— Ну вот на работе и буду под ним спать, — в самом деле. Тем более что работа уже давно стала как дом родной. И коллег, без преувеличения, Николь видит гораздо чаще, чем всех своих родных вместе взятых. Наверное, будь у неё муж, она бы и его видела реже, чем лицо какого-нибудь Лангарма. Фу! И вот к чему именно он сейчас вспомнился?
— Мммм, — ведьма отчаянно пытается переключиться в мыслях с воспоминаний о коллеге на то, зачем она вытащила Аврору в такую рань на Косую Аллею, но разум, лишенный полноценного отдыха и сна, отчаянно тормозит.
Приходится, зажмурившись, помотать из стороны в сторону головой, словно это поможет вытряхнуть из неё образ Цербера. Зажимая большим и указательным пальцами переносицу, ведьма останавливается и вздыхает.
— Да знаешь… — Казалось, что образ шкатулки, рельефный и чёткий, ещё секунду назад был у неё прямо перед мысленным взглядом, и вот какое-то зыбкое мгновение, и она не уверена, была это вейла или русалка? Кажется, всё же русалка…
— Да, скучаю, — медленно и тихо отзывается Николь, не понимая, почему говорит именно об этом. — По папе особенно. Он умел… Не знаю, как это описать, но… объединить нас всех? Собрать вместе. И пока он был с нами, никто, пожалуй, не чувствовал себя за семейным столом лишним, ненужным, неправильным или сбившимся с пути. Не соответствующим… чему-то. А сейчас мы вроде и вместе, семья, но каждый словно сам за себя. 
Пожимая плечами, Николь оглядывается по сторонам, пытаясь понять, в какую лавку лучше заглянуть в поисках нужного. Музыкальные инструменты? Антиквариат? Что-то для дома и быта? И что, вообще, уже открыто?
А потом её сбивает с мыслей появление в поле зрения молодого волшебника. Лицо ей кажется отдаленно знакомым, но когда работаешь в Министерстве, в этом нет ничего удивительного. Может, в лифте или атриуме пересекались?
Николь непонимающе хлопает ресницами, пытаясь осознать, что сейчас происходит. В голове проносится хаотичный вихрь мыслей: «Кто этот тип? Мунго? Что он несет вообще?». Она переводит взгляд на Аврору, ища хоть какое-то объяснение, но та выглядит не менее удивленной.
— Эм… спасибо? — неуверенно произносит ведьма, потому что ответить что-то нужно. Её разум отчаянно пытается найти хоть какую-то ниточку, связывающую ее с этим странным типом, но безуспешно. Вспоминается лишь бесконечная череда дежурств, кофе и отчеты.
И когда волшебник представляется, то что-то словно должно проясниться, но… не проясняется.
«Ах, колумнист», — или всё-таки да?
Предложение выпить она не успевает даже обдумать, не то что ответить на него. Но Мейсону это, судя по всему, и не нужно — так быстро он уходит. Обернувшись, Николь замечает удаляющегося от них незнакомого мужчину и лишь предполагает, что всё это может быть как-то связано с ним. Но какая уже разница, да?
Ведьма вздыхает и качает головой. Поворачиваясь к подруге, спрашивает:
— Так о чём мы?

— Неа, — но Аврора, кажется, и сама уже поняла, что всё происходящее и знакомство с мистером Трэмбли оказывается максимально странным для них обеих.
— Так чего впустую ждать? Значит, сперва за кофе. Очень-очень много кофе. А то мне кажется, что я сейчас могу заснуть стоя. И, пожалуй, я не откажусь от булочки с корицей. Или двух. Зайдем тогда к «Флориану»?
Его кафе-мороженое, притаившееся среди ещё спящих или только открывающихся магазинчиков, было ближе всего. И, помимо обозначенного мороженого, там можно найти и кофе, и булочки, и чай. А ещё будет где присесть, чтобы подождать обозначенные Авророй полчаса с комфортом.
Возможность переключиться на что-то более простое и обыденное заодно помогает сойти со скользкой дорожки разговора о семье и воспоминаниях. Сейчас Николь это кажется… не глупым, но неловким. В конце концов, у неё есть семья, пусть и не самая дружная или идеальная, а у Авроры осталась только мама, и, на памяти Ники, подруга редко о ней говорит. Так редко, словно той вовсе не существует. Она не знает, в каких они отношениях, но с бестактными вопросами не лезет. Ведь если бы Аврора хотела, то сама бы поделилась, верно?
Дойдя до кафе, Николь тянет на себя дверь, выкрашенную в нежный сиреневый цвет, и пропускает подругу вперед. Над их головами звенит колокольчик, а за прилавком почти сразу появляется волшебник и владелец кафе.
— Доброе утро, мистер Фортескью! — Голос ведьмы звучит хоть и не совсем бодро, но зато искренне.
— Доброе утро, леди, — приветливо улыбается им мужчина средних лет, — со службы?
— Да, — Николь расплывается в ответной улыбке и оглядывает ассортимент сладостей за прилавком, — и мы отчаянно нуждаемся в кофеине.
— Может, я могу предложить вам один из фруктовых чаев?
— Спасибо, мистер Фортескью, но сегодня только крепкий кофе спасет мой мир, — отзывается ведьма. Ее взгляд скользит по булочкам и пирожным, и она, кажется, на мгновение забывает обо всех странностях утра.
Николь указывает на выпечку по ту сторону стекла:
— И парочка вот этих чудесных круассанов с миндалем. Аврора, а ты что будешь?

