Marauders: forever young |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Marauders: forever young » ЗАВЕРШЕННЫЕ ЭПИЗОДЫ » 31.10.1978 Сладость или гадость, мистер Лавгуд? [л]
Сладость или гадость, мистер Лавгуд?
Дата: 31.10.78, к вечеру
Место: ставка Пожирателей Смерти, а там как пойдёт
Действующие лица: Игорь Каркаров, Антонин Долохов, Ксенофилиус Лавгуд
Краткое описание: Хэллоуинский спецвыпуск "Придиры" - пёстрая безвкусица, но среди заметок о всякой ерунде находится и кое-что интересное.
Отредактировано Igor Karkaroff (2023-07-21 10:02:49)
- Читал ли ты Булгакова, друг мой?
Игорь наливает себе вина - совсем не по-аристократически, почти до краёв наполняя шампанский бокал. Голова гудит с самого утра, а ведь уже минул пятый час, скоро настанет ночь Самайна и улицы наполнятся детишками, разодетыми в костюмы разной степени паршивости.
Каркаров говорит по-русски. Этот язык здесь знают немногие, а значит, создается хотя бы иллюзия конфиденциальности. Конечно, невелик шанс, что разговор заинтересует кого-то из своих, но разве можно расслабиться, когда сидишь в змеином гнезде?
Зал, в центре которого стоит длинный стол, постепенно пустеет. Свет британской аристократии покидает особняк, и Каркаров периодически встаёт со своего места, чтобы пожать руку джентльменам и попрощаться с дамами. Всё это ужасно отвлекает, но этикет есть этикет.
- “Не читайте до обеда советских газет”. Помнишь такое?
Игорь возвращается за стол. Теперь в комнате остались только они с Антонином да домовой эльф, что прибирает грязную посуду. Каркаров наблюдает, как бокалы и тарелки очищаются от объедков по одному мановению крошечной руки, и уже который раз задаётся вопросом природы этой магии.
- А я читаю. Не советские, конечно, хотя было бы любопытно. Боюсь, если я выпишу себе что-то из советской магической, все новости прокиснут в дороге.
Эльф исчезает, бросив напоследок заинтересованный взгляд на двух волшебников. Каркаров ополовинивает бокал, морщится от хлопка эльфиской аппарации. Мигрени настигают его всё чаще.
- Смотри.
Дипломат из черной драконьей кожи он кладёт на стол, открывает и достаёт на свет божий сущую нелепицу. Это цветной, вызывающе вульгарный журнал с явно нарисованными от руки иллюстрациями.
- Какой-то малотиражный самиздат. Да, редактор явно страдает дурновкусием, но сейчас не об этом. Вот, читай.
Каркаров открывает журнал на середине. Страница заложена чьей-то визиткой, которую мужчина убирает обратно в дипломат, а журнал пододвигает ближе в Долохову. Там, среди нагромождения сумбурных фактов и домыслов, прячется настоящий алмаз.
По крайней мере, какой-нибудь толковый аврор может этот алмаз отыскать, огранить и превратить в двадцатилетний срок заключения в Азкабане для человека, чья фамилия здесь упомянута.
- Тут много такого. Похоже, редактор стреляет наугад, но иногда, как видишь, попадает. Обычно журналисты остерегаются писать на такие темы, потому что за ними следит Министерство, а этот, похоже, непуганная ворона. Так вот, дорогой друг, у тебя есть планы на сегодняшний вечер?
- Новости в советских газетах прокисшие изначально, их такими печатают, - усмехается Долохов, оторвавшись от книги в потертой обложке, - Министерство Правды работает исправно. Думаю, ни профессор Преображенский, ни даже сам Булгаков, не подозревали, какие масштабы лжи наберет советская пресса спустя пятьдесят лет.
Антонин откинулся на спинку стула и мельком осмотрел зал. Оказалось, они с Игорем остались вдвоем - за то время, пока мужчина увлеченно читал книгу, которую и без того знал наизусть, все прочие уже разошлись по домам. Впрочем, что же здесь удивительного - сегодня ведь праздник, который еретики-англикане превратили в настоящее шоу, свойственное обычно дешевым варьете и детским драматическим кружкам. Надо полагать, добрые семьянины отправились к своим женам и детям, повесы - в пабы и прочие заведения подобного толка.
Остались только два эмигранта. И, что характерно, они-то и собрались заняться делом.
- Да-да... - кивает Долохов, внимательно глядя на манипуляции Игоря, - Выглядит как домашняя мебель на улице. Нелепо и грустно.
Закрыв книгу, Антонин берется за предложенную статью и быстро проглядывает ее. Выражение лица мужчины меняется весьма радикально - от усталого, изможденного глупостью и фарсом, оно сперва показывает недоверчивую улыбку, а затем становится серьезным, даже несколько напряженным.
Само собой разумеется, что автор статейки ни черта не смыслит в структуре и назначении организации, описанной им самим, не уверен в названных именах и вообще скорее всего взял их с потолка, однако...
Игорь прав, даже случайный выстрел иногда попадает в цель. А порой даже куда точнее, чем выверенный и взвешенный залп из всех орудий. Так, увы, работает этот мир, и поделать с этим ничего нельзя.
Разве что... отобрать у случайного стрелка его оружие?
Но тогда общество скажет, что это случилось не просто так. Начнутся вопросы. Домыслы. Слухи.
Это уже лишнее, совсем лишнее.
- Планы у меня были, но теперь я готов посвятить этот дивный вечер общественной работе по линии добровольных цензоров, - Долохов поднимает правую руку, точно клянется в верности только что выдуманной организации, - Только предупрежу Патрона, чтобы не искал меня почем зря. Один момент.
Антонин закрыл журнал, вернул его Каркарову и поднялся на ноги. Книгу оставил лежать на столе - знал, что никто к ней не прикоснется, и завтра ее можно будет найти ровно на том же месте.
Тома Долохов нашел быстро, тот по обыкновению уединился в своем кабинете, больше похожем на мастерскую. Объяснять необходимость акции не потребовалось, Реддл понял все с полуслова. Молча кивнул, вернувшись в свои размышления - в последнее время для него это было свойственно.
- Ты ведь знаешь, как попасть к этому храбрецу от журналистики? - спросил Антонин, вернувшись в зал.
- Снобизм тебе не к лицу. Виноград, знаешь ли, тоже киснет, чтобы стать вином. И не нам рассуждать о советской лжи - когда ты последний раз был в Союзе?
