и, прижимая книгу плотнее, зацокала своими красными туфлями по лестнице вниз. Пройдя по коридору мимо очередных дверей с табличками, они упёрлись в последнюю, самую массивную и украшенную алхимическим символом, никакой таблички на ней не было. Нотт снова что-то зашептал, открывая дверь и пропуская Александрию вперед.
— Порисуем, — звук замка, щелкнувшего с тихим, магическим гулом, наконец отрезал их от остального мира.
Отредактировано Theodore Nott (2025-04-22 22:06:36)
[indent]Когда удушье и темнота от аппарации отступили, Александрия открыла глаза и увидела перед собой длинную аллею и несколько старинных лондонских зданий. Она хорошо знала эту набережную на северном берегу Темзы, иногда гуляла здесь, но никогда не думала, что тут скрыто что-то волшебное. В Лондоне было достаточно закрытых заведений для избранных, о которых никогда бы не догадались магглы, да и волшебники, не посвященные в тайну конкретного места. Может все дело было в настроении, но Лондон с его бесконечными туманами, всегда казавшийся ей мрачным, сейчас был полон ярких красок как никогда прежде. Вдоль дороги лежали разноцветные листья, в воздухе витал запах дождя.
[indent]У реки было холодно, пронизывающий ветер трепал волосы Александрии. Теодор продолжал сжимать ее руку. Его мужественная и крепкая ладонь окутала ее тонкие озябшие пальцы, согревая их своим теплом. Рядом с Теодором ей было удивительно спокойно, она чувствовала себя защищенной. Хотя он по-прежнему казался ей загадочным и таким не похожим на всех мужчин, что она когда-либо встречала. Брошенная им фраза о том, что «она зря ему доверяет» взбудоражила ее ум. Ведь обычно люди с пеной у рта уверяют тебя, что ты можешь им доверять, а мистер Нотт, напротив, предупреждал, что доверять ему не следует. Она невольно вспомнила о том моменте, когда спускалась по ступеням из галереи, а он ждал ее внизу. В тот миг он так взглянул на нее, что ее опалило жаром, потому что никто никогда еще не смотрел на нее так. Словно она – величайшая драгоценность. Так ювелиры любуются редким бриллиантом, который может стать главным украшением в их коллекции, и Александрии это невероятно польстило. Она надеялась, что Теодор не заметил, как она зарделась, не в силах объяснить себе природу неожиданной, непонятной ей власти этого мужчины над ней, ведь они только что познакомились. Александрии странно было осознавать, что она так не смущалась даже когда позировала обнаженной и несколько мужских взглядов были устремлены на нее. Ее это не трогало, словно она была закована в броню и ничто не могло достать до ее нежной сердцевины. Но Теодор Нотт, глядя на нее, пока она шла по лестнице полностью одетой, тем не менее умудрился раздеть ее своим взглядом, поселиться у нее под кожей, как будто он и в одежде сумел рассмотреть ее насквозь, в то время как другие смотрели на нее несколько часов, и не смогли увидеть, что она из себя представляет, даже когда она была обнаженной.
[indent]Теодор Нотт вел Александрию куда-то вглубь двора, где здания стояли так близко друг к другу, что в некоторые уголки совсем не проникал солнечный свет. Навстречу им шли магглы, но они, казалось, их не замечали, обходили, обтекали их, словно ручей камень. Александрия чувствовала предвкушение, как когда будучи маленькой девочкой, просыпалась утром на рождество и торопилась к елке, чтобы открыть подарки. Наконец, они достигли двери, больше похожей на вход в какую-то каморку со старым хламом, и Александрия сразу поняла, что они на месте, укрытом от любопытных глаз за множеством охранных заклинаний. Когда Теодор произнес пароль, в уголках его глаз появились забавные морщинки, выдающие в нем мальчишку. Впервые с момента встречи она увидела на его лице что-то отличное от той серьезности, что он напускал на себя, надевая словно маску, защищавшую его от внешнего мира.
