Запретный лес. Сколько сказок и легенд породило это место? Начиная страшилками об акромантулах и заканчивая байками о клыкастых созданиях, в равной степени вызывающих страх у волшебников, оказавшихся под луной. Да, здесь водятся оборотни. По крайней мере, так говорят. Ссылаясь на слова одного студента, двоюродный брат матери которого лично его видел… Какая чепуха! В такое могут поверить разве что неокрепшие умом первокурсники: внушить им заведомую ложь, при должной интонации и убедительности фраз, не представляется чем-то сложным. Особенно если представшая перед вами натура отличается наивным взглядом на мир и излишним доверием к окружающим.

Но как так получилось, что в головах детей и подростков оказалось настолько много недостоверной информации? Может быть, первопричину следует искать в тех, кто действительно побывал в ветвистых дебрях? И своими глазами увидел нескончаемую тьму, на которую никогда не ложится солнечный свет? И ничего, кроме травы, коряг и невзначай свалившегося на лицо лукотруса вы там не встретите. Можете не стараться: прилегающие к Хогвартсу массивы вполне безопасны. Чего уж говорить о просторной поляне, на утоптанной земле которой еженедельно проводятся занятия по уходу за магическими существами. Именно сюда отправляют наиболее провинившихся студентов и оставляют среди кустов, как правило, до рассвета. Они то и придаются надуманным фантазиям, дабы хоть как-то скрасить своё времяпрепровождение.

Да, пожалуй, такое наказание может привести к определённому результату. Как минимум, к появлению новых слухов. Но только в том случае, если разгильдяю не больше тринадцати лет. Для шестикурсника, вроде рейвенкловца Гампа, никакая ночёвка под открытым небом не станет чем-то ужасающим. Скорее напротив, это долгожданная возможность побыть одному – вдали от дотошных однокурсников и строгих правил – но никак не способ увлечься пробирающей до дрожи выдумкой. Кто угодно уже давно бы повесился на наколдованной наспех верёвке, благо сучьев в лесу больше, чем звёзд, мерцающих над кронами могучих деревьев. Однако Паймон, нуждавшийся в общении со сверстниками также, как глупый тролль в спектакле Диппета, придумал для себя исход поинтересней – его волшебная палочка обратила камень, впитавший в себя кровь разделываемого профессором Кеттлберном мяса, в удобное ложе. Теперь его чёрная мантия, скрывавшая щуплую и невысокую фигуру брюнета, нависла над серым «диваном», словно грозовая туча. А безразличный взгляд устремился в далёкое небо. Кругом было слишком мрачно, чтобы рассмотреть хоть что-то, кроме слипшихся в единый мазок стволов. А над уходящей в космос листвой, при должном усердии, можно было разглядеть холодный отсвет луны.

Единение с природой заиграло новыми красками, когда старшекурсник вытянул из под ткани небольшую склянку, на дне которой покоился глизень. Даже прищур бездонных глаз не помог чародею определить цвет его раковины, настолько быстро исчезло солнце. Применять очередное заклинание Паймон не спешил – несмотря на прохладный воздух, характерный для середины весны, в окрестностях замка уже успели пробудиться первые кровососы. Стать их жертвой никому не хотелось, а потому приходилось выбирать: либо «Lumos», либо жужжание и зуд. Впрочем, ночная маскировка пришлась весьма кстати. Неподалёку от опушки послышался едва ощутимый шорох. Будто кто-то или что-то пробиралось сквозь тени Запретного леса…

Отредактировано Walburga Black (2024-06-07 00:14:34)

Большие и чёрные, словно глазницы черепа, радужки устремились вверх, когда завхоз Филч окликнул их обладателя по фамилии. Теперь белизна склеры, на мгновение лишённая всепрезирающих зрачков, напоминала скорлупу яйца, которое вот-вот расколется изнутри. Капилляры Паймона тут же разошлись трещинками по поверхности глаза. По крайней мере, так могло показаться со стороны, ведь сокурсник Скамандера никак не ожидал увидеть здесь кого-то, кроме своего глизня. Неожиданный и поздний визит явно не входил в его размеренные планы на вечер.

И если недалёкого сквиба можно было немного потерпеть, — он явно не собирался здесь задерживаться дольше, чем на пять минут — то что делать с чудаком Куртом, решившим разнообразить своё беззаботное существование и провести предстоящую ночь вне Барсучьих комнат, оставалось для брюнета полнейшей загадкой. Более того, он никак не мог понять, каким образом потомок знаменитого магозоолога, книгами которого Гамп зачитывался часами напролёт, пытаясь скоротать тоскливые вечера в Хогвартсе, сумел оказаться в числе провинившихся. Забыл сдать домашние подсчёты по нумерологии? Или после занятия по травологии слишком сильно хлопнул дверью от теплицы?