Светская хроника - сомнительное чтиво, но Игорь считает своей святой обязанностью ежедневно знакомиться со свежими сплетнями. Это позволяет завязать беседу, ввернуть где надо пару эффектных фраз, да и как минимум прослыть приятным собеседником. Было время, когда он почитывал маггловские вестники, даже выписывать газеты из Советов собирался, но осведомлённость в делах простецов в высшем магическом обществе давно стала моветоном. Увы.
- Замечательные новости, - Игорь обстоятельно кивает в ответ на согласие Антонина. Другого ответа он и не ждёт. У Долохова много добродетелей, но склонность к безобидным авантюрам - несомненно, одна из тех, которые Каркаров уважает больше всего.
Наверное, это черта всех беглецов, вынужденных жить на чужой земле. Умение быстро сняться с места, подстроиться под ситуацию, оперативно принять решение - о да, этому у них стоит поучиться даже юнцам, которых в армии Лорда с каждым месяцем становится всё больше. Молодая кровь - это важно, но у этих юношей и молодых леди кровь еще и слишком медленная, вязкая, к тому же ледяная - как у змей с герба Слизерина.
Долохов удаляется, чтобы предупредить Тома об их планах.
Игорь отодвигает от себя журнал, едва касаясь пальцами, словно боясь испачкать руки о пёструю обложку. Любопытно, что движет издателем, который решился осквернить бумагу этой чушью? Возможно, он совсем юн, а может, откровенно безумен - что ж, последнее даже интереснее.
Вообще-то подобные визиты вежливости им совсем не по чину. Это было бы хорошее задание для новичков - найти, припугнуть, погрозить пальчиком. Потом отчитаться Хозяину и сделать ещё один шаг навстречу долгожданной Метке. На какую-то секунду Каркарову даже кажется, что сейчас Антонин вернётся и разведёт руками - Том идею не одобрил, придётся выпить ещё по бокалу и разойтись по домам.
Но Лорд, конечно, не откажет. Только не Долохову.
Игорь допивает вино. Колдомедик Ставки, к которому он обратился, когда очередной приступ головной боли стал совсем уж невыносимым, посоветовал принять зелье для расширения сосудов. Каркаров закономерно рассудил, что красное вино возымеет примерно тот же эффект - и ведь действительно помогало.
- Само собой.
Когда возвращается Антонин, Каркаров уже стоит на ногах, поправляя манжеты. Пара секунд - и сшитый по фигуре костюм-тройка тёмно-зелёного цвета скрывается под безликой чёрной мантией Пожирателя Смерти. Маску наденет позже.
Путь предстоит недалёкий, и самое сложное в нём - пройти, не скривив лица, мимо мельтешаших по Косому переулку ряженых. У Игоря достаточно знакомых среди представителей магической прессы, поэтому найти каморку, в которой печатается “Придира”, оказывается даже проще, чем он думал. Очевидно, издатель еще не обзавёлся подобающей любому безумцу паранойей, поэтому своё местоположение не скрывает - себе на беду.
- Его зовут Ксенофилиус Лавгуд. Имя такое же вычурное, как и журнал, знаю, - Каркаров бросает взгляд на Долохова, что идёт от него по правую руку. Мимо с визгом проносятся двое ребятишек, чьи костюмы должны, очевидно, изображать призраков. И когда только эта зараза успела проникнуть даже в волшебные поселения?
Один из сотрудников “Обскуруса”, которому Игорь заранее отправил сову, уже снял с дверей защитные заклятья. Каркаров делает несколько пассов - и волшебная палочка выпускает тонкую белую паутину, которая окутывает комнату Лавгуда. Антиаппарационные чары.
- Сладость или гадость, мистер Лавгуд? - спрашивает мужчина, пару раз стукнув в дверь костяшками правой руки. Левой проводит перед лицом - и оно тотчас скрывается за резной серебряной маской.
Принесённая совой записка с тыквами и летучими мышами на конверте без обратного адреса так и лежит на краю стола нераскрытая. Пальцы стучат по клавишам печатной машинки, заставляя невидимых фей издательского дела отображать мысли Лавгуда на бумагу. Это первый этап. Потом перенос на шаблонный лист, компоновка, добавление рисунков и колдографий, после чего готовая статья пойдёт в печать вместе с другими подготовленными к этому выпуску колонками. Пока что "Придира" печатается в "Обскурусе", но в планах Ксено построить дом и обзавестить собственными станками для колдопечати. Вот тогда-то это будет истинный успех.
Двенадцатая кружка чая заканчивается. Ксенофилиус отрывает взгляд от бумаги и переводит на квадрат окна, более светлый, чем всё остальное в комнате. Как незаметно стемнело. Неудивительно, что строчки путаются в глазах, а буквы то и дело проскакивают не те, что надо. Выпрямляясь и вставая из-за стола, Фил бросает выглядывает на улицу: там внизу радужной гирляндой светится Косая аллея, украшенная мерцающими зелёными факелами и цветными фонариками. Спина неблагодарно ноет от долгого сидения за рабочим столом. Возможно, на стул стоит подложить подушечку?
Паутина — то, что он замечает первым, едва зажигает свет. Кто это додумался так пошутить, украсить его жилище к Хэллоуину? Неужели Барни? Впрочем, Канун Дня Всех Святых, он тем и радует: сюрпризы на каждом шагу. Вот и сейчас — стук в дверь. Ксенофилиус не ждёт гостей, но... Точно, как он мог забыть! Ведь он писал адрес редакции "Придиры" в объявлении, когда просил всех, кто может поделиться интересными и необычными случаями о сновидениях, прийти и рассказать в подробностях, и даже — при желании, конечно — поучаствовать в интервью. Так-так-так!
Когда дверь открывается, на лице Лавгуда испуг, но уже через секунду он заливисто смеётся:
— Ха-ха-ха! Мерлин, это... Ха-ха-ха! Я не на шутку испугался, друзья: уж подумал, что ко мне пожаловали Пожиратели Смерти!
И, отходя с прохода, Ксено приглашает гостей в квартиру (если квартирой можно назвать одну большую комнату с постелью, рабочим столой, шкафами и небольшой кухонной зоной в углу — всюду со следами проживания здесь очевидного хаотика).
