Это правильное решение?

В момент, когда отец строго озвучил свою позицию по поводу его будущего, а мать прятала и отводила в сторону взгляд, только в этот момент он осознал, как всё изменилось. Это ощущение последних дней, не оформившееся и призрачное, казалось наваждением. И вот мираж превратился в реальность.
Нелицеприятную.
Жестокую.

Во взгляде отца смешалось столько недовольства, сколько Сэм не видел в нём ни разу в своей жизни. А мама… Она старалась на него не смотреть. А в моменты, когда он ловил её взгляд, Сэм видел в её глазах слёзы. И чувствовал себя беспомощным и виноватым перед ней.
Перед всеми за то, что его семья глубоко несчастна из-за него.

И тогда его ударило осознанием: им стало бы легче, если бы он умер.

Чтобы его сожгла лихорадка, чтобы молодое тело проиграло в битве с чем-то, что его насильно меняло и перестраивало. Чтобы вместо него остались только трагедия и скорбная память, с которой они научатся как-нибудь жить.

Но он жив. Только теперь после пережитого ужаса и бесконечного горячечного кошмара Сэм чувствует не облегчение, а горечь.

Так это правильное решение или нет?

Глядя в глаза отца, Сэм не сомневался ни секунды, только холодом и болью отозвались мысли о сестре.
Аврора была первой, кого он увидел, когда пришел в сознание. Её растрёпанные волосы и заплаканное лицо с покрасневшим носом. Он попытался глупо пошутить, а она в ответ рассмеяться, но только сильнее расплакалась.
Аврора не смотрела на него с тем же скрытым ужасом, словно видит… не его, а что-то иное.
Аврора не избегала его и, вопреки наказу матери, сбегала к нему при каждой удобной возможности. Читала ему вслух в первые дни, когда он уже очнулся, но ещё не мог без чужой помощи даже сесть.
Аврора, она… Как он может её оставить?

Но как он может остаться, если теперь опасен для них? Для неё?

Что он теперь такое? Монстр? Чудовище? Существо?
Сэм не чувствует в себе перемен. Если что-то в нём и изменилось — появилось, — то оно крепко спит и не показывается. И только неровные шрамы от когтей и зубов, да боль от них, напоминают о случившемся.

Отец сказал, что у него нет будущего, и проникнуться глубиной и смыслом его слов оказалось трудно.
То есть… совсем?
Он не сможет вернуться в школу.
Он не сможет стать целителем, как мечтал и хотел.
Он не… да что угодно ещё «не».
Не встретит ту самую, с которой захочет провести вместе всю свою жизнь. Не станет мужем, а потом отцом. Не будет жить самой обычной и скучной жизнью, когда каждый новый день похож на предыдущий. Он не… но почему?

Осознание отказывается укладываться в голове, в памяти всплывает страница из учебника по Защите от Тёмных Искусств и все те страшные истории об оборотнях, которыми пугают маленьких детей. И… всё.
Он никогда о них даже не думал — это была страшная сказка, не более. И вот она оскалилась на него в полнолуние и… лучше бы он действительно умер?
Потому что он не представляет как с этим жить.

Что, если он ошибся?

Возможно, ещё не поздно прийти к отцу и сказать, что он не прав. Что поспешил. Что прожить всю свою жизнь привязанным к этому дому, словно призрак, лучше.
Так он будет рядом с ними. Со всеми ними.
И возможность быть рядом с сестрой как-то уравновесит пустоту и холод во взглядах родителей.
Но Аврора вернется в школу, и что ему делать здесь одному?
И что потом, когда она выпустится, когда должна будет пойти дальше, искать свой собственный путь?
Сэм не хочет стать тем, кто хоть как-то ограничит её в выборе.
И не хочет быть даже призрачной угрозой для её жизни и будущего.

Значит, всё правильно. 

Он осматривает свою комнату, словно в последний раз. Пусть не сегодня, но на днях он уйдет, и это больше не будет его комната. А вещи, расположившиеся на полках, в шкафу с книгами и на письменном столе, больше не будут его вещами.
В это не верится, и всё кажется, что это какой-то дурной сон, и он вот-вот проснётся.
И за окном будет обычное солнечное утро, на кухне — улыбающаяся ему мама, спокойно читающий газету отец, Аврора, собирающая крошки для того, чтобы покормить птиц.
И они будут счастливы тем самым обыкновенным счастьем, которое не замечаешь, когда оно у тебя есть.

И лучше она узнает всё от него, чем от отца.