Впрочем, несмотря на то, что подобные вопросы всё же промелькнули в болезненно белой голове Паймона, он решил как можно скорее от них избавиться: любая из магических тварей реагирует на источник раздражения одним из трёх инстинктов. Во-первых, проявляет к нему нескрываемую агрессию, что в свою очередь нередко приводит к открытому противостоянию. Во-вторых, пытается удрать куда подальше, лишь бы не остаться один на один с потенциальной угрозой. Ну и наконец, в-третьих — игнорирует то, что хотя бы немного не вписывается в размеренный образ жизни. Поскольку Скамандер слыл в широких кругах безобидным малым, хитроумный рейвенкловец мысленно сопоставил Курта с известными ему учениками. Например, с одногодкой Подмором, живущим в той же башне, что и Гамп. И пришёл к единственно верному, по его мнению, решению — избегать прямого контакта и не замечать. Ведь тогда этот кролень, с большой вероятностью, сам убежит в лес и, если повезёт, вернётся только к рассвету. Или не вернётся вовсе…

Чёрная перчатка, согревавшая цепкие пальцы, не расставалась с полюбившимся питомцем. Он мирно дремал в своей банке, пока Скамандер не додумался наполнить округу светом болотного фонарика. Несмотря на лёгкую приглушённость, внезапно образовавшаяся вспышка заставила Паймона прищуриться, отчего круги под его глазами стали ещё мрачнее. Скромный возглас Курта заставил чародея обратить внимание на пробудившегося глизня. Высокий лоб с небрежно стекавшими по мантии прядями обзавёлся тоненькой складкой. 

— Скамандер, — напряжённо выдохнул сокурсник. В том, как чистокровка произнёс фамилию Курта, слышалась не только нотка зависти, но и подступившее к губам недовольство. — Его раковина не стала зелёной, — добавил наблюдатель, выждав несколько секунд после произошедшего, а затем исподлобья посмотрел на собрата по несчастью, будто бы тот был причастен к почернению твари. — Теорема Венлок не подходит, — без какого-либо намёка на ясность, заключил заклинатель. Его укрытое тканью тело неохотно сползло с камня, а остриё волшебной палочки направилось вслед спасённому хаффлпаффцем существу. — Ты унёс его из кабинета ЗОТИ?

Отредактировано Walburga Black (2024-06-07 00:14:50)

Возможно, глядя на Паймона, у Курта и могло сложиться ошибочное мнение, будто бы рейвенкловцу известен ограниченный набор цветов: чёрный и, разве что, редкие оттенки серого. Он, подобно своему питомцу, решившему во что бы то ни стало слиться с мраком ночи, предпочитал одеваться в тёмные или бесцветные тона. Даже школьная форма, погрязшая в недрах длинной мантии, сидела на этом студенте менее выразительно, чем на его беззаботных, горящих жизнью сверстниках. Невзрачно, старомодно и скучно. Прямые, достававшие почти до поясницы волосы, были лишены всякой лёгкости, свойственной девичьим локонам той же длины. Наверное, их не смог бы поднять даже ветер, гулявший вокруг башен Хогвартса. Одна из тоненьких, пропавших в тусклых сумерках прядей невольно зацепилась за такую же безвкусную, как и сам провинившийся палочку. Её рукоятка, не очень складная и будто бы отколотая, словно щепка, удерживала вольный волос между собой и крепко сжатым мизинцем.

Блёклый, будто расцарапанный когтем корпус, некогда сделанный Гарриком Оливандером, умещал в себе удивительную сердцевину – петушиное перо. Такое же по цвету, как и всё то, что окружало волшебника. Стареющий мастер, подобрав одиннадцатилетнему Паймону его спутницу, печально ухмыльнулся. С одной стороны, он знал, что граб приумножит дарования мальчика и поможет в достижении жизненной цели. Кому, как ни ему самому, обладателю подобной волшебной палочки, было об этом судить. Но в то же время Оливандер немного забеспокоился, вскоре припомнив, что такое перо выбирает человека с недобрым сердцем. По крайней мере, так гласило давнее предание, рассказанное его мудрыми и наблюдательными предками. К сожалению, оно оказалось правдивым, чтобы слыть чьим-то глупым вымыслом.

— Проблемы будут у тебя, — без малейшего сожаления отозвался Гамп и, проследив за «походкой» одноногого существа, опустил свой чаротворный инструмент. Краем глаза маг заметил запутавшийся в перчатке волос. Но ничего не сделал для того, чтобы вернуть его на прежнее место. — Этим соплякам всё сойдёт с рук, — отстранённо заключил брюнет и вспомнил о ненавистном студентишке, из-за которого он оказался здесь. Рейвенкловца редко можно было вывести из себя. Но недавнее обстоятельство, а именно болезненное для Паймона обращение, заставило его совершить необдуманный поступок — запустить в неприятеля наколдованную «Serpensortia» змею. Тот, конечно же, отделался лёгким испугом, но господин Флитвик посчитал поведение подопечного недопустимым. Укус за лицо и последовавшие за ним осложнения были бы слишком болезненными. Даже для такого бесстыдного провокатора, как языкастый недруг.

Но что же за слово могло так рассвирепенить внешне невозмутимого и безразличного ко всему волшебника? Его башмаки, зашуршавшие остатками жухлой травы, направились к хаффлпаффцу, и вскоре Гамп поравнялся лицом со Скамандером. Причина неустойчивости юноши скрывалась в его росте. Даже сейчас, находясь в шаге от не самого высокого парня в школе, Паймон уступал полуночному собеседнику, как минимум, в один сантиметр. Пусть визуально это никак не ощущалось, но при сравнении с другими однокурсниками разница была колоссальной — на полторы-две головы. А то и больше. Из всех личных качеств, роднивших самоуверенного и немногословного студента с нелюбимыми магами джарви, его злопыхатели возвели в абсолют только маленький рост и нарекли бедолагу Малявкой. Вот такое обидное в своей простоте прозвище...