[icon]https://i.imgur.com/gNCy1mt.jpg[/icon][nick]Xenophilius Lovegood[/nick][status]не надейся на чудо, твори его[/status]
Отредактировано Xenophilius Lovegood (2023-09-13 15:22:43)
Косая аллея выглядит оживленной. Время уже позднее, однако лавки все еще полнятся людьми - преимущественно здесь толкаются дети, пытаясь ухватить как можно больше конфет в канун Дня Всех Святых. Ребятня веселится, всюду слышен веселый смех и притворные крики ужаса. В воздухе играет легкая музыка, на фоне которой тихо и многозначно шелестят обертки от сладостей.
Долохов готов был присягнуть на черной библии, что традицию Хэллоуина по-настоящему придумали британские дантисты. И те, кто весь следующий месяц обслуживает детей бесплатно - вот настоящие святые, истинные мученики собственного тщеславия.
Антонин усмехнулся своим мыслям.
- Насколько мне известно, нечисть не может зайти в дом, если ее не позвать, - говорит мужчина, шелестя страницей журнала с призывом поделиться сновидениями и пройти интервью, - Какая ирония, боже мой.
Перед входной дверью Долохов вслед за Игорем проводит палочкой вдоль лица. Серебристая маска, сверкающая холодными бликами в тусклом свете, закрывает Антонина, превратив его лицо в безжизненный мрачный силуэт, по которому невозможно определить личность. Меняется и голос - человек, знающий носителя маски лично, возможно и отличит его среди всех прочих, но постороннему никогда не описать и не идентифицировать его. Том придумал хорошую забаву, у него особый стиль.
Дверь открывается. Заметив на лице мальчишки выражение ужаса, Долохов тихо смеется. Становится вдвойне смешно, когда редактор «Придиры» думает, что над ним просто подшутили.
- Ваша работа? - спрашивает Антонин, опуская приветствие. В поднятой руке - последний номер злополучного журнала, - Я в восхищении. Пойдемте, расскажу вам свой сон.
С этими словами мужчина толкает Лавгуда в грудь той самой рукой, которая сжимает «Придиру». Деликатно пропустив Игоря вперед, заходит следом.
Морщится от беспорядка, хотя под маской этого не видно. По хозяйски сгребает со стула все лишнее и садится на него, закинув ногу на ногу.
- Значит, приснился мне давеча… - он повел рукой, словно вспоминая нужное слово, - …сон. Да, сон. Будто я открыл собственный журнал. Сам писал статьи, сам верстал страницы и сам издавал его. Продавал тоже сам, хоть это было и не так просто. В общем, трудился в поте лица. Честное слово, господин Лавгуд, я даже во сне начал от этого уставать. Некогда было в доме прибраться. Так вот…
Антонин повернулся к редактору и наградил его холодным взглядом пустых глазниц маски.
- Сон был бы как сон, я бы вас и беспокоить не стал, но потом произошел инцидент. Не то по глупости, не то по излишней самоуверенности, начал я писать о некоей организации, которая в стране считается вроде как под запретом. Даже не о ней самой, а о ее членах, но и это тоже было крайне опрометчиво. И, знаете, господин Лавгуд… с этого момента мой сон превратился в кошмар, - голос Долохова звучал глухо, однако к этому месту он прибавил эмоций и громкости, - Явились ко мне двое. В масках. И говорят - какого черта ты, щенок, пишешь о том чего не знаешь? Треплешь языком почем зря, трогаешь уважаемых членов магического сообщества. Я в отказ - мол, свободная пресса, пишу что хочу! Но они и слушать не стали - каааак дали по мне Круциатусом!
С этими словами Антонин резко вынул палочку и направил ее на Лавгуда.
Дверь открывает вчерашний школьник - похоже, главреду “Придиры” никак не больше двадцати лет. Взрослые Пожиратели Смерти редко занимаются избиением младенцев (подобные задания обычно поручаются младшим или наименее отличившимся сторонникам), но не разворачиваться же на пороге.
Каркаров искоса смотрит на Долохова - лицо того тоже скрыто маской, но возраст пацана его, похоже, совершенно не смущает. Впрочем, глупец остаётся глупцом и в двадцать, и в восемьдесят лет, особенно если на его жизненном пути не было достойных учителей.
Игорь заходит в помещение, оставляя Антонину право произвести первое впечатление. Всё-таки не зря Долохов когда-то служил в дипкорпусе - вести переговоры он умеет едва ли не лучше самого Каркарова.
В крошечной квартирке всё будто бы не на своих местах. Хлама столько, что Игорь на мгновение замирает, пытаясь понять, куда можно безопасно сесть, не опасаясь подхватить клопов или еще какую дрянь.
Антонин решает эту задачу быстрее, по-свойски скидывая на пол вещи, под которыми едва виднеется спинка стула. Каркаров же прикасаться к чужому хламу не хочет, поэтому аналогичное действие совершает при помощи магии, освобождая для себя место на колченогом табурете, который стоит, уставленный разноцветными чашками, возле письменного стола.
Пространства для манёвров здесь немного. Если мальчишка окажется достаточно сообразительным, можно будет, конечно, обойтись профилактической беседой, а вот хватит ли места для более масштабных действий - вопрос хороший. Кажется, здесь даже волшебной палочкой хорошенько не размахнёшься, не наткнувшись на стену или очередной предмет мебели.
Каркаров ставит табурет по правую руку от Долохова и садится, чинно складывая руки (в правой держит волшебную палочку) на коленях и будто бы потупив взор.
Наверное, только последний идиот, увидев на пороге двоих ряженых в полном обмундировании Пожирателей Смерти, пустит их в дом, не оповестив предварительно авроров или хотя бы соседей. Видать, Ксенофилиус Лавгуд в жизни встречал крайне мало людей, которые хотели бы причинить ему вред - что вообще-то странно, учитывая провокационный характер его издания.
Маска скрывает усмешку, с которой Каркаров слушает рассказ Антонина. Иногда он завидует умению друга эффектно действовать вот так, без подготовки и репетиций. Да и харизма у Долохова другая - чуть грубая, устрашающая. Нет, он, конечно, может играть обходительного джентльмена, но именно что играть - всё же Игорь уверен, что истинная сущность Антонина Долохова проявляется именно в сражениях и на заданиях, подобных сегодняшнему.
Конечно, Игорь тоже умел быть устрашающим. Но тем и ценен был их дуэт, что каждый мог проявить себя наиболее эффектно. И эффективно.
- Нет-нет, стой!