Он знает, что найдет Аврору в саду, и направляется туда, стараясь ступать как можно осторожнее и тише. Крадется, словно уже стал чужим в этом доме и боится привлечь к себе ненужное внимание.
Щурится против яркого солнца, когда толкает на кухне дверь, ведущую на задний двор. Гортензия цветет этим летом особенно пышно и ярко, она не пахнет так удивительно, но сейчас ему мерещится еле уловимый медовый запах.
К сестре Сэм подходит не таясь, щурясь при взгляде на неё так же, как на солнце.
— Всех гномов распугала?

Он старается улыбнуться, словно ничего страшного не произошло и не происходит прямо сейчас.

Отредактировано Fenrir Greyback (Вчера 15:25:41)

Подпись автора

От одного взгляда Рори, такого ощутимо теплого и светлого, становится легче. И вроде как уже не так страшно перед всем тем, что ждёт его впереди, — рядом с ней не бывает иначе, — просто… грустно? Хотя «грусть» кажется не самым подходящим словом для того тяжелого чувства, что медленно растет в груди. 
И Сэм старается запечатлеть этот момент в своей памяти, как на колдографии: как сестра оборачивается к нему, как светлеет её лицо, как меняется взгляд, как приподнимаются уголки губ. Как она тянется к нему, теплая и ласковая, и он заключает её в кольцо своих рук, крепко, но всё равно осторожно сжимая, утыкаясь носом в макушку. Это ощущение доверия и близости он тоже старается запомнить, старательно изгоняя из головы всякую мысль о том, что мама, обычно тактильная и всегда то и дело поправляющая его непослушные волосы, угрожая им ножницами, не прикоснулась к нему с того дня ни разу.

Сперва он мычит что-то невнятное в ответ, даже не думая выпускать сестру из объятий, потом поворачивает голову.
— Кажется, я отлежал себе всё, что можно и нельзя, за последние дни, — это правда, и Сэм улыбается, не представляя, в какой другой ситуации мог бы провести столько дней в постели, да ещё и летом, когда хочется ухватиться за каждый день, наполнив его впечатлениями и событиями, желательно до краев.
Но есть и другой осколок сегодняшней правды, и он не знает, как к нему подступиться, но чувствует, что должен. Потому что они могут скрывать что-то от родителей и недоговаривать им, но друг другу давно пообещали во всем признаваться без утайки.
— Мы… — начинает он, медленно и тяжело вздыхает, чувствуя, как под рубашкой тесно сдавливают ребра бинты и враз перестает хватать воздуха. — Мы с папой поговорили…
Можно ли это назвать разговором? Скорее, озвученным требованием, выдвинутым ультиматумом. Но родитель дал ему время на размышления. Время, которым Сэм решил не пользоваться, потому что не о чем тут долго думать.

— Я должен буду, — Сэмюэль запинается, не в силах произнести «уйти», и выбирает другое слово, словно оно меняет смысл, хотя это и не так, — уехать.
И отчаянно хочется добавить: «На время».
Или: «Я вернусь через год или два, это только кажется, что долго, но ты даже соскучиться как следует не успеешь».
А сам чувствует, как уже скучает.
По возможности вот так стоять и чувствовать родное, такое необходимое и важное тепло. По возможности слышать «Доброе утро» и «Спокойной ночи». По рассказам о том, кому из них что снилось. По выяснениям, кто будет читать выпрошенную долгими уговорами книгу первым. По разговорам о том, что подарить родителям на Рождество или годовщину свадьбы. По дракам подушками, потому что это самый честный и справедливый способ уладить любой спор. По необходимости грозно смотреть и отпугивать робких и не очень поклонников, потому что как старший брат Сэм не может допустить, чтобы кто-то обидел его сестрёнку. Да даже по необходимости ходить на школьные матчи по квиддичу, где он неизменно сидит на трибунах Рейвенкло, потому что у него всего одна цель — поддержать Рори, даже если она играет против команды его факультета.

Это почти так же страшно, как смерть, потому что преисполнено множеством вариантов из того, что с ним — с ними — больше никогда не случится.
И это как удар, причем такой силы, что внутри что-то ломается.
Он больше никогда не поможет затащить ей чемодан в вагон поезда. Не увидит, как она закончит школу, не узнает, что она выберет дальше и кем станет, чего добьется. Они больше никогда, никогда, никогда не сядут вместе на веранде и, держа в руках дымящиеся кружки с какао, не будут рассказывать друг другу о своих снах или последних прочитанных книгах или о планах на будущее, далекое и не очень. Ничего этого не будет уже никогда.
Это всё ещё не смерть, но ощущается очень похоже.