— Напрасная затея, — холодно подметил Паймон, на деле испытав нечто похожее на удивление. Конечно же, при всей нелюбви к окружающим, ему хотелось считать Скамандера таким же пустым и ничтожным, как и прочие сверстники. Назвать Курта папенькиным сынком и почивающим на лаврах Ньюта отпрыском. Но даже мимолётные, отчасти поверхностные наблюдения говорили о том, что этот нелюдимый стесняшка умеет намного больше, чем стремится показать. Так как он является единственным из представителей курса, кто способен на равных тягаться с Гампом за «превосходно» профессора Кеттлберна. И за его безоговорочное покровительство. А значит, может претендовать на звание соперника.

— Я предлагаю тебе обмен: болотный фонарик на болтрушайку и растопырника, — неожиданно заявил чародей и окатил Скамандера чернилами мутных зрачков. — Глизня ты и в теплице Спраут найдёшь. Под листьями мандрагоры...

То ли Паймон решил так пошутить, то ли ему действительно приглянулось необычное создание, которое, судя по его предыдущей реплике, он давно присмотрел в кабинете ЗОТИ.

Отредактировано Walburga Black (2024-06-11 23:12:12)

Эксперименты, проводимые Скамандером-младшим, показались Паймону, как минимум, любопытными. Пусть по его безразличному выражению лица и неподвижным, будто бы замёрзшим от ночной прохлады глазам этого нельзя было заметить. Своего глизня студент нашёл не так давно, как раз в одной из теплиц замка. Они нередко заползали туда и отравляли почву, на которой произрастали необходимые для занятий растения. Это выводило мадам Спраут из себя, ведь как бы крепко не были заперты её росточки, им ежедневно угрожала разноцветная опасность. Зная это, пересаживавший аконит Гамп сжалился над малюткой и не стал отдавать его на растерзание профессору. А потому посадил беднягу в банку из под доксицида, при помощи которого декан Хаффлпаффа пыталась избавиться от надоедливых глизней, и перенёс в башню Рейвенкло, где начал ставить на нём… опыты?

Верно. Но это мало походило на что-то запрещённое или злонамеренное. А если быть точнее — совсем не соответствовало тёмным искусствам, владение которыми ошибочно приписывали парню из-за его отчуждённости и нелюбви к людям. Зачастую Паймон копался там, где остальные вешались со скуки: начиная с третьего курса он всерьёз увлёкся магией чисел. И регулярно посещал занятия по нумерологии — самому непопулярному факультативу в школе. Ровесники считали студента занудливым всезнайкой и вряд ли догадывались, что тот пытается переложить основы вычисления на законы природы. Отсюда и предположение, что раковины глизней могут меняться в соответствии с теоремой Венлок: цветовой спектр с семью цветами радуги вполне укладывался в излюбленную нумерологами цифру. Как и дни недели с их разбивкой на двадцать четыре часа, в завершении каждого из которых улитка могла случайным образом изменить своё облачение. Конечно же, в подсчётах рейвенкловца было множество переменных, влиявших на выбор того или иного оттенка. Вот только он не мог предположить, что эти существа способны перекрашиваться в чёрный. Подобного магу ещё не доводилось видеть. Отчего его высокоточные алгоритмы нуждались в существенной доработке. А то и вовсе в полном переосмыслении.

— Я могу отдать его тебе, — едва ли не прислонив стенку банки к любопытному кроленю, согласился Гамп. Торговаться в его положении было бессмысленно: получить болотного фонарика и распрощаться с уничтожившим трёхнедельные наработки глизнем было несоизмеримо выгоднее, чем отдать Курту и болтрушайку, и растопырника. К тому же самолюбие брюнета было задето — в исследовании раковин хаффлпаффец заметнее преуспел. У него была возможность осуществить свои наблюдения на целом ящике особей, чего нельзя было сделать на одиночном, по новоявленному мнению Паймона, ползуне. Однако на деле длинноволосый парень был раздосадован не этим. Его аналитический ум, выстраивавший никому не понятные цепочки вероятностей, озадачивался всякий раз, когда кто-то или что-то в них не укладывалось. Болезненное осознание собственной ограниченности приводило к фанатичному стремлению всё предугадать. А это, даже при всём незаурядном интеллекте и рациональности чародея, удавалось далеко не всегда.

— Взамен на твоего питомца, — всматриваясь в горящие окна замка, черноглазый заклинатель стоял неподвижно, дабы не спугнуть приплывшую к нему рамору, уже готовую клюнуть на приготовленную им наживку. — С твоим фонариком ничего не случится, — безжизненным тоном произнёс Гамп и, положив волшебную палочку прямо в зубы, открыл утопавшую в слизи стекляшку, а затем посадил готического спутника на свою перчатку. Теперь подрагивающие усики глизня, под чутким наблюдением хозяина, настороженно изучали кончик носа Курта.

— Только не вздумай посадить его на лицо, — пригрозил незадачливый нумеролог, как только избавил губы от тверди граба, а несвободную прежде руку от опустевшей банки. — И не спеши с ним целоваться. Если не хочешь оказаться в лазарете Помфри, — слова шестикурсника не были продиктованы пренебрежением или ревностью. Начитанный волшебник знал, что след, оставляемый этими улитками, представляет немалую опасность не только для растений, но и для человека. Отчасти ядовитый состав единожды применялся им для отравления своего недруга. Но ничего серьёзного с ними не случилось. Если не считать суточной рвоты и околонедельного недомогания.