В ожидании заказа они устраиваются за небольшим столиком у окна. По въевшейся привычке занимая места так, чтобы Николь видела дверь и каждого, кто войдет в кафе, а Аврора могла без проблем наблюдать за залом. Профессиональная деформация — страшная вещь! И, самое ужасное, осторожность и подозрительность, порой на грани паранойи, лишь венчали список приобретенных за годы службы «качеств», и этими двумя пунктами всё не ограничивалось.
С наслаждением вгрызаясь в принесённый круассан, Николь позволяет себе не думать ни о чем, кроме тающего на языке вкуснейшего миндального крема, а потом, утолив первый голод, по примеру подруги откидывается на спинку мягкого кресла. Сжимая в ладонях чашку с кофе, ведьма делает глоток и довольно жмурится.
— Я, конечно, любительница поесть, да ты и сама знаешь, но не буду тебя объедать. Верю на слово, что блинчики бесподобны, — Ника улыбается, потому что иначе у мистера Фортескью и не бывает. Но у отказа была и ещё одна сторона: если Николь была сладкоежкой, то за Авророй пристрастия к сладкому не наблюдалось. Так что, действительно, незачем её объедать.
— Я с бумагами тоже шустрее работаю на голодный желудок. Меня мотивирует мысль, что чем быстрее допишу отчет, тем скорее пойду поем. Но в остальное время предпочитаю не голодать. Не то чтобы туплю или начинаю тормозить, но порой прям чувствую, как не хватает энергии и приходится заставлять себя что-то делать, даже незначительное.
К слову, про пристрастия в еде… Ведьма задумывается, спрашивала она о подобном или нет, и не находит среди своих воспоминаний ничего похожего. Выходит, что нет? Как-то к месту не приходилось?
— Кстати, ты с детства любишь мясные блюда слабой прожарки? Кто-то из родных мастер кули… — О том, что она снова выходит с этим вопросом на очень тонкий лед, Николь понимает только уже задавая вопрос, но лишь слегка запинается, пока договаривает его, — ...нарии?
И тут же поспешно добавляет, чтобы сгладить ситуацию, хотя не уверена, что выбранный способ удачен.
— Папа любил стейки с кровью. Говорил, что так чувствуется истинный вкус мяса и его сила. А я вот предпочитаю что-то более прожаренное.

Да, она действительно каждый раз обрывает себя, когда в присутствии Рори вопросы или истории касаются семьи. Хотя с собственными историями чуть проще, но… Так ли это?
И что-то болезненно отзывается внутри на слова о «не люблю рассказывать о том, чего у меня нет».
— Я поэтому и спрашивать не стремлюсь, — чуть криво улыбается ведьма, но, наверное, какая-то часть этого разговора неизбежна. — Но мой язык часто быстрее меня.

Она любит свою семью, хотя это «любит» вмещает в себя множество различных допущений и «но». Если любовь к отцу была безусловной и безграничной, не поддающейся сомнению, то отношения с мачехой и сводной сестрой выстраивались годами по кирпичику. Они не родные в каком-то простом и очевидном, очень теплом понимании этого слова, но и не чужие друг другу люди. И когда Ника забредает в тупик своих непростых отношений с семьей, то пытается найти выход через разговоры. Ей не всегда даже бывает нужен ответ со стороны — достаточно слушателя.