Без всего этого будущее кажется Сэму пустым и не существующим. И от этого — очень пугающим.
В носу щиплет, и приходится, задержав дыхание, несколько раз быстро моргнуть, когда мир перед глазами теряет четкость.
Он всё ещё хочет добавить, что это не навсегда, но зачем врать?

Отредактировано Fenrir Greyback (Вчера 15:26:15)

Подпись автора

Какими словами объяснить то, что происходит, и собственное решение? В каком-то смысле это выбор без выбора, потому что как ты ни поверни ситуацию, как на неё ни взгляни, лучше она не станет.
И пока Аврора ускользает из его объятий, Сэм успевает провести ладонью по глазам, прежде чем перехватить сестру и притянуть снова к себе.
Этот скандал ничего не изменит, только сделает им всем ещё больнее.
— Послушай, — начинает он и тут же замолкает, потому что не знает, что ей сказать.
Или какими словами обо всём рассказать. Каких аргументов будет достаточно, если это заранее проигрышный диалог?

И, пожалуй, самое сложное заключается в том, что Сэм хочет, но не может обвинить в жестокости и бессердечии своих родителей. Им ведь тоже трудно и не легче от того, что приходится принимать такое решение.
Хочет их обвинить, потому что  так будет легче. Разозлиться на них, потому что так будет проще. Но чувствует только болезненную усталость там, где смешались воедино чувство вины и слепая любовь.

— Я не могу… Ты не можешь… Тебе лучше остаться дома, — присаживаясь перед сестрой на корточки, тут же опускаясь коленями на траву, Сэм берет её ладони в свои и заглядывает снизу вверх в глаза. Хочет добавить, что Рори может помочь родителям справиться с этим, но чувствует, что в ней нет того принятия происходящего, что и в нем. Только всё равно считает неправильным, если они потеряют за одно лето сразу двух детей.
— А потом вернуться в школу. Помочь своему факультету завоевать кубок квиддича, а заодно и кубок школы. Сдать экзамены и выбрать, с чем ты хочешь связать своё будущее. Жить...
И во всем этом нет обязывающего и непреклонного: «должна».

— Я бы прожил весь остаток жизни взаперти, если бы только был уверен, что никогда не причиню тебе вред. Но я не уверен. И никто не сможет это гарантировать. Поэтому мне лучше уйти. И, кто знает, может, однажды найдут лекарство от этой болезни и всё изменится?
Такая наивная глупость, но лучше верить в неё, чем вообще ни во что.
Чуть крепче сжимая тонкие пальчики в своих, Сэм склоняет голову и касается их щекой. Закрывая глаза, выдыхает то единственное, что действительно имеет значение и смысл и что говорить, вероятно, не стоит:
— Я не хочу тебя оставлять.

Отредактировано Fenrir Greyback (Вчера 15:26:10)

Подпись автора

Боль начинается под ключицей, упирается одним острым концом в её изгиб, другим вонзается в нижний край лопатки. Кажется, что следующее не движение даже — мгновение должно стать последним, и засевшая внутри спица пробьёт обе кости навылет и выйдет наружу прямо сквозь кожу и одежду. Под плотным наслоением из бинтов всё словно горит и плавится. С каждой секундой напряжённые мышцы жжёт всё сильнее, боль разливается по плечу, отдаёт в сустав и кость, мысль о ней ввинчивается в позвоночник и в основание затылка. Он думает, если расслабить руку и дать ей повиснуть вдоль тела, в неё вернётся немного чувствительности и силы, а боль отступит. Сэм не уверен, что это поможет, но это, в сущности, вообще не имеет значения. Он не отпустит Аврору, даже если от этого будет зависеть его жизнь. По правде говоря, сейчас он чувствует как раз наоборот: его жизнь зависит от того, насколько крепко он держится за неё.

Не понимает, как всё то, что происходит с ними сейчас, вообще возможно. С ужасом в очередной раз думает, что всего этого могло не быть, если бы… И всё-таки вот она: тёплая, осязаемая, настоящая, живая. С ним случилось что-то по-настоящему страшное, чудовищное, но он тоже живой. Живой.
И вопреки мнению родителей и общества чувствует себя самым везучим человеком на этой планете, просто потому что может обнять её.
Хотя он предпочёл бы выяснить это как-нибудь иначе, а то и вовсе никогда об этом не знать. Потому что когда его сестре так больно — это неправильно. И всё то, через что ей уже пришлось пройти и ещё предстоит — просто нечестно. Сэм, конечно, знает, что не существует никакой вселенской справедливости, судьбы, рока, глобального плана, испытаний свыше, что некоторые вещи просто случаются, но «нечестно» — это именно то, что он чувствует. Как такое могло произойти именно с ним, чтобы так отразиться теперь на ней?
Почему именно они?