— Я покажу тебе одно место, — словно придерживаясь заранее продуманного плана, просветил однокурсник и передал Скамандеру стянутую всё той же челюстью перчатку. Но только с левой руки, не запачканную слизью. — Забавляйся сколько влезет. Заодно поможешь мне спрятать его, — указав в сторону призрачного сгустка, заключил Гамп и ожидающе уставился на хаффлпаффца.

Отредактировано Walburga Black (2024-06-07 21:44:45)

Скамандер говорил, говорил и говорил… О глизнях, о цветах… И снова о глизнях? Конечно, поток внезапных размышлений показался Гампу несколько многословным. Особенно для обыкновенно помалкивающего в обществе сверстников Курта. Это точно тот хаффлпаффец, у которого при  всякой неловкости сильно потеют ладошки? Откуда брюнету об этом известно? Всё просто: ответ кроется в библиотеке замка, а если быть точнее, в книгах о животных, что там хранятся. Так уж получилось, что оба студента посещали это место с завидной регулярностью, так как избрали его своеобразным убежищем от внутришкольной действительности. И, несложно догадаться, читали одни и те же книги. Зачастую с незначительной разницей во времени. Так, например, черноволосый рейвенкловец, приходя в читальный зал, обнаруживал только что использованные однокурсником книги. По едва ощутимым следам, оставляемой влагой с подушечек его пальцев. Достаточно было единожды заметить мнущегося перед Пинс парня с томиком никому не нужного, кроме Гампа и Скамандера, «Исследования злобности гиппогрифов», чтобы разгадать эту несложную комбинацию. Ну и, конечно же, взять следом за ним испачканное потом издание, развеяв тем самым остаточные сомнения.

Паймон знал о Курте намного больше, чем тот о ядовитости глизней. Надо сказать, юноша смутно верил, что отпрыск именитого магозоолога не разбирается в свойствах их слизи. Однако потешить своё самолюбие, особенно в мнимом противостоянии с хаффлпаффцем, Гампу крайне хотелось. Так что же такое ему было ведомо? На самом деле многое. Волей-неволей, сынишка самого Ньюта Скамандера не мог не привлечь внимание тяготеющего к фантастическим тварям мага. Зависть, нежелание уступать в вопросе их изучения. Каждодневная необходимость отстаивания будущего, в котором рейвенкловец видел себя среди лучших звероведов своего времени — вот и все причины многолетней настороженности. Чувство опасения, едва ли не перерастающее в неосознанное увлечение этим волшебником и свойственными ему странностями: шестикурсник видел, что тот рисует у себя в тетради. Будь то история магии. Или вводная лекция по полёту на мётлах. Из раза в раз одна картина: пушистые кролени, рогатые кролени и мирно скачущие по траве кролени… Курт сам напоминал ему это безобидное создание. Больше, чем кому-либо из его окружения. Но отчего тогда Гамп так решительно избегал контакта с ним, с таким беспомощным, доброжелательным и неловким? Как если бы удав, заприметивший на опушке зайца, предпочёл тенью следовать за его ушами, не в силах пригубить их в качестве закуски.

— Ты хоть понимаешь, что у нас… — решительно начал Паймон, проигнорировав неуместную, на его взгляд, шутку. У животных такое поведение называется рефлексом. Вполне приобретённым «за годы обитания в Хогвартсе». Вот только отказать барсуку в сотрудничестве помешал шорох. — Что ты де… — не успел договорить маг, как его обнажённое запястье, мгновение назад лишившееся защиты в виде перчатки, оказалось схвачено этой маленькой и будто бы намеренно вспотевшей ручонкой. Да ещё и так бесцеремонно оттеснено на второй план. Почти что за кулисы происходящего. Теперь горделивый брюнет был вынужден мелькать незаметно поправленной Куртом прядью. Из-за его не на шутку взбудораженной макушки.

— Довольно, Скамандер, — выпустив воздух раздувшимися от злости ноздрями, процедил Паймон и резко оттянул защищавшего его студента за плечо. В тот же миг жуткая на вид палочка стремительностью веретенницы пронеслась рядом с ухом парнишки, прежде чем ощетинить волю своего хозяина.

— Expulso! — зловеще оскалившись, воскликнул волшебник, после чего из его напарницы вырвался поток синего света, мгновенно влетевший в дрожащие листья и наполнивший округу оглушительным взрывом, смешавшимся с треском устремившихся к небу веток. Яркая вспышка ослепила заклинателя и его спутника. Однако вскоре на её месте появились синие языки пламени. Некоторое время они обвивались вокруг торчащих из земли палок, пока не оказались задуты пробиравшим до дрожи ветром. Было ли что-то в тех зарослях или нет — уже не имело никакого значения.

— А теперь послушай меня, — стараясь возобладать над берущим верх гневом, обратился черноглазый. Его помрачневшее от зависти лицо нарисовалось прямо перед остолбеневшим Куртом. Аккуратный по форме ноготь впился в грудную клетку однокурсника, а часть успокоенных прежде прядей резко выпорхнула из под распрямившейся мантии. — Прекрати подражать львинорылым с их безмозглым юмором. И не делай вид, будто ты лучше всех управляешься с животными... Скамандер, — на последнем слове был сделан настолько явный акцент, что в зрачках чистокровного засверкали звёзды.