[indent]Книжный фонд оказался уникальным местом. Он словно жил своей жизнью и в отсутствии Теодора Нотта, скрипел начищенный паркет, гудели голоса, что-то взрывалось, клубился сероватый дым, где-то вдалеке стучали стрелки часов. Все в этой части здания, построенного много веков назад, дышало магией и историей потрясающих открытий. Портреты на стене недоверчиво воззрились на Александрию, словно она - чужеродный объект, которого не должно было быть здесь. Теодор Нотт привел ее в свое тайное убежище, в котором он наверняка не раз прятался от чего-то, тяготившего его снаружи. Показал ей свое некое «тайное пристанище», где он мог побыть сам собой, расслабиться и отдохнуть. И Александрия не понимала, чем смогла заслужить это доверие с самых первых минут их знакомства. Он с таким упоением рассказывал ей обо всем, что было внутри, и в эти мгновения в его глазах мелькали отблески солнечных лучей, преломляемых стеклами огромного окна. Казалось, что вот-вот он замрет посреди всего этого, прислушается к разным шумам и шорохам, наслаждаясь жизнью вокруг себя. Александрии стало интересно, всех ли натурщиц из галереи Теодор Нотт имеет обыкновение приводить в свой книжный фонд? Но по тому, как темные глаза следили за ней из под опущенных ресниц, она понимала, что нет, не всех.
[indent]Но как же занятно и любопытно все было устроено в этой обители знаний. Даже сотрудники фонда были неотъемлемой частью этого маленького мира, скрытого от лондонской суеты. Алхимик показался Александрии непосредственным парнем, полностью поглощенным своей работой и магическими изысканиями, а Софи… кем бы она ни была, произвела впечатление очень эффектной девушки в своем стильном костюме и элегантных красных туфлях. А когда она воскликнула «Теодор!», едва увидев мистера Нотта, Александрия сразу подумала о том, что этих двоих наверняка многое связывает. Они общались так, словно были давно и тесно знакомы, и на мгновение она даже задалась вопросом, а кем все-таки они приходятся друг другу? Александрия еще у галереи уловила эту усмешку и интонацию в речи Теодора, когда он сказал, что познакомит ее с Софи, словно бы он говорил о ней не как о коллеге, а как о своей… давней подруге? И теперь, когда он в какой-то момент слишком резко прервал Софи и поторопился пройти в свой кабинет с Александрией, так что от стальных ноток в его голосе по спине у нее побежали мурашки, она решила, будто он хотел что-то скрыть. Словно бы Александрия могла узнать или заметить что-то лишнее, что-то личное, что не предназначалось для ее глаз и ушей.
[indent]Впрочем, Александрия сказала себе, что это не ее дело. И вскоре они с Теодором Ноттом остались в его кабинете наедине. Любой кабинет мог многое рассказать о своем владельце, выдать его характер. Эта комната являлась личной, камерно-интимной, максимально демонстрирующей то, к чему довлеет ее владелец, поэтому Александрия с любопытством разглядывала все вокруг. Но все же старалась держать себя в руках, и не забывать, зачем она здесь. А именно, чтобы нарисовать портрет Теодора. А вовсе не с ним на свидании. Хотя… в какой-то момент, как и всякая юная девушка, она вдруг позволила себе представить себя рядом с ним в качестве пары. Но тут же одернула себя. Такой мужчина никогда не женился бы на ней. Священные двадцать восемь не могли позволить себе небрежность в растрачивании драгоценной чистой крови, поэтому их выбор спутника жизни всегда был лишен подобных глупостей, таких как любовь или романтика. Об этом она знала еще с детства. Чистота крови прежде всего.