Каркаров перехватывает руку Долохова и картинно грозит ему пальцем.
- Было не так, ты всё перепутал, - маска продолжает смотреть на Долохова, но обращает явно не к нему. - Не было никаких двоих. И Круциатуса тоже не было. А вот журнал был, но ты печатал в нём всякие милые глупости вроде гороскопов и анекдотов про гоблинов. А потом повзрослел, женился, наплодил полный дом детишек - словом, жил долго и счастливо. Отличный сон, правда? - Каркаров разворачивается к Лавгуду и наклоняет голову, - Попадёт на первую полосу?
Подозрение, что что-то здесь не так, закрадывается, когда переодетый Пожиратель толкает Ксенофилиуса в грудь. Невольно делая шаг назад, Ксенофилиус так сбит с толку, что не успевает отреагировать. Он парализован, но ещё не страхом, страх будет позже. Скорее, ошеломлён бестактностью и грубостью вечерних гостей.
Уже позже, вслушиваясь, что говорит человек в маске, Лавгуд понимает, что это не шутка. И паутина — не хэллоуинская декорация. Однако, на словах о кошмаре он всё-таки пытается аппарировать, но, завертевшись по дороге из квартиры в межпространственный туннель, только получает головокружение: магический путь выплёвывает его на входе, слегка лишь помяв мантию и спутав волосы. Остаётся с бледным лицом внимать разыгрываемому спектаклю, надеясь, что Пожиратели хотят лишь припугнуть редактора "Придиры".
Ведь, если подумать, что он такого написал? Да, что он, собственно, написал? Будучи в раже после взрыва в "Обскурусе" и подталкиваемый другом занять отчётливую гражданскую позицию в настоящей войне, не оставаться в стороне, Ксенофилиус попытался произвести собственное расследование и вывести на чистую воду одно лицо, запятнавшее свою репутацию службой Тому-Кого-Нельзя-Называть. Если бы Аврорат не закрывал на очевидные факты глаза, в Азкабане бы сидело и это лицо, и все остальные, кто с ним связан и так или иначе причастен к его грязным делишкам. Но, видимо, там тоже есть те, кому на руку вся эта заварушка с "чистокровными", иначе почему с ним не связались мракоборцы, и почему на его пороге возникли Пожиратели Смерти?
Сказать, что Ксенофилиус считал, что делает безобидное дело и ему ничего не угрожает, означало бы солгать. Но одно дело неясные предчувствия и беспочвенная тревога, и совсем другое — когда за тобой приходят, не понарошку. Слыша "Кру...", Лавгуд отскакивает назад и вжимается в стену, становясь бледнее призрака. Но, кажется, спектакль продолжается, вот только слова уже едва ли слышны из-за барабанов в перепонках. Это была бы хорошая, красивая пантомима, не звучи эти ряженые столь пугающе и не будь реальность их слов столь ужасающа.
Когда второй в маске заканчивает, Ксенофилий ещё некоторое время словно чего-то ждёт. Он перепуган, возмущён и — его мутит. Мозг заторможенно, очень неповоротливо пытается придумать выход — честный выход, не трусливое бегство, не испуганное соглашательство на любые условия. Но, кажется, терпение незваных гостей кончается, и Лавгуд вскидывает руку:
— П-п-по-понял! Я всё понял, — собственный рот не хочет слушаться его. И тут же Фила бросает в краску от стыда и гнева. Но что он может? Объяснить, что они не правы? Соврать и продолжать вести борьбу втихую? Ужасная, просто ужасная ситуация! — М-м-мне... Я... Это была...
Лавгуд закрывает лицо руками и сквозь пальцы мямлит неразборчиво.
[icon]https://i.imgur.com/gNCy1mt.jpg[/icon][nick]Xenophilius Lovegood[/nick][status]не надейся на чудо, твори его[/status]
Отредактировано Xenophilius Lovegood (2023-09-13 15:22:52)
Долохов притворно дергает головой, словно вовсе не согласен с воспоминанием своего спутника, однако спорить не начинает. Опускает руку, коротко кивает Игорю и даже улыбается, но под маской этого, разумеется, не разобрать.
- Да, совершенно точно, я немного ошибся... - говорит мужчина, закинув ногу на ногу, - ...наверное, спутал с каким-то другим сном. Я слишком часто хожу по лезвию ножа, от того и вижу кошмары.
Антонин сложил руки на груди, оставляя свою волшебную палочку на видном месте. Вместо того, чтобы убрать ее в карман, Долохов принялся крутить ее в пальцах правой руки, точно напоминая, что разговор в любой момент может пойти совсем не так, как хотелось бы такому добропорядочному человеку, как он сам.
- Ты прав. Вчерашней ночью я как раз отлично выспался. Видел во сне отличный дом, жену, детишек, и самое главное - обыкновенную газету под моим началом. Такую, знаешь... надежную, простую как три кната. За это ее и любили. Уж если я писал, что в субботу будет дождь - не извольте беспокоиться, поскольку если дождя не будет - так я самолично буду летать на метле над домами своих читателей и поливать их из ведра! - продолжил Долохов, бросив короткий взгляд на редактора "Придиры", - В политические дрязги я не лез, не мое. Нет, сэр, на страницах моей газеты вы такого не найдете. Если пишешь о политике или, того паче, ситуации в стране - очень быстро испачкаешься, это неизбежно. Я писал о погоде, новостях культуры, публиковал заметки читателей и иногда вставлял несмешные шутки. Уж не знаю почему, но именно несмешные, старые шутки нравятся людям больше. Есть в них какая-то... уверенность, что ли. Или ностальгия? Читаешь ту же шутку, которую слышал от своего деда сотню лет назад - и сам словно возвращаешься в старое доброе прошлое. Да, такое издание мне по нраву...
Взглянув на потерянного юношу, который закрыл лицо руками и бормотал что-то неразборчивое, Антонин перевел взгляд на Каркарова. Пустые глазницы маски точно выражали недоумение - и что же делать дальше? Долохов знал, что в гневе и правда неприятен, однако не ожидал, что встретит в лице редактора столь однозначную реакцию. Это все?
Немой вопрос мужчина подкрепил словами, адресованными Игорю.
- Думаешь, он правда что-то понял, или просто решил с нами поиграть? Не проучить ли его как следует?
Долохов, разумеется, имел в виду простую истину - ты придумал это развлечение в тоскливый осенний вечер, ты и решай, как будем действовать дальше.