Отредактировано Walburga Black (2024-06-08 23:10:36)

Выпустивший пар рейвенкловец молча наблюдал за тем, как взорвавшийся однокурсник растворяется в ответной реакции. Повышает свой тихий, беззлобный голос и бойко чеканит лишённые обходительности слова, что беспрепятственно срываются с его уст. Но с таким усердием достигают адресата, хоть тот и находился на расстоянии усика докси — непростительно близко. Причём настолько, что белизну его кожи обдавало гневное, закипающее изнутри дыхание. Даже в этой безнадёжно накалённой ситуации Паймону удалось отличиться внешней невозмутимостью. Той самой, из-за которой сверстники считали его бесчувственным и жестоким негодяем. С рождения укутанным в шкуру взрывопотама, что пропиталась утоляющей радости патокой.

Но был ли Гамп таким, каким его видели на самом деле? Или маска чудовища, ввиду привычной полезности, настолько плотно приросла к его лицу, что стала с кожей одним целым? Отчасти да. Все замечания по поводу ужасающего отношения к сверстникам, в сердцах отмеченные Куртом, полностью соответствовали деяниям парня. Злопамятный и нарциссичный Паймон отвечал на всякую причинённую ему обиду с завидным хладнокровием и коварством. В своей безжалостности он отрекался от всяких принципов, свойственных адекватно настроенным людям, а потому охотно причинял неприятелям боль, которую те, зачастую сами не подозревая, вынуждали его пережить. Маг не имел ничего общего с застывшими магловскими снимками и мало походил на типичную придворовую статую. К нему был нужен исключительный и крайне терпеливый подход. Гамп мог прочувствовать то же, что и остальные. Счастье, горе, тревогу. И даже сладкий вкус любви. Но разве кто-то был готов поладить с этой «фантастической тварью»? И уж тем более дать ему что-то, помимо пустых насмешек и обзывательств?

Никто не мог связать досадные происшествия с преуспевающим в учёбе чародеем. Разросшийся на грядках мурлокомль, опухшая от топеройки щиколотка. Или обглоданная чизпурфлом волшебная палочка, лишавшая оппонента возможности колдовать (особенно в разгар учебного года!) — всё это лишь вершина изобретательного айсберга, влекущего за собой проблемы, «никак не связанные с моим подопечным». По крайней мере, в это искренне верил Филиус Флитвик, которого расчётливому рейвенкловцу удавалось водить за нос вплоть до середины пятого курса. Но дальше что-то пошло не так: трудноподавимые психологические бури, завершающие славный переходный возраст... Это из-за них прежде избегавший наказаний студент начал попадаться на своих проступках. Почти не оставляя сомнений декану в необходимости проведения корректирующих поведение работ.

Одной из них и была «прогулка» по Запретному лесу. Опаснейшему месту, в которое хаффлпаффец решил отправиться один. За пределы безмятежной, по мнению Гампа, поляны. Всё бы было ничего, если бы раздосадованный случившимся Скамандер не последовал в сторону старого дуба. Поражающего своими корнями дерева, ставшего ориентиром для тайной базы Паймона. Да-да, за последние два года черноволосый любитель животных не только основал свой маленький заповедник, но и защитил его скрывающим от посторонних глаз барьером. Спасибо старшекурснику, что наложил на скромный лагерь юноши «Cave inimicum». Взамен на парочку шмелей-вампиров.

Делать было нечего. Торчать на полночной опушке, особенно без согревающей руку перчатки, Гампу не слишком хотелось. Окончательно убедившись, что эмоции больше не властны над рассудком, ходячий кошмар «великанов» заключил почти убежавший фонарик в подобие мыльного пузыря и неспешно последовал за скрывшимся в зарослях сверстником. Смятые стебли травы и невзначай растоптанные шляпки грибов стали для загонщика вернейшим из ориентиров. Найти Скамандера было необходимо хотя бы для того, чтобы не попасть к Флитвику в ещё большую немилость. Если с удвоенными домашними заданиями по его предмету он бы справился без напряга, то с теплицами мадам Спраут… об этом Паймону не хотелось даже думать. А ведь она, узнав о пропаже несравненного Курта, наверняка закопает чистокровку неподалёку от пересаженных им же аконитов!

Лишать Хогвартс сразу двух величайших зубрилок было недопустимо, а потому длинноволосый ускорил шаг и, рассекая листву острым носом башмака, приближался к заколдованному дубу. До него оставалось совсем ничего. И теперь, несколько повздорив с хаффлпаффцем, маг не был уверен в том, что Курт оставит его тайну вне ведения Кеттлберна. Ведь тот, попеременно со Скамандером и другими наиболее ответственными студентами, поручал Гампу уход за привозимыми для занятий животными. А он, помимо выполнения просьб профессора, сооружал под боком у Сильвануса свой «нелегальный» зверинец. За такое, при внезапном разоблачении, можно было и покинуть Хогвартс…

Наконец на горизонте замаячили косые ветки. Перешагнув через невидимую защиту, пределы которой могли быть с лёгкостью нарушены Скамандером-младшим, Паймон оказался в хорошо знакомом ему месте. Близ раскинувшихся, словно щупальца, корней стояли самодельные загоны и клетки. Вся живность, находившаяся в них, довольна маленькая для серьёзной выставки, по большей части спала. Убедившись, что нога хаффлпаффца сюда не ступала, заклинатель принялся подготавливать домик для своего нового «экземпляра». Вот только Гамп никак не взял в расчёт, что убежавший шестикурсник мог находиться с обратной стороны массивного дерева. А то и вовсе расположиться рядом его владениями.