Но разговаривать о семье с тем, у кого её нет, это… Николь это ощущает так, словно дразнит голодного вкусной едой. И тут даже не скажешь, что хуже, когда наступаешь на больное место тому, кто в принципе не знает, чего лишен. Или касаешься больного места у того, кто знает, что потерял.

На скупой рассказ ведьма только кивает, а потом делает глоток кофе. Она знает об этом — к слову, почти в таких же формулировках читала о семейном положении и родственных связях в личном деле Эттвуд. И не видит ничего странного в том, что подруга не хочет об этом рассказывать подробнее или делиться. Это нормально.

Но вот рассказ о еде и картошке приоткрывает что-то новое, личное. И, возможно, всё равно болезненное? Даже самые светлые воспоминания об отце вызывают у Николь грусть, и она не уверена, что со временем это изменится. Поэтому лишь думает, что может представить, какие чувства у Авроры вызывают воспоминания о брате.
— Я, конечно, любопытная, но предпочитаю не лезть без мыла туда, куда не просят, — новая улыбка получается чуть менее скованной. — Так что давай лучше наоборот. Если тебе захочется что-то рассказать и чем-то поделиться, то я всегда рядом. Идет?
Впрочем…
— Хотя один вопрос у меня есть. Правда, это и… вроде как очевидно? — Пожалуй, что да. Но «очевидно» не приравнивается к истине. — Ты именно поэтому с таким вниманием относишься ко всем делам, где упоминаются или как-то замешаны оборотни?

— Подловила, — ещё одна улыбка получается уже очень естественной, но быстро исчезает.
Делая ещё один глоток кофе, горчащий на языке, Николь думает, что стоило всё же замолчать, потому что поднятая тема оказывается сложнее, тяжелее и глубже, чем она предполагала.
Или нет?

Она, может, и не самая яркая звёздочка в их департаменте, но и не полная дура, чтобы не видеть разницу между стремлениями, когда во главе всего стоит слепая месть, а когда в дело вступает… что-то иное. Просто она не может понять что.
Если оборотень убил брата Авроры, то самой очевидной и простой кажется реакция из злости, ненависти и желания избавить мир от этих чудовищ. Но Эттвуд говорит о понимании, жалости и чем-то, что можно назвать принятием.

И Николь хмурится, а потом опускает взгляд в чашку в своих руках, когда получает ожидаемый встречный вопрос.
— Это… — Это не тот вопрос, на который она готова ответить, по крайней мере быстро. Она хороший исполнительный сотрудник, прекрасно знающий свои возможности, права и обязанности. Большего от неё, то есть философских изысканий и размышлений на сложные темы, и не требуется. Не ей выносить приговор. Но ей вести человека — или почти человека — на скамью подсудимых.

— Мне сложно сказать однозначно, — тихо признаётся Николь и поднимает на Аврору взгляд.
Внутри поднимается буря противоречивых чувств. Профессиональный долг, годы обучения, истории пострадавших, вложенное воспитание, в конце концов, — всё это кричит об опасности, о необходимости держать оборотней под контролем. Но в то же время…
— Я услышала тебя. И могу понять твою точку зрения. Тем более что у каждой медали есть две стороны, а я всю свою жизнь видела и слышала лишь одну версию того, как нужно относиться к таким, — Николь запинается, прежде чем произносит, — как они.

— Но жалость и сострадание могут мешать мне делать мою работу, поэтому я стараюсь не думать о таких сложных вещах. Знаю, что это похоже на зашоривание и добровольный отказ видеть проблему там, где она, очевидно, есть. Но я не чувствую, что могу хоть что-то изменить в сложившемся укладе. В Хогвартсе я дружила с девочкой из магглорождённой семьи. Мы учились на разных факультетах, но в одном потоке, и её постоянно задирали по поводу её происхождения, хотя в том, что касалось учёбы или волшебства, она ничем не уступала остальным детям. В конце концов из чудесной девочки она превратилась в замкнутого, забитого человека. А уже после выпуска из школы я узнала, что она увлеклась Тёмной магией. И… я это к чему? Если наше общество не принимает тех, кто от нас вообще ничем не отличается, и ставит ему в вину то, в какой семье он родился, то что можно говорить о других? Но за годы службы я точно знаю, что монстрами не рождаются. — Ведьма пожимает плечами. — Ими становятся.