Похлопав молодого человека по плечу (жест показался даже каким-то миролюбивым), Антонин тоном благочестивого дядюшки самых честных правил добавил:
- Понимать нужно было раньше. Не надо хамить в газете, гадости писать не надо. Теперь нужно делать выводы.
До мальчишки начинает доходить серьёзность происходящего.
Хэллоуин - подходящее время, чтобы разыграть чересчур мнительного знакомца, одевшись в костюмы Пожирателей смерти, и всё же едва ли кто-то отважится на подобное. Авроры, пусть и сами с удовольствием празднуют День Всех Святых, подобного юмора не поймут и как минимум заинтересуются личностью шутника.
Поэтому тот факт, что поначалу Лавгуд принял их за безобидных ряженых, только лишний раз подчеркивает, насколько далёк редактор “Придиры” от реального мира с его законами и правилами.
К счастью, пары намёков хватает, чтобы настрой Лавгуда изменился кардинально. Он даже пытается сбежать - Каркаров усмехается, заметив, как неудавшиеся перемещение ерошит его волосы.
Закончив свой монолог, Долохов поворачивает голову. В его глазах, скрытых в щелях маски, Игорь будто бы видит удивление.
Так просто? Неужели сказанного достаточно и пора заканчивать спектакль?
Каркаров качает головой.
Не достаточно. Не пора.
Есть много способов вынудить человека поступать так, как нужно тебе. Только в официальных, одобренных британским Министерством магии учебниках таких способов было никак не меньше десяти - большой выбор для безмозглых подростков, которые эти учебники изучают. Заклятья, зелья, всевозможные артефакты.
Школьник, может, и не справится с Империусом, но для взрослого мага это волшебство скорее несёт сложность морального, а не физического толка. Далеко не каждый готов пускать в свою душу Тёмную магию.
Игорь, конечно, готов. И потратить силы на зачарование Лавгуда готов тоже, вот только… не слишком ли это большая милость? Воздействие Империуса безболезненно, даже почти приятно, едва ли оно послужит хорошей воспитательной мерой. То же и с ментальной магией - наутро Ксенофилиус даже не вспомнит, что от него хотели вечерние посетители и почему он вдруг решил избавиться от своего печатного станка, а вместо выпуска газеты разводить мандрагору на подоконнике.
Каркаров поднимается на ноги. Мальчишка вжимается в стену и лепечет что-то неразборчивое. Он вроде даже не вооружен - еще одна глупость, которая, впрочем, уже не удивляет.
- Говори! - Игорь указывает волшебной палочкой в лицо Лавгуда, которое тот закрывает руками. Чары обхватывают запястья мальчишки и дёргают вниз, прижимают руки к бокам. Удивительно, что пацан еще не расплакался - лицо у него такое, словно вот-вот это сделает. - Говори, что хотел сказать!
Голос становится громким, слова - отрывистыми, как удары кнута. Каркаров ведёт рукой в сторону, и незримые путы следуют за этим движением, вынуждая Лавгуда отступить от стены. Роль злого аврора тут, конечно, играет Антонин, но не могут же они сидеть тут до утра и рассказывать пацану свои сны?
Пока Лавгуд сомневается, представление продолжается, и Ксенофилуса прошибает холодный пот. Нет, уже уже ни в какие ворота не лезет! Теперь они требуют, чтобы он просто не копал под Пожирателей Смерти и их "Лорда", теперь они хотят контролировать всё, что он пишет! Вот воистину страшный сон!
Ксено пытается что-то сказать в свое оправдание, решает, что лучшей стратегией будет извиниться, чтобы от него отстали, но всё ещё закрывает глаза на оживший кошмар, когда первый Пожиратель (а может, второй, голова уже идёт кругом!) подходит и накладывает невидимые путы на его руки.
— Говори, что хотел сказать! — чудовище в маске оттягивает Фила от стены.
А он действительно готов расплакаться от страха, готов просить пощады, вот только достаточно ли будет этого? Он извинится за свои слова, а они потом уйдут? Ни за что Ксено не будет печатать старые шутки и предсказания погоды, и вообще всякие новости, если это не что-то необычное.
— Это была ошибка, я не хотел! — выкрикивает, растянув рот в смятенном оскале. Отворачивается, словно его ударили. Так и есть, это совесть — она не прощает, бьёт стыдом по воспламенившимся щекам, клокочет внутри праведным гневом. Видел бы его Кафф, умер бы от позора. Но это не правда, это ложь во спасение. Пожалуйста, пусть они удовлетворятся и уйдут, Мерлин! Ксенофилиус подбирается, опускает голову, уже более спокойно говорит. — П-просите. Я больше не буду. Больше никаких гадостей про По-пожирателей Смерти.
Как же он их ненавидит! Они ответят за всё. Они будут все сидеть в Азкабане и выть. Вот теперь точно это война не на жизнь, а на смерть.
[icon]https://i.imgur.com/gNCy1mt.jpg[/icon][nick]Xenophilius Lovegood[/nick][status]не надейся на чудо, твори его[/status]
Отредактировано Xenophilius Lovegood (2023-09-13 15:22:59)
Долохов смеется, глядя на оторопевшего редактора странного журнала, которого сковала по рукам магия Каркарова. Смех из-под маски доносится глухой, безэмоциональный. Точно смеется машина или зачарованный доспех из старого замка, коими Англия наполнена с избытком.
- Самое забавное... - говорит Антонин, как следует отсмеявшись, - ...самое забавное, что гадости вообще нельзя говорить о ком бы-то ни было, особенно если не можешь постоять за свои слова. Он больше не будет...
Долохов вновь рассмеялся. Махнув рукой, он поднялся на ноги и шагнул в сторону, стараясь не наступить при этом на лежащие на полу вещи. Толкнув мыском ботинка какую-то книгу в потертой обложке, он упер левую руку в бок и постарался добраться до узкого окна, которое выходило в Косую Аллею.
"Мне известны причины революции в Мексике, но я ничего не знаю о причинах ссоры у ближайшего соседа. Это свойство современного человека называется космополитизмом и вырабатывается в результате чтения газет".
Антонин вспоминает слова одного из любимых своих писателей и незаметно улыбается под маской.
Понятно, что всякое издание хочет быть правдивым и на заре своего существования наверняка остается таковым, но... проходит время, журнал из разряда никому неизвестных переходит в "изредка читаемые", а с этим приходит и ответственность.