Отредактировано Walburga Black (2024-06-09 19:19:53)

Несмотря на кромешную тьму, старшекурсник Гамп прекрасно ориентировался в своём крохотном лагере. Как и в той части Запретного леса, в которой ему то и дело приходилось находиться. Каждый куст, облюбованный феями-светляками, приходился Паймону давнишним приятелем. В этом месте, под сводом переплетающихся, словно змеи, крон заклинатель чувствовал себя по-настоящему свободным. От докучающих ему учеников. И раздражающих нотаций Флитвика. Последнего, кстати, черноволосый взаимно недолюбливал. Отчасти потому, что профессор стремился оправдать кого угодно, но только не его. Известного назойливостью Филча; сборище задиристых гриффиндорцев, бесславно именующих себя Мародёрами. Даже самого последнего слизеринца, беспечно ковыряющегося в чистокровном носу… В любой ситуации рейвенкловец окажется с отминусованными из копилки факультета баллами. И в коем-то веке зверолову такое положение дел… стало в тягость?

Да, истинная причина его наказания таилась не в атаковавшей с кончика волшебной палочки змее. И не в опасности, которую сия проделка могла за собой повлечь. А в грубом привлечении декана к ответу. На относительно деликатное замечание Филиуса остроумный Гамп отозвался непростительно дерзко: «Почему-то при вашем незначительном росте они не называют вас коротышкой, сэр». После чего с большим скандалом был выгнан из замка на опушку леса. Подобный инцидент окончательно обрушил скрипящий мост взаимопонимания между учащимся и его преподавателем. На протяжении всего вечера Паймон размышлял о том, как и за что, при первом же удобном случае, его отчислят. А долго ждать дирижёру Лягушек, учитывая своенравный характер парня, не пришлось бы.

Оттого ядослов и взъелся на бедняжку Курта, так не вовремя пришедшего под мерцающий купол ночи.
Приблизившись к облицованной ржавчиной клетке, что висела совсем низко, почти на уровне груди, оказавшийся в одиночестве брюнет отдалил поникшую остриём палочку и о чём-то задумался. За время, проведённое в поисках Скамандера, его безукоризненно лежавшие волосы неопрятно запутались. И даже стали несколько мешать обзору. Впрочем, это казалось Гампу чем-то второстепенным. Совсем неважным. Подконтрольные ему чары рассеялись, отчего болотный фонарик, неожиданно для дымчатой ножки, оказался на свободе. Пробудившаяся от печального хруста болтрушайка сонливыми глазами посмотрела на побледневшее лицо хозяина. И без единого слова смогла понять – приближается бессрочная разлука. Охотник был загнан в свою же ловушку…

— Да хоть стал прозрачным, — тихо произнёс Паймон и, незаметно для хаффлпаффца, упёрся ладонью в сухую кору. По связкам голоса, лишённого какого-либо удивления, было понятно, что всё это время он знал, где находится Курт. Следы досадного падения не могли остаться незамеченными. Как и неуклюже размазанные подошвами мокрицы, которых Скамандер пытался собрать в качестве приманки. — Эта прогулка в лесу для меня последняя, — напряжённо вздохнул Гамп и, опустив висок к стволу дуба, недвусмысленно замолчал. Похоже, что парень был подавлен незавидностью положения, но при этом находил в себе силы говорить правду.

— Флитвик решил устроить мне что-то вроде домашнего ареста. С завтрашнего дня мне нельзя покидать факультетскую башню, — устремив указательный палец к клюву болтрушайки, рейвенкловец одарил птичку касанием, полным заботы и нежности. Хотя каждое движение сейчас давалось ему непредвиденно сложно. — Только посещение занятий, приём пищи и игра в плюй-камни, — повторив слова декана, Паймон самодовольно потянул уголок рта, не желая смириться с уготованной ему участью. — Он точно хочет, чтобы я спрыгнул с одной из башен. Пусть и оправдывается желанием помочь, — закончив начатое, чародей уставился на исчезающий в темноте фонарик и, заёрзав плечами, прислонился плащом к могучему дереву.

— Только представь, какое прозвище мне дадут слизеринцы, — выдержав паузу, Гамп высоко запрокинул голову и принялся наблюдать за колыханием волн ещё незрелых листьев. — Плюймон, — переиначив собственное имя, волшебник был не на шутку серьёзен, хотя из его уст подобное слышалось непривычно смешно. — Улик Гамп, первый министр магии. И малявка Плюймон, его недостойный потомок… и после этого ты говоришь мне, что не хотел бы родиться Скамандером?