Отредактировано Minerva McGonagall (2025-06-04 02:43:43)

На языке горчит не только последний глоток кофе, но и какое-то чувство недосказанности. Николь в замешательстве, причем от своих же собственных слов в том числе. Если монстром становятся, то в какой момент меняются оборотни? Как считается в обществе — с момента укуса? Или всё же многим позже?
Ей не доводилось с ними общаться, ну или она об этом не знала, хоть преступления оборотней часто передавали хит-визардам, когда требовалась огневая поддержка, но их отловом, по большому счету, занимался другой отдел. Но насколько Николь известно, группа отлова оборотней ловит вообще всех, независимо от образа их жизни, чтобы внести в реестр. И всем и каждому известно, что ведётся реестр из рук вон плохо и добровольно в него никто не стремится вписать своё имя. И Николь понимает почему: ей бы тоже не понравилось и не хотелось, чтобы её официально классифицировали как «зверя». Но…
Если монстрами становятся, то сколько в этом вины общества, а сколько личной ответственности? Полученная укушенными и зараженными волшебниками травма — это не их вина. Но ведь это не умаляет их ответственности за совершаемые поступки.

— Да, пойдем! — охотно и поспешно откликается ведьма, только бы поставить на паузу собственные мысли. Хорошо, когда можно просто следовать должностным инструкциям и не задаваться сложными вопросами. Но что, если в действительности всеми этими вопросами нужно задаваться? Может, в этом и часть проблемы?
Стоит переступить порог музыкального магазина и Николь завороженно оглядывается. Она никогда не была большой поклонницей музыки, сама ею не увлекалась, а школьного хора избегала, как драконьей оспы, но сейчас, в этом странном, удивительном и по-настоящему волшебном месте, что-то внутри неё откликается восторгом и трепетом.
Проходя мимо полок и инструментов, ведьма легонько проводит пальцами по гладкой поверхности лютни и, словно далекое эхо, в голове звучит мелодия из детства, которую ей часто напевала бабушка.
— Красиво, правда? — Отчего-то шепотом она спрашивает у подруги, словно боится нарушить волшебство этого места. — Здесь как… в сокровищнице.
Посмотрев на арфу, чьи струны казались сотканными из чистого света, ведьма протянула руку и нерешительно коснулась к ним, и легкий перезвон наполнил пространство вокруг. Завораживающе.
Вспомнилась старая история про гамельнского крысолова, который спас город и его жителей от крыс при помощи флейты. А после таинственный музыкант, не получив платы за избавление города от беды, увёл за собой детей нечестных и жадных горожан. Николь особо не задумывалась о том, сколько в этой истории правды, но не сомневается, что такое возможно. И эта мысль вынуждает её нахмуриться от последующего вывода — работа всегда преследует её, даже в самых неожиданных местах.
Отойдя от Авроры, она углубляется в магазинчик, рассматривая диковинные инструменты: бубен из кожи василиска, флейта, способная вызывать ветер, свиток с нотами для заклинания, создающего иллюзорный оркестр… Мир магии звука оказывается безграничным и одновременно пугающим. И Николь чувствует себя самую малость потерянной, как будто попала в незнакомую страну, где каждый предмет таит в себе тайну, а каждый звук мог обернуться опасным заклинанием.

— Здравствуйте! — Приветливо улыбается она пожилому волшебнику. — Я… Честно сказать, не уверена, что здесь такое получится найти, — музыкальная шкатулка это ведь не инструмент, а приятная для взгляда и слуха безделица, но вдруг?
— Мне нужна музыкальная шкатулка. Но мне не подойдет любая. Понимаете, — как бы так объяснить, чтобы было проще? Впрочем, это ведь не тайна какая-то, чтобы скрывать детали. И, может быть, услышав всё, что нужно, этот почтенный господин сможет ей помочь? — У моей сестры в детстве была шкатулка, но она была по случайности разбита. И я хочу подарить ей такую же или похожую. На той была изображена девушка, похожая на русалку, но у неё были обычные ноги вместо хвоста. Может, сирена? Хотя нет, у них же тоже хвост... В общем, она сидела на камушке в окружении морских волн, а рядом с ней были, мм, тюлени? И мелодия в ней была такая… спокойная, — Николь замолкает, понимая, что от её попыток объяснить что-либо мало толку.
Но волшебник напротив ободряюще улыбается и, помедлив, задумчиво произносит:
— Наверное, это была «Песнь моря».
— «Песнь моря»?
— Да, леди, а изображенная фигурка — шелки. В Ирландии их называют роаны. Мифические существа, морской народ, прекрасные люди-тюлени. Добрые, нежные и грациозные, внешне они похожи на тюленей с карими глазами. Тюленьи шкуры позволяют им жить в море, однако они время от времени должны выныривать, чтобы глотнуть воздуха. По некоторым источникам, шелки — потомки людей, изгнанных в море за свои проступки. Вот почему их так тянет на сушу. И они могут выходить из воды один раз в девять ночей. Выходя из воды, они сбрасывают с себя тюленью шкуру и принимают человеческое обличье, превращаясь, по рассказам, в темноволосых девушек или юношей.