[indent]- Итак… - Александрия прошла вдоль стен кабинета Теодора, осматривая обстановку. Ее внимание привлек старинный письменный стол, который, как наверняка и все вещи здесь, мог рассказать свою историю. И аккуратный диван у стены с валиками и высокой спинкой. – Какой портрет ты хочешь? На котором ты будешь смотреться вдумчивым и важным? – она скорчила серьезную физиономию, словно ей прямо сейчас необходимо было прочесть с десяток свитков, написанных древними рунами. – Тогда ты можешь разместиться за столом. Или… портрет, на котором ты будешь выглядеть расслабленным, поймавшим ускользающее время, чтобы щедро и потратить его на блаженный отдых? Тогда садись на диван... И закрой глаза. А когда закроешь, представь что-нибудь приятное, так чтобы я смогла нарисовать твою улыбку.
[indent]Она открыла сумку, вынимая из ее недр краски и кисти, и попросила:
[indent]- Раздвинь пожалуйста шторы. Мне понадобится много света, - и затем добавила: - Не волнуйся, я не стану писать тебя, «как те магглы в их сомнительных школах».
[indent]Александрия не смогла удержаться от последней ремарки. Ведь Теодор с таким запалом раскритиковал Томаса Фоули, словно бы тот был главным самозванцем магической Британии, выдающим себя за художника, и на самом деле им не являющимся. Она удивилась этому, ведь Фоули был не только другом ее отца, но и ее учителем. Александрия очень давно его знала. Высказываясь о нем столь негативно, Теодор Нотт разрушал его созданный в голове Александрии образ. И возможно тому была причина, и он знал о Фоули что-то, чего не знала она?
[indent]Александрия также не разделяла пренебрежительного отношения Теодора к магглам. Она считала, что они достаточно талантливы, и у них тоже можно было многому научиться.
[indent]- Знаешь, многие древние произведения искусства созданы магглами, - сказала она с улыбкой, даже не скрывая удовольствия, от возможности слегка поддеть Теодора. – Например, прекрасные статуи в Риме, которые дошли до наших дней. Работы великолепных резчиков по мрамору или живописцев Эпохи Возрождения, которые смогли показать красоту и формы Венеры, выходящей из волн, и продемонстрировать, что женское тело - это красиво.
[indent]Обнаженное тело не обязательно должно было говорить лишь о плотской чувственности, - так считала Александрия, - оно также могло нести в себе изящество форм, дух того времени, когда его изобразила кисть мастера. К тому же позирование помогало художникам раскрепоститься, выйти за рамки обыденного, научиться видеть не просто плоть, женскую грудь, а тонкость, чистоту и идеальность линий. Она на мгновение задумчиво прикрыла глаза, наслаждаясь картинками в своем воображении.
[indent]- Мне стоит лишь вспомнить, как мягко ложится свет на полушария груди, как он оттеняет волосы, каждую ложбинку, изгибы, ключицы… и я понимаю всех художников, что хоть раз пробовали писать обнаженную натуру.
Александрии отчаянно хотелось, чтобы Теодор понял - смысл позирования обнаженной был для нее не в том, чтобы раздеться. Если бы она хотела, чтобы кто-то посмотрел на нее голой, она бы пошла в Лютный переулок и там бы без проблем нашла желающих, которые заплатили бы ей в десять раз больше чем два галлеона.
[indent]Она подошла к Теодору, остановившись напротив него, подняла подбородок и вновь заглянула в его темные глаза. Насколько сильно он действительно хотел, чтобы неизвестная ему художница нарисовала его портрет? И почему привел ее сюда?
[indent]- Если бы мое тело чем-то отличалось от других для Томаса Фоули, он отказался бы меня рисовать. Он бы не смог этого сделать, если бы оно для него что-то значило. Он видел бы перед собой свою ученицу, дочь старого друга, вспоминал бы ту девочку, что знал совсем маленькой. В этом случае творчество носило бы адресный характер. А это противоречит смой концепции искусства. В каждой натурщице художник видит лишь красивый объект, чью красоту он хочет запечатлеть на бумаге.
Вы здесь » Marauders: forever young » ЛИЧНЫЕ ЭПИЗОДЫ » 02.10.1978 Искусство рисования с натуры [л]