Отредактировано Walburga Black (2024-06-11 00:07:37)

«Скафандер». Это прозвище показалось Паймону чересчур забавным, отчего линия рта юноши исказилась неровностью. Справедливости ради, потомственный волшебник понятия не имел, что означает созвучное ему магловское словечко. Несмотря на детство, проведённое в Илкли, бок-о-бок с не обладающими магией британцами, Гамп смутно представлял себе космические технологии. Как и достижения человечества в прочих отраслях XX века. Слыл самым настоящим чародеем-консерватором, наотрез отказывающимся идти в ногу со временем. И в этом он был похож на своих родителей.

В отличие от Скамандера-младшего, выросшего в относительно нормальной, если не сказать больше, семье, склонный к девиантному поведению рейвенкловец стал нежданным плодом любви двух волшебников – ярых сторонников Геллерта Гриндевальда, что долгие годы скрывались от наступающего на их мантии возмездия. Смутные воспоминания о матери и отце, приправленные нескончаемыми переездами по Западной Европе, не отпечатались в сознании мальчика настолько, чтобы стать для него чем-то по-настоящему значимым. Ночлежки, страны и города – всё это сменялось настолько быстро, что из первых лет жизни парень запомнил непростительно мало: ничтожные обрывки образов и соответствующие им крупицы эмоций. Он до сих пор не представляет, как выглядел его отец. И если бы не плакат с небрежным заголовком на немецком, дословно переводящийся как «Разыскивается фрау Гамп», ни за что бы не признал черты лица своей матери. В зеркальной глади утреннего отражения...

— Тебе хотя бы есть, кому писать, — стараясь не выдать возникшей заинтересованности, отозвался Паймон. Старинный дуб, местами иссохший от гнездовий пикси, изгнанных студентом ещё на четвёртом курсе, служил нерушимым препятствием, защищавшим говорящих от взаимопроникающих взглядов. — Своих родителей я почти не помню, — не мгновение студент, чьё происхождение до сих пор вызывает сомнение у чистокровных выходцев змеиного факультета, замолчал. Кто-то считал его самозванцем, претендующим на вековое благородство Гампов, что изрядно обеднели, но не опустились до предательства священных вен. Так как двоюродный дедушка юноши, известный отсутствием у него прямых потомков, мог признать найденного на месте смерти племянницы ребёнка, чтобы не остаться в старости одному. Ему был нужен кто-то, кто мог наполнить его существование сыновьей радостью и повседневным смыслом.

Некоторые же, напротив, предполагали, что Паймон в действительности являлся отпрыском незамужней леди Гамп. Но был ли его отцом французский чародей из рода Жанвье, что славился открытым ненавистничеством маглов — неизвестно. Лютен, именно так звали предполагаемого отца семнадцатилетнего рейвенкловца, был фанатичным сторонником Гриндевальда и, по совместительству, тайным любовником Джеральдины Гамп. Именно с ней он вытворял бесчинства в отношении не-магов и скрывался после заточения идейного вдохновителя долгие шестнадцать лет. Пока родственники некогда загубленного ими сквиба не нашли их и не расправились за давнее, пусть и совершённое по ошибке преступление.

— Телониус никогда не рассказывал мне о них, — сославшись на своего опекуна, того самого двоюродного деда по материнской линии, добавил чистокровка. — Он вообще ни о чём не говорит. Кроме паффоподов и жующей капусты, — слова Гампа-младшего прозвучали отрывисто, будто бы зелье, что последние годы закипало внутри его мрачного и непробиваемого, словно дромарог, котла, начало выливаться наружу. — Хорошо, когда от тебя ожидают свершений, — хмыкнул темноглазый и, потянувшись к погнутой от чьих-то ударов клетке, достал из ржавых прутьев болтрушайку, которую тут же принялся поглаживать вдоль перьев. Движения чародея были неспешными и осторожными, будто расслабленные подушечки пальцев успокаивали не сидящую на ладони птицу, а самого Паймона. — И не пытаются сделать мотыгой для грядки. Клянусь лошадьми лорда Визерса, если бы я получил Орден Мерлина, дед бы улыбнулся, но добавил, что мне бы следовало лучше выкапывать сорняки…

Казавшийся невозмутимым тембр отдавал струнами обиды и непонимания. Эффект расплёскивающейся «кислоты» лишь усиливался от жужжащих в самодельном улье шмелей-вампиров. Им не понравился разговор двоих, от которого они были вынуждены пробудиться раньше срока. Но наказать собеседников острожалы не могли. Их ужасающие размером тела никак не пролетали через узенькие щёлки между досками.

— Никогда не понимал тех, кто из лучших побуждений хочет, чтобы ты провёл остаток жизни в навозе. Не обращая внимания на мух, и ни при каких обстоятельствах не высовывался оттуда…

Отредактировано Walburga Black (2024-06-15 01:18:03)

Лунное сияние, застывшее над многовековой кроной дуба, смягчало не только тёмные краски неба, но и зачерствевшую душу Паймона. Толстые корни «оплетали» ноги юноши и будто бы пытались поглотить его: задушевные откровенности способны заставить вас чувствовать себя неловко, беззащитно, а потому уязвимо и крайне непредвзято для восприятия чьих-либо чувств и сокровенных истин. Всё чужое вмиг становится таким понятным и родным, а тот, с кем ты разговариваешь, незаметно для тебя самого превращается в собрата по несчастью. Необычайно близкого, пусть даже на одну, самую продолжительную в жизни ночь. Ощущать понимание зачастую сложнее, чем встретить на пути чьё-либо отторжение. Очередная насмешка никогда не выбьет клинок из злостно стянутой руки. Не обезоружит свыкшиеся с местью помыслы. В отличие от слов понимания и поддержки, сказанных что ни на есть искренне. И так некстати вовремя…