Не ожидавшая ничего подобного, точнее, не ожидавшая ничего особенного и, тем более, что из этой затеи может что-то получиться, Николь чувствует робкое воодушевление и оглядывается на Аврору. Слышала ли она о чем-то подобном?

С подругой Ника полностью согласна: она понятия не имеет, зачем ей хоть что-то из этого магазина, ведь едва ли в её плотном рабочем графике найдется хоть одна минутка для уроков музыки, но прикупить что-то для себя и для души хочется. Хотя бы просто потому, что оно красивое. А ещё есть ведь зачарованные арфы, которые сами по играют разные мелодии, и им не нужно для этого участие человека. Красота! Правда, когда ей эту красоту слушать? Ведь ещё утром она жаловалась, что чаще ночует на работе, чем дома.

— А «Песнь моря» — это конкретная мелодия или общее название для шкатулок с таким мотивом? — Если да, то вид шкатулки может быть другим, но мелодия внутри неё пусть будет та самая. Конечно, хочется стопроцентного совпадения, но Николь не рассчитывает на такую удачу. В конце концов, это же не обыкновенная шкатулка, купленная на барахолке и имеющая не один десяток своих копий. Зачарованные вещицы магического мира часто уникальны или имеют не такое уж большое количество братьев и сестер.

Волшебник в ответ на вопросы задумчиво кивает, его глаза поблескивают за толстыми стеклами очков.
— Да, «Песнь моря» — это старинная ирландская мелодия, полная печали и надежды. Она рассказывает о любви шелки к человеку, отказавшейся от своей природы ради любви, и о её тоске по дому, по морю. Мелодия эта обладает особой магией, способной тронуть даже самое черствое сердце.
И, помедлив, добавляет:
— Каждая шкатулка уникальна, нет двух абсолютно одинаковых. Можно найти похожую, но вам, вероятно, нужна та самая? Я посмотрю, что мне известно о шкатулках с «Песнью моря», а вы пока можете ещё раз осмотреться среди моих диковин и инструментов.

Обернувшись, волшебник скрывается за неприметной дверцей позади своего стола.
Постучав пальцами по дереву, Николь ловит себя на ощущении нарастающего волнения. И, чтобы как-то отвлечься, осматривается по сторонам и задерживает взгляд на пластинках для граммофона. Взяв несколько в руки, она внимательно изучает обложки и названия, ничего ей не говорящие, но манящие и загадочные.
— Как думаешь, мистер Урхарт любит музыку? У него же в конце августа день рождения, и можно было бы скинуться не на бутылку огневиски или премиального коньяка, а что-то более… утонченное.
Хотя, конечно, будет неприятно промахнуться с подарком и подарить что-то ненужное.

Вернувшийся через десять минут волшебник держит в руках потрепанную пухлую записную книжку. Положив её на прилавок, он поправляет сползающие с переносицы очки.
— Есть кое-что. Но это, боюсь, всего лишь информация. Десяток таких шкатулок был изготовлен около полувека назад. Есть их детальные описания и упоминание мастера, который их создал. Звали его Элиас Блэквуд. Он умер около двенадцати лет назад, но, возможно, его работы еще можно найти на аукционах или в частных коллекциях. Хотя я не уверен, что кто-то пожелает с ними расстаться, ведь вещицы уникальные.
Задумчиво кивнув, ведьма чувствует, что есть и какое-то «но» или продолжение. И оказывается права.

— Но есть ещё один вариант. Можно создать новую под заказ, у меня есть несколько знакомых мастеров, которые с блеском выполнят такую работу. Но на это потребуется время и определенная доля вложений. Либо я могу показать те несколько шкатулок, что есть у меня.
«Естественно», — честно сказать, ей даже подумать страшно, сколько это будет стоить. Может, не так уж сильно она любит свою сводную сестру?
— Да, пожалуйста. Буду вам признательна, — в любом случае, для начала можно просто пообщаться с мастерами и примериться к цене вопроса и сроку, за который они могут выполнить работу. И только после этого что-то решать.
— И да, я хочу посмотреть, что есть у вас. Может, мне и мастер не понадобится?