И отвечать, увы, приходится вовсе не перед благодарными читателями, а чаще всего перед законом. В закон, разумеется, будет диктовать собственные условия. Никто из сильных мира сего не довольствуется малым, всякий желает владеть не только телами своих подданных, но и умами, а это уже куда сложнее.
Вот тут и приходят на помощь честные и независимые источники информации, которых вынуждают сперва умалчивать, а затем открыто лгать.
Но люди, привыкшие к одному, редко меняют свои предпочтения.
Иногда закон заменяется банальным правом сильного, которым и пользуются сейчас Антонин с Игорем.
Долохов стоит у окна, заложив руки за спину, и смотрит на улицу. Выглядывает подозрительные лица, проверяет, не притаились ли за углом авроры. Неприятная мысль проскальзывает в рассудке - а вдруг это все только ловушка - но тотчас же уходит.
Никто в здравом уме не станет использовать мальчишку в качестве приманки. На это не способен даже Аврорат Великобритании.
- Надеюсь, ты никому не успел отправить весть о нашем визите? - спрашивает Долохов, повернувшись в пол-оборота, - Не хотелось бы разнести здесь все вдребезги, да и ты сам с этим справляешься неплохо.
Антонин усмехается, и это заметно по тому, как дернулась его маска.
- Я планирую заходить сюда время от времени... - добавляет он, вновь повернувшись к окну, - ...и ты никогда не будешь знать, что говоришь со мной, пока все будет идти гладко. Подумай об этом.
Дерзость слов, напечатанных в “Придире”, совсем не соотносится с мямлящим главным редактором, которого Каркаров держит под прицелом волшебной палочки. Жалкое существо, не способное ответить за свои слова или хотя бы попытаться дать отпор двум злодеям, заявившимся к нему в дом.
Глупость.
Или хитрость?
Игорь дёргает рукой, и незримые путы не позволяют мальчишке отвернуться к стене. Каркарову кажется, что вот сейчас он увидит на лице Лавгуда слёзы, и это окончательно выведет его из себя.
Кто продаёт идиотам печатные машинки?! Кто платит золотом за их нелепые творческие потуги, за их цветную безвкусицу, за фунты испорченной бумаги?
А вот Антонину, похоже, на редкость весело. Игорь бросает через плечо короткий взгляд, словно надеется посмотреть другу в глаза, но это, конечно, невозможно.
- Посмотри на него! Разве может он о чём-то думать?! - рычит маска, и волшебные нити толкают Лавгуда еще на шаг вперёд. Что-то подсказывает, что этот недоумок не сможет распознать угрозу за демонстративной вежливостью Долохова. Для этого нужно иметь хотя бы пару извилин. - О чём ты думаешь, а?! - Каркаров поворачивает голову к Ксенофилиусу и жестом руки заставляет путы затянуться туже. На запястьях мальчишки проступают белые полосы, - Думаешь, мы поверим, что ты раскаиваешься? “Больше никаких глупостей”! Да если убрать все глупости, от твоей паршивой газеты и строчки не останется!
Игорь снова смотрит на Антонина, кивает головой, подзывая подойти ближе. Просто для вида, потому что две поднятые волшебные палочки силу убеждения имеют куда большую, чем одна.
Непреложный Обет - надёжная клятва, но не без изъянов. Среди сторонников Лорда давно ходят слухи, что служащие Отдела Тайн работают над алгоритмом, который позволит расплести нити Обета и вывести на человека, который создал эту магию. Заклятье в ходу у многих Пожирателей (лучшей методики обеспечения секретности еще не придумали), а значит, аврорам станет на порядок легче устанавливать связи и предъявлять обвинения.
Слухи, конечно, неподтверждённые, и всё же Каркаров исключил Обет из списка своих практик. В конце концов, у него достаточно хорошая фантазия, чтобы придумать достойную замену.
Незримые и тонкие, словно проволока, нити затягиваются на запястьях Лавгуда всё туже. Игорь не без удовольствия наблюдает, как выступает первая кровь. Интересно, сколько её должно пролиться, чтобы пацан перестал фиглярничать?
- Повторяй за мной, Ксенофилиус, - произносит маска, и волшебная палочка взлетает выше, вычерчивая в воздухе четыре руны. Символы вспыхивают и, на мгновение зависнув в воздухе, начинают двигаться к Лавгуду. - Повторяй и постарайся говорить искренне. Магия чувствует ложь, а ложь стоит очень дорого, - сияющие руны подплывают к мальчишке и касаются одежды на его груди. В месте соприкосновения рубашка обугливается, и символы запечатлеваются на коже, оставляя четыре глубоких ожога в ряд. - Я, Ксенофилиус Лавгуд, пред лицом древней магии и двух ее верных подданных даю клятву никогда и ни при каких обстоятельствах не публиковать в своей газете материалы, прямо или косвенно затрагивающие личности сторонников Тёмного Лорда. В случае, если данная клятва будет нарушена мною по своей воле, ровно как и под действием внешних сил, да буду я в то же мгновение подвержен страшной каре.
Договорив, Игорь делает еще один взмах рукой, как дирижёр, ставящий оглушительную точку в выступлении оркестра. На щеке Ксенофилиуса проступает длинная царапина. Пара капель крови отделяются от раны, чтобы через мгновение исчезнуть в крошечном пузырьке, что появляется в руке у Каркарова.
- Аминь, мистер Лавгуд, - теперь в голосе маски слышится смех. Он обрывает удерживающие запястья пацана нити, почти уверенный, что в это же мгновение Лавгуд рухнет на пол и захнычет, как обиженный ребенок, - Тебе, наверное, интересно, что это за страшная кара? Так разве я знаю. Это древняя магия, у неё свои законы. Предположим, пройдет десяток лет, народишь детишек, про нас забудешь - да и надумаешь опубликовать какую-нибудь почти безобидную статейку. А на утро все твои детишки исчезнут, и ни один аврор их не найдёт. Или проснёшься, откроешь глаза - а увидеть ничего не сможешь. Или потеряешь память, - Игорь разводит руками, - Словом, будет сюрприз. А на случай, если ты нам еще зачем-нибудь понадобишься, у нас есь вот это, - он жестом фокусника показывает флакон с кровью, который секундой позже пропадает в сжатой ладони, - Так что, мистер Лавгуд, мы теперь будем ближе, чем ты думаешь.
