Тысяча вопросов — как стая певчих пташек, звонких, быстрых, перебивающих друг друга. Сэм слушает этот щебет, и уголки его губ непроизвольно то и дело ползут вверх. Эта болтовня, этот ни на секунду не стихающий поток слов — не шум. Это музыка. Самая родная из всех, что он знает.

— Ух ты, и чем же тыквенный пирог заслужил наконец твоё снисхождение? — его голос звучит приглушенно, с легкой, едва заметной хрипотцой и закравшейся в неё смешинкой. Он смотрит, как Рори пересчитывает зефирки с сосредоточенностью настоящего алхимика, и это зрелище дорогого стоит.
Он ловит её взгляд и отвечает на него улыбкой.
— Может, испечем? — продолжает он чуть задумчиво, пока их очередь продвигается ещё ближе к цели.
Воображение живо рисует запах тыквы, корицы и мускатного ореха — новую ассоциацию с её счастьем.
— А меня в начале осени переклинило на солёную карамель. Прямо до дрожи в коленках. Кажется, у каждого в жизни должен быть такой гастрономический переворот.

Подходит их очередь. Он заказывает два какао и в один из стаканчиков, с совершенно обезоруживающей улыбкой, просит добавить побольше зефирок. Продавец смотрит на него придирчиво и строго, но сдается, когда Сэм добавляет: «Для леди».

— Домой, — протянув Рори её напиток, он сдувает хвостик пара, что вьётся над его стаканчиком.
— Давай домой? Я… немного на взводе. Город, люди. — Запахи. Звуки. Столько всего...
Сделав глоток своего какао Сэм едва чувствует его вкус и как на языке расползается тягучая и горячая сладость. Для него сейчас главное — тепло в ладонях. — Но завтра… Завтра, если захочешь, мы пойдём на ярмарку. Она не так далеко, спокойно дойдем прогулочным шагом минут за двадцать.
Он смотрит, как она пригубляет свой напиток, как закрывает глаза от наслаждения, и его собственное сердце сжимается от чего-то острого и хрупкого.
Что-то внутри него, тёмное и настороженное, замирает в ожидании. А другое — то, что всегда оставалось Сэмом, — сжимается от мучительной нежности и ужаса.
Это время вместе… Ещё и при нарастающей луне… Он не готов от этого отказаться, попробовать ужиться втроем, но… Он хочет, чтобы она была в безопасности. Всегда.

— Пойдём… — он мягко направляет её, заслонив от случайного толчка прохожего, — домой. Там… там тихо. И можно будет поговорить. Или просто помолчать. А по пути нужно зайти в магазин за вином. Мы же не отказались от идеи с глинтвейном?
Но чтобы попробовать восстановить самую важную и нужную частицу своей прошлой жизни, он готов на всё. На то, чтобы принять её любовь и попытаться оказаться достойным её. Даже будучи монстром. Особенно — будучи им.

Сэм наблюдает за сестрой, пока она погружена в изучение магазина и его непривычного, отдающего новизной, содержимого. Его взгляд мягкий, но с легкой тенью усталости, которую он тщательно старается скрыть. И вопрос о вине заставляет его усмехнуться — коротко и тихо. 
— Завтра будет завтра, — эхом откликается Сэм, и его кивок скорее ощущается в темноте, чем видится. Он чувствует, как холодный металл ключа вдавливается в спрятанную в карман пальто  ладонь, — маленький, твердый якорь в море запахов и звуков.
— Но ты приехала ко мне, — его голос звучит тише, серьезнее, пробиваясь сквозь шум далекой музыки. — И это... это всё, что имеет значение. Ярмарка, пирог... это просто декорации. Дополнение…
Он ловит её взгляд, пытаясь донести то, что не могут выразить слова. Ощущение благодарности, что давит на грудь. И вечный, холодный страх — потерять, напугать, не оправдать это безусловное доверие, которое светится в её глазах яснее любой рождественской гирлянды.
— И спасибо. За то, что слышишь.

* * *

Сэм наблюдает за сестрой, пока она погружена в изучение магазина и его непривычного, отдающего новизной, содержимого. Его взгляд мягкий, но с легкой тенью усталости, которую он тщательно старается скрыть. И вопрос о вине заставляет его усмехнуться — коротко и тихо.
— Выбирать? Нет. — Он пожимает плечами, и его пальцы в карманах пальто непроизвольно сжимаются в кулаки. Обостренные чувства в таком месте — это и благословение, и проклятие. Миллион запахов бьет в нос, пьянящий коктейль из дубовых бочек, спелых ягод и терпкого алкоголя. Он может различить каждую ноту, но это не знание, а просто информация — сырая, оглушительная и порой подавляющая. — Я могу учуять пробку за милю или почувствовать, если в бутылке начался процесс окисления. Но сказать, какое вино «хорошее»... Для меня они все пахнут просто по-разному. Одни — агрессивнее. Другие — сложнее, с послевкусием, которое останется на языке часами.

Он снова смотрит на Рори и её искренний интерес, её попытка понять этот чужой для неё мир, вызывает в нем волну нежности, такой острой, что перехватывает дыхание.
— Но от одного знакомого я слышал, что для глинтвейна лучше выбирать сухие вина, поскольку они обладают идеальным балансом и не дают излишней сладости. Давай доверимся его знанию?
Он делает шаг ближе, не заслоняя обзор, но его присутствие становится осязаемым щитом между ней и окружающим миром.
Они медленно проходят между высоких полок, сворачивают в следующий ряд. Пальцы Сэма скользят по стеклу бутылок, и он изредка показывает ей на кажущиеся смешными или загадочными названия.
— Посмотри, «Безумная домохозяйка». — Его голос звучит приглушенно, почти шепотом, чтобы не мешать другим покупателям.
Выбирают они недолго, но основательно, остановившись на бутылке красного сухого, ориентируясь не столько на описания, сколько на внешний вид — тёмное стекло, элегантная этикетка. Чтобы просто понравилась.
На кассе уставшая, но приветливая женщина просит показать документы. Сэм на мгновение замирает, прежде чем из внутреннего кармана пальто появляются фальшивые водительские права. Он расплачивается наличными, и они, наконец, направляются к выходу. Оборотень чувствует волну облегчения, когда толстое стекло двери закрывается за спиной Авроры, отсекая тот плотный, удушливый мир.

На улице уже совсем стемнело, и гирлянды горят ярче, отбрасывая пляшущие огни на снег и витрины. Они идут до дома молча, плечом к плечу, в какой-то благословенной, взаимной тишине. Изредка Сэм поглядывает на профиль Рори, освещенный светом фонарей, и чувствует, как знакомая до боли тень ответственности и любви накрывает его с головой. Он просто знает, что ради него она готова на всё. И его единственная, самая важная задача в этой жизни — сделать так, чтобы ей никогда не пришлось это доказывать.

Знакомый подъезд встречает их тёплым, густым запахом корицы и яблочного пирога, разнесшимся по лестнице от одной из квартир. Сэм на секунду задерживается на площадке, вдыхая этот простой, домашний аромат, такой отличный от винного буйства.
— Точно не рискнем повозиться с пирогом? — спрашивает он, передавая ключи Рори, и в его голосе снова проскальзывает та самая, почти забытая озорная искорка. Он шагает в открытую квартиру следом за ней, сбрасывая пальто и вешая его на вешалку с уже отработанным, автоматическим движением.
— Переодеться можно в ванной, — переключается он на более насущные вопросы, разуваясь и оставляя ботинки у порога. — А в шкафу можешь занять своими вещами любую свободную полку. Хозяйничай.