Ее мир - это набор звуков.
Разнообразие голосов, которые падают тяжелыми камнями на дно колодца, оставляя на воде круги смысла. Шорохи движений, требующие раз за разом искать новый ответ на неменяющийся вопрос. Шаги близости, отмечающие расстояние до болезненной твердости. Вдохи жизни, подсказывающие, что она не одна, что среди пустоты есть кто-то еще. Шепот, не способный стать словами: лишь блеклые тени, которые подбираются слишком близко, норовя влезть под кожу, точно ядовитые насекомые.
Ее мир - это сплетение запахов.
Прессованный аромат шампуня с жасмином, выращенным в пробирке, не вызывающий ничего, кроме приступа тошноты. Холодный дух высеченной чистоты, который въедается в кожу, заставляя чувствовать себя грязным, темным, лишним. Едкое нутро лекарственных препаратов, с одинаковой сутью и разными названиями, единственная цель которых - сделать “как лучше”.
Ее мир - это бесконечная череда прикосновений.
Мягкая ткань с крошечными волокнами, которые почти невозможно разобрать пальцами. Ледяная подушка, не желающая расставаться с холодом, перенимать тепло человеческого тела. Жесткий матрас, сплющенный десятком прежних владельцев, не оставишвих после себя ничего, кроме мыслей, неприкаянно блуждающих по комнате. Неровный узор штукатурки на стене - если надавить достаточно сильно, то на коже останется след из десятка крошечных точек.
Ее мир - это темнота, наполненная воспоминаниями, которых не могло существовать...
Дверь задорно распахнулась, впуская в комнату свежий воздух больницы. Рене Сорель натянула одеяло до макушки, пытаясь спрятаться под ним. Это было интуитивное, почти звериное желание забраться как можно глубже в свою нору, сохраняя остатки смятого прерывистого сна. Но мягкие руки Кэм - немолодой санитарки, которую выдавали шаркающие неровные шаги и кислые духи с нотками апельсина, - ловко перехватили ткань, потянули ее на себя.
- Вставай, птенчик, через час будет завтрак. Время пить таблетки.
Рене сморщила нос, недовольная тем, что ее пытаются вытащить наружу из уютного кокона одеяла, а еще глупой кличкой, которая закрепилась за ней среди санитаров и даже врачей, но, как обычно, промолчала. Некоторые вещи просто невозможно изменить, и единственное, что остается - это смириться. Учиться жить с ранними подъемами, ненавистной овсянкой на завтрак по понедельникам, средам и субботом, а еще с групповой терапией дважды в неделю. Девушка села на кровати. Спина мгновенно отозвалась неприятным нытьем, словно какой-то жалкий месяц назад ей исполнилось не четырнадцать лет, а, по меньшей мере, сорок. Но в клинике время шло совсем не так, как по другую сторону ограды.
- Таблетки, милая, - подсказала Кэм, протягивая девочке два пластмассовых стаканчика. Содержимое одного из них Рене высыпала на ладонь - горсть разноцветных таблеток, который стало на одну больше, чем вчера. Не спрашивать. Смириться. Она по очереди закинула все шесть пилюль в рот - вероятно, именно из-за этой манеры хватать пальцами, сложенными будто клюв, яркие капсулы и белые шайбы, ее и сравнивали с птицей, - и санитарка тут же подсунула ей под руку воду, пахнущую хлоркой. - Вот умница. Открой рот. Молодец. Все, приводи себя в порядок, птенчик. Я обойду остальных и вернусь за тобой.
- Хорошо.
Снова шаркающие шаги, и хлопок двери о косяк. Рене выждала несколько минут перед тем, как подставить руку к губам. На ладонь легли три влажные скользкие капсулы. Под языком остался неприятный привкус лекарств. Поднявшись со своего места, девочка отошла к чужой постели, которая опустела несколько недель назад - после того, как бывшая соседка устроила истерику, обвиняя мисс Сорель в том, что она является исчадием ада. Это стоило бедняге нескольких строчек в личном деле, перевода в другое крыло и отдаления перспективы покинуть клинику на неопределенный срок.
Опустившись на колени перед кроватью, слепая запустила под нее руку. Легко нащупала среди железных прутьев упругую мякоть матраса и повела пальцами вдоль нее в поисках тонкого пореза. “Сокровищницы”, полной покрытых слюной таблеток.
Часть ежедневного расписания, столь же неизменная, как час на свежем воздухе или арт-терапия раз в неделю.
В этой жизни просто не могло быть иначе.
Поэтому стук посреди дня - между обедом и очередным посещением доктора Харроу, которая никогда не стучалась, - почти удивил Рене, хотя часть тех лекарств, которые ей все-таки приходилось глотать, должна была избавить ее от подобных эмоций. Покрытая выпуклыми буквами страница замерла, так и не успев перевернуться. Девочка подняла голову, впиваясь маревом белых глаз в дверь, будто способна была не просто видеть, но и смотреть сквозь предметы, не до конца уверенная в том, что это не выдумка - здесь все возможно. Но стук повторился. Рене сглотнула накопившуюся во рту слюну, отдающую железом.
- Входите.
Шаги были… новыми. Слишком легкими для большинства санитаров, которые всегда отличались некоторой грузностью - даже среди “послушных” пациентов порою случались вспышки, которые приходилось успокаивать силой. Слишком неторопливыми для медсестер, привыкших носиться по коридорам, словно сумасшествие передавалось воздушно-капельным путем и от него можно было сбежать, если двигаться достаточно быстро. Слишком скованными для врачей, воспринимающих больницу как свой личный прайд.
- Месяц назад ты нарисовала меня, - голос тоже был незнаком. Новый врач? Нет, врач бы сказал об этом. Девочка закусила нижнюю губу изнутри. - Позволишь?
Рене чуть дернула ртом, слегка усмехаясь, выдыхая запах, принесенный с улицы.
- Можете сесть на ту кровать. Здесь все равно нету стульев. Врачи считают, что пациенты, склонные к самоубийствам, могут попробовать покончить с собой, со всего размаху ударившись головой об ножку. Чтобы та попала в глаз.
Она отложила книгу на покрывало, свесила с кровати одну ногу. Вторую Рене обвила руками, еще сильнее притягивая коленку, остроту которой сглаживала ткань спортивных штанов, к груди. Ее запястья, выглядывающие из рукавов безразмерного свитера, были невероятно тонкими, точно птичьи крылья, а болезненная бледность - будто она долгие годы не видела солнца, - лишь подчеркивала худобу.
- Я слышала, что у каждого человека в мире есть по меньшей мере восемь людей, похожих на него. Почему вы думаете, что я рисовала вас?