Договорив, Каркаров переводит взгляд на Долохова, словно предоставляя ему право на заключительное слово.
Отредактировано Igor Karkaroff (2023-08-20 21:04:49)
Пока говорит Долохов, Ксенофилиус стоит, опустив голову. Так лучше слушать угрозы, так легче не вопринимать их всерьёз. Страшно подумать, если Пожиратель на самом деле будет следить за тем, что он пишет. Читать каждую статью, каждую идею. Всякая новаторская идея, может статься, не понравится ему, желающему видеть в "Придире" старые шутки. И вдруг и впрямь этот человек в маске решит прийти под личиной одного из его друзей, или притворится подписчиком? Лишь под конец Лавгуд поднимает глаза, полные затаённой злости.
Второй замаскированный преступник настроен более решительно, путы на запястьях заставляют исказиться лицо в болезненной гримасе. Лавгуд шипит сквозь зубы, но не может перестать стараться сохранить самообладание. Его отец был бы в гневе. Мало того, что не нашёл общий язык с высокородными господами, так ещё и готов расплакаться, как девчонка. Из-за журнала! Они могли меня убить, папа!
По-настоящему Ксенофилиус пугается, когда в воздухе появляются огненные руны. Они приближаются, превращая лицо в бескровную маску ужаса.
— Я, Ксенофилиус Ла-Лавгуд... пред лицом Древней, — молодой маг сглатывает вставший в горле ком, — Ма-магии и двух её верных подданных даю клятву... никогда и ни при каких обстоятельствах... не публиковать в своей газете материалы, прямо или косвенно затрагивающие личности сторонников Тёмного Лорда. — Мерлин! — хочется вскричать, — А если я не буду знать?! Откуда мне знать, кто его сторонник, когда вы все в масках?! — но Древня Магия слушает, и Ксено онемевшими, непослушными губами продолжает бормотать, повторяя: — В случае, если данная клятва будет нарушена мною по своей воле... ровно как и под действием внешних сил... да буду я в то же мгновение подвержен страшной каре... А-а-а!
Руны касаются кожи, вплавляются, оставляя глубокие рыхлые ожоги, окопы обугленной крови и плоти, вонь стоит невыносимая, такая же, как и боль. На этом фоне даже царапина на щеке кажется лёгким прикосновением. Лавгуд и прямь падает на пол, обессиленный внутренней битвой и болью, сидит на коленях. Теперь в его глазах отчаяние, обида и запёкшаяся ненависть.
Вот и закончились твои политические приключения, Фил. Спасибо, Барни. Зачем он только в это дело полез?
[icon]https://i.imgur.com/gNCy1mt.jpg[/icon][nick]Xenophilius Lovegood[/nick][status]не надейся на чудо, твори его[/status]
Отредактировано Xenophilius Lovegood (2023-09-13 15:23:09)
Долохов смеется удачной шутке Игоря. И ведь как точно: если убрать все глупости, то от твоей газеты и строчки не останется! Настолько же смешно, насколько справедливо.
Правда, такое можно сказать и о подавляющем большинстве других изданий, которые печатают в Великобритании, но... если над шуткой приходится размышлять, чтобы понять ее - это плохо. Однако, если шутка помимо смеха вызывает еще и благородное намерение разобраться в ее предпосылках - это высший класс.
Такого мнения, по крайней мере, придерживался сам Антонин.
- Попал точно по шляпке гвоздя, - говорит Долохов, используя британскую аналогию знаменитой русской фразы "не в бровь, а в глаз", - Если б там осталось что-нибудь кроме глупостей - это, верно, было бы приятно.
Антонин подходит ближе и заносит палочку. Не говоря ни слова, окутывает связанного чарами Лавгуда дополнительным слоем магии. Клятвы, будь они простыми или же волшебными, в любом случае несут сакральное значение. Простая клятва звучит проще, однако тоже по сути своей становится контрактом, независимо от того, владеет клянущийся магией или нет.
А вот степень угрозы, которая нависает при отступлении от своих слов, зависит от силы того, кто клятву принял.
Игорь Каркаров не получал академического образования, однако сил у него в достатке. Жаль, что несчастный редактор об этом даже не догадывается.
- Все, Лавгуд, - добавил Долохов, глядя на юношу сверху вниз, - Лучше бы тебе начать печатать анекдоты и выдержки из советов для садоводов. Здоровее будешь.
Интересно, Игорь вычитал текст клятвы в какой-то книге, или только что придумал его буквально на ходу? Такой формулы Антонин ранее не слышал.
Мужчине вновь послышалось какое-то движение на лестнице.
Он подходит к двери, ступая так аккуратно, насколько это вообще возможно в заполненной хламом комнате. Замирает возле деревянной поверхности, напрягает слух и внимательно смотрит в одному ему известную точку.
- А тут вообще есть черный ход? - интересуется Антонин, все-таки не обнаружив за дверью ничего интересного, - Или все эти бредовые истории действительно попадают сюда через парадный? Абсурд.
Он хватает наугад несколько листов из бесконечного множества стопок и мельком пробегается глазами по строчкам.
- И все-таки у меня непреодолимое желание сжечь здесь все дотла. Очистить огнем, так сказать. Тем самым, с которого все и началось.
От сопливого бормотания Лавгуда становится тошно, и Каркаров насилу дочитывает магическую формулу.
Трус, глупец и бесталанный писака. Почему-то именно это сочетание качеств чаще всего приводит людей в журналистику. Кто в здравом уме будет читать его журнал? Только такие же глупцы, охотно проглатывающие утки о вампирах в Гринготтсе и заговорах среди хогвартских домашних эльфов. Они не опасны, они не донесут в аврорат о том единственном человеке, с которого на этих желтых страницах действительно сорвали маску. И всё же сам факт существования подобного издания Игорь считает оскорбительным.
Лавгуд верещит и падает на колени. Каркаров опускает волшебную палочку, и руны, горящие теперь под кожей мальчишки, перестают светиться. На месте, когда магия соприкоснулась с кожей, остаются глубокие ожоги - впрочем, это не Тёмная магия, и их залечит любой отвар с бадьяном.
- Трус, - резюмирует маска, сверху вниз глядя на съежившегося главреда. Куда больше уважения он заслужил бы, хоть как-то попытавшись отразить атаку. Впрочем, что ему до их уважения?