От её слов и слёз сердце ухает, а в животе всё сжимается ледяным комом. Она говорит: «твоя жизнь изменилась, а не закончилась» и «и у нас будет точно год попробовать разное». Сэм ещё слышит это «нас», а дальше каждый новый звук приглушённый, словно доносится под толщу воды, и приходится прикладывать усилие, чтобы ничего не упустить.
Он только думает, что ему очень с Авророй повезло.
И он не сдастся. Он разберётся в том, почему оборотней отвергают, постарается изменить отношение к ним. Не сразу, конечно, но какая разница, сколько это займёт времени, если в итоге он сможет вернуться к ней?
И в сердце загорается вера в то, что всё преодолимо и исправимо, просто потому что она есть у него и она от него не отрекается.
Иногда нужен тот, кто будет просто держать. Окружающий мир целым, тебя по эту сторону границы отчаянья и себя в руках. Тех самых руках, прикосновения которых с детства знакомы. В тех восхитительно знакомых ладонях, от причастности к которым на сердце всегда становится легче и теплее.

Всегда беспомощный перед слезами сестры, Сэм со всей доступной нежностью обнимает её, прижимает к себе. Утягивает на свои колени, как маленькую. Касается губами её макушки и крепко зажмуривается. Задыхается от нехватки воздуха, горечи, отчаяния и благодарности. И у него не найдётся слов — потому что нет, наверное, таких слов, — чтобы сказать, как для него важно всё это услышать. Почувствовать. Знать.
Он успокаивающе поглаживает Рори по спине и плечам, снова и снова.
— Я не знаю, что будет дальше, котёнок, но одно останется неизменным: я всегда буду твоим старшим братом.
Пусть называют его монстром, чудовищем, существом. Пусть не считают его не то волшебником, но даже человеком. Это не изменит главное, что определяло и определяет всю его жизнь. 
— И я всегда буду на твоей стороне.

Отредактировано Fenrir Greyback (Вчера 15:26:05)

Подпись автора

— Как такое забудешь? — Сквозь выступившие на глаза слезы Сэм улыбается. От этих воспоминаний, как и от любых других, связанных с Авророй, тепло.
Он был рядом с ней с первого дня её жизни. Помогал матери заботиться о смешной крикливой крохе, хотя сам нуждался в заботе — у них ведь не такая большая разница в возрасте. Был рядом при ее первых шагах, первом полете на метле. Разделял с ней смех и слезы. Читал вместе тайком от родителей по ночам книги. Вместе они построили на чердаке дома шалаш из старых одеял и стульев, который долгие годы был их убежищем. Писал почти каждый день письма, когда отправился в Хогвартс. Гордился ею, когда шляпа без раздумий выкрикнула «Рейвенкло!», едва коснувшись тёмной макушки. Ведь какая разница, что они на разных факультетах, если всё равно вместе?
Каждое утро учебного года соблюдался один и тот же неизменный ритуал: Сэм подходил сперва к столу Рейвенкло и обнимал сестру, желая ей доброго утра. Порой ловил её в объятиях, когда она опаздывала на завтрак. Иногда они встречались прямо в дверях Большого зала.
И сердце отчаянно щемит от мысли, что всё заканчивается так. Что раньше в его жизни было так много «вместе», а теперь он не представляет, как будет дальше один.

И он готов пообещать ей всё что угодно, хотя договоренность с отцом совершенно иная. Сэмюэль Эттвуд умрет для своей семьи и целого мира, чтобы вместо него на свет появился кто-то другой. Этот «кто-то» ему не нравится, он непонятный и странный, но придется научиться с ним жить.
Но как он сможет её забыть? Вырвать из сердца?
— Я буду писать тебе письма. Обо всём, что увижу, о каждом месте, где побываю, — шепчет Сэм то единственное, в чем действительно может быть уверен, и пытается утереть со щеки Рори неудержимый поток слез. 
— Нечасто, — так будет нельзя, и даже эта малая слабость недопустима, — но обещаю это делать. 
На последний вопрос Сэм не отвечает, Аврора и сама обо всём догадалась. И может только кивнуть — лучше свобода. Пусть она и обходится им дорогой ценой.

Отредактировано Fenrir Greyback (Вчера 15:25:59)

Подпись автора