Провел ладонью по щетине на щеках, снова глянул на часы. Чёрт, всего пятнадцать минут прошло. Всего. А мысль, та самая дурацкая, что крутилась в голове пока проходился по гостинной, ударила с пугающей окончательностью. Три месяца. Смехотворный срок как будто бы. Но ему хватило этих девяноста с чем-то дней, чтобы убедиться в простой и такой понятной ему всю жизнь вещи, что готов, что хочет слушать ее утреннее «Привет, МакГонагалл» с насмешкой в голосе до седых волос. Готов делить с ней не только страстные ночи, но и скуку будней — завтраки, споры о погоде, молчаливые вечера у камина. Это не чувство новизны. Нет. Это было похоже на возвращение домой после долгой о-о-о-чень долгой командировки. Ведь Аврора и так была его любовью: неотменимой, неоспоримой.

И пока он готовился, в груди стояло это дурацкое, непривычно легкое чувство. Предвкушение, да, но больше — уверенность. Та самая, что заставляла его не просто заказывать еду из ресторана, а вчитываться в меню, вспоминая, от какого десерта она в прошлый раз прикрывала глаза от удовольствия. Не просто покупать цветы, а выбирать именно пионы, потому что однажды она провела пальцами по такому же белому бархатистому лепестку и сказала что-то вроде «как роскошно».

Малкольм щелкнул палочкой в сторону столовой. Дверцы распахнулись, и оттуда плавно поплыли фарфоровые тарелки. Новые, блестящие, купленные специально. Они замерли над столом, слегка покачиваясь в воздухе, будто не решаясь опуститься. Еще один взмах — и тарелки мягко устроились на дубовом столе в гостиной. Не совсем ровно, если честно. Левая сторона получилась чуть выше правой. Нахмурился. Переставил вручную, почувствовав холодный гладкий фарфор под пальцами.

Бутылка была прохладной, тяжелой. Поставил в ведерко, засыпал ледяные кубики. Они громко зашуршали, заполняя тишину. Звук был живой, настоящий.

Свечи. Где же он оставил свечи? Точно покупал. А, вот же, у камина. Достал коробку, открыл. Толстые восковые цилиндры. Взмах — и они послушно взмыли в воздух, рассредоточившись по комнате. Еще один легкий жест — и на кончиках затанцевали огоньки. Сначала робкие, потом уверенные. Комната сразу преобразилась, наполнилась теплым, живым светом. Тени задвигались по стенам, делая привычное пространство словно новым и волшебным.

И цветы в вазе на столе. Белые пионы, пышные, почти невесомые, оттененные нежной розовой гортензией.

Скоро. Совсем скоро ее шаги зазвучат в коридоре — легкие, быстрые, всегда уверенные. А потом щелкнет замок.

Тягучее, сладкое, почти болезненное волнение. Скоро здесь, в этой комнате, наполненной дрожащим светом свечей, будет она. Он уже представлял, как дверь откроется, и он увидит ее — может, с капельками дождя в волосах, ведь небо хмурилось с утра. Или с легким румянцем на щеках, если она решила пройтись пешком. Она снимет мантию, повесит на вешалку, и в этот момент их взгляды встретятся.

Малкольм ловил себя на улыбке, глупой и широкой, когда представлял, как она войдет, оценивающе окинет взглядом его аскетичную гостиную, смягченную сегодня свечами, бросит взгляд на стол, который он накрыл как умел, не идеально, хоть и очень старался. Как она улыбнется, как она скажет что-нибудь с подколом про его внезапную любовь к фарфору. А он... он просто подойдет, возьмет ее за руку, и все — этот вечер станет их вечером. Без Министерства, преступников, отчетов и допросов. Просто они.

Подпись автора

Мотивация от начальника:
"Мерлин тебя побери, МакГонагалл, если ты сейчас упадёшь и преставишься –
клянусь, я займусь некромантией, чтобы мы с твоей сестрой оба устроили тебе взбучку!"
© Elphinstone Urquart