- Нет, - сжечь редакцию - хороший ход, но на сегодня всё-таки достаточно. В следующий раз (а кажется, что он непременно наступит) можно будет увеличить масштаб разговора. На сегодня хватит и пары ожогов. - Уходим.
Он снимает антиаппарационные чары. Паутина распадается на волокна, оседает на чёрные плащи Пожирателей и волосы мальчишки. Каркаров стряхивает пыль остаточной магии на пол.
- Не прощаемся, мистер Лавгуд. Вспоминай нас почаще.
…Через пару мгновений две черные фигуры появляются у дверей особняка, в котором сейчас располагается ставка. Подняв руку с Меткой и получив дозволение войти, Каркаров снимает маску и мантию.
- Посмешище, - резюмирует он. До жути хочется помыть руки и сменить одежду. Кажется, что после отвратительного бардака всё покрыто пылью и невидимой грязью. - Какую магию ты использовал?
Они шагают по аллее, со всех сторон окруженной ровно подстриженными деревьями. Игорь поворачивает голову, не скрывая довольства на лице. Вылазка удачная, пацан напуган до слёз, в ближайшее время самым острым, что появится в “Придире”, будет гороскоп на будущую неделю. И всё же его беспомощность придаёт ситуации неприятный привкус. Всё равно что обидеть щенка или ребёнка. Впрочем, едва ли собаки или дети будут печатать провокационные материалы.
- Убедительно получилось? Давно хотел опробовать эту формулу. Звучит устрашающе, а на деле обычный летучемышиный сглаз и заговор на мигрень. Древняя магия, - он усмехается, всем своим видом показывая, что Древняя магия имеет к клятве такое же отношение, как “Придира” к шедеврам литературы.
Жаль, не получится увидеть, сколько страданий принесёт Лавгуду этот дамоклов мечь. В том, что рано или поздно пацан преступит клятву, сомневаться не приходится - такие как он крайне редко запоминают уроки с первого раза. Может, стоило вплести в руны немного Тёмной магии, чтобы оставить в напоминание хотя бы шрамы?
Закончив клятву и до тех пор, пока Пожиратели не ушли, Лавгуд молчит. Ему противно, ему стыдно, ему ненавистно. Не хватит слов, чтобы описать его ярость и разочарование. Совсем не так он представлял себе свою борьбу. Ах, как жаль, что Барни здесь не было с его задором! Уж вместе они бы что-нибудь придумали. Хотя лучше не надо. Вдруг бы они Барни...
Когда злодеи наконец покидают квартиру, Ксено резко встаёт и ищет волшебную палочку. Вот же она, за печатной машинкой! Мерлиновы пятки, как он мог не взять её и пойти открывать дверь! Вот глупец! Отец всегда говорил, что Ксенофилиус никчёмный маг, вечно всё забывает. Растяпа... Растяпа!
Ожёг на груди болит, но Фил только морщится. Он вставляет в печатную машинку новый листок и пишет заглавие:
КАК КО МНЕ ПРИХОДИЛИ ПОЖИРАТЕЛИ СМЕРТИ
Идёт наливать чай, а на обратном пути черкает на обрывке бумаги: "Барни, нужно срочно увидеться!". Сова, разбуженная сдёрнутым с клетки покрывалом, недовольно ухает. Ксено отправляет записку и садится снова за стол. Конечно, он дал клятву, конечно, он не может написать в "Придиру". Рассказ от первого лица пишется живо и в подробностях, по горячим следам. Его опубликуют в "Ежедневном Пророке", в "Дэйли Мэджик" — везде, где примут это повествование очевидца — и мир узнает, как действуют проклятые тёмные маги, какими средствами они защищают свою репутацию и честь!
Естественно, Лавгуд не такой дурак, чтобы подписываться собственным именем. И в конце черновика значится псевдоним:
Synithophobos Hate-Evil
[icon]https://i.imgur.com/gNCy1mt.jpg[/icon][nick]Xenophilius Lovegood[/nick][status]не надейся на чудо, твори его[/status]
Отредактировано Xenophilius Lovegood (2023-09-13 15:23:27)
- Иллюзию Крайнца... - смеется Долохов, сбросив с себя маску и черную сутану, - ...был у нас в бригаде один чудак, Герхард Крайнц. До войны он промышлял фокусами, весь мир объездил. Такой магией он окутывал очаровательную ассистентку перед распиливанием на две половины.
Антонин одергивает мантию и следует на территорию поместья вслед за Каркаровым. Улыбка так и не сходит с его лица, до того забавным оказалось воспоминание.
- Он так сильно любил подобного рода иллюзии, что применял их при каждом удобном случае. Однажды их штольню завалило, и мы определили это только по голубому свечению, что лежало прямо на земле, - усмехается Долохов, глядя на пустые окна, зияющие черными провалами, - Последняя забава. Да, было бы смешно, если б не двенадцать бездыханных тел, которые остались в толще поганой грязи.
Антонин подавил последний смешок и замер перед входной дверью, ожидая, пока внутрь зайдет Игорь.
- Убедительно. Вполне, - кивает мужчина, снимая осенний плащ и отправляя его на вешалку, - Он никогда в жизни не догадается, что это просто фикция. Чему их сейчас учат в школе? Любить грязнокровок и варить зелья от желудочных инфекций? - Антонин коротко усмехнулся, - Занятие благородное, но в наше время, увы, практически бесполезное.
В поместье тихо. Все, должно быть, уже разошлись по домам - все-таки этот день считается в Британии значимым праздником. Удивительно, на что только готовы пойти люди ради соблюдения формальных традиций. Страну разрывают столкновения между двумя фракциями, а они до сих пор надевают смешные костюмы и вымогают друг у друга сладости.
Парадокс.
Или это естественная реакция психики на происходящее?
- Ты правильно сделал, когда остановил меня, - добавил Антонин, усаживаясь на прежнее место перед закрытой книгой в потертой обложке, - Сжигать дотла пока рано. Пусть порезвится, может быть что-то он и вынес из этого пространного урока.
Домовик, знающий привычки Долохова, незримо наполнил его бокал - за время их отсутствия здесь все вычистили и вымыли.
Открыв книгу и вытащив закладку, Антонин вернулся к чтению так, словно и не было никакого путешествия в Лондон.
Вы здесь » Marauders: forever young » ЗАВЕРШЕННЫЕ ЭПИЗОДЫ » 31.10.1978 Сладость или гадость, мистер Лавгуд? [л]