Яркая вспышка света, порождённая голубоватым свечением патронуса, ненадолго ослепила Гампа, заставив его прикрыть глаза «навесом» из левой перчатки. Когда же призванный кролень начал скакать вокруг дерева, ощетинившиеся пальцы сникли, а глубокие впадины глаз отразили маленькие рожки, рассекавшие пропитанный талой водой воздух. Безразличное лицо рейвенкловца наполнилось едва уловимым удивлением. Даже его намертво «зашитый» рот неожиданно для впечатлённых зверей ненадолго приоткрылся. От увиденного захватывало дух.

Кто бы мог подумать, что скромняга-шестикурсник способен на такие мощные чары? Поначалу чистокровке показалось, что промелькнувший перед ним патронус является частью сна. И что пройдёт немного времени, прежде чем его смутные черты засядут в памяти после пробуждения. Однако Паймону пришлось свыкнуться с тем, что это явь, а не обман воображения. Конечно, слова однокурсника представлялись магу несколько наивными. И, всматриваясь в отсвет защитника, тянущийся хвостом летящей кометы, Гамп плохо осознавал услышанное. То ли из-за спутанности мыслей, то ли из-за любования дивным «зверем». Но посыл крадущегося Курта был ему более чем понятен. Юноша стоял в оцепенении, когда сияющая мордашка замерла перед столпом уходящей к клетке мантии. Даже болтрушайка устремилась клювом в сторону кроленя, не припоминая ничего похожего на это явление. Но в то же время умная птица заметила приближение незнакомца и, встрепенувшись перьями, привлекла внимание своего хозяина. Обернувшись, рейвенкловец застал Скамандера-младшего врасплох. Их носы поравнялись, а любопытные взгляды смерили друг друга.

— Я так и знал, — ухватив Курта за запястье, чистокровный волшебник потянул его руку вверх и резким движением повернул испачканную в слизи ладонь к хаффлпаффцу. — Ты всё-таки дотронулся до его тела, — заключил брюнет и направил наконечник палочки на квадрат удерживаемой пятерни. — Aqua Eructo! — громко произнёс он, после чего волшебная древесина, больше походившая на обглоданную хищниками кость, выплеснула в кожу парня бойкий поток воды. — Если вовремя не смыть выделения глизня, у тебя будут серьёзные ожоги. Не такие, как от огненных саламандр, но приятного мало... 

Закончив «водные процедуры», Паймон поправил намокшую от случайных капель прядь. Вероятно, внезапная ситуация принесла ему выгоду, так как помогла ускользнуть от неловкого разговора, зашедшего слишком далеко. Этот чародей был чересчур нелюдимым, чтобы открывать кому-то свои секреты. По крайней мере, подобный героизм Гампа нуждался в большем времени, проведённом с кем-либо вместе. Однако робкий Скамандер имел все шансы на успех, так как напоминал девиантному студенту миловидного зверька. Пускай горделивый шестикурсник и не хотел признаваться себе в этом.

— Ты бы тоже мог получить Орден Мерлина, если бы не касался глизней своими пальцами, — коротко пояснил юноша, намекая на неосторожность своего собеседника. — Что за тварь я только что видел? Откуда она у тебя? — пытаясь скрыть заинтересованность за личиной высокомерия, вопросил Гамп. Он ничего не знал о телесном патронусе. И уж тем более не был способен его призвать.

Отредактировано Walburga Black (2024-06-30 12:33:08)

Неосязаемый патронус коснулся бледных подушечек пальцев Гампа, вызывая в нём спорные ощущения: с одной стороны волшебник был искренне удивлён тому, что ему довелось увидеть, — подобные чары не были похожи на преподаваемые в Хогвартсе заклинания, а потому вызывали у Паймона  неподдельный интерес сродни желанию научиться чему-то подобному — но в то же время осознавал, что хаффлпаффцу Курту известно намного больше, чем ему самому. Конечно, ведь его наставником был знаменитый Ньют Скамандер, а не дядюшка Телониус, добровольно приравнявший некогда великую чистокровную династию к кучке навоза, служащей удобрением для всего магического сообщества!

Категоричные суждения рейвенкловца подпитывала давняя, тщательно скрываемая зависть, в отсутствие которой тот никак не мог убедить себя. А зачастую и окружающих. Смотреть на состоятельных и крайне влиятельных слизеринцев, имеющих в этой жизни общественное признание и наследуемый по праву рождения почёт, было для мистера Гампа нелёгким испытанием. Он видел отпрысков именитых Блэков: совсем молоденького Регулуса и его старшего брата Сириуса, каждый из которых, несмотря на разность факультетов, довольствовался, как казалось Паймону, беззаботной аристократической жизнью. Теми благами, что могли бы быть и у темноволосого студента, если бы его предки не растеряли большую часть династийного благополучия. Голубая кровь, наличие которой у молодого чародея никто не желал признавать, ничуть не отличалась от прочих магических семейств, кичащихся чистотой своего рода. Её бесценные капли были тем немногим, что равняло бедствующего парня с наивысшими мира сего. Подпитывало в нём стремление идти к вершинам славы и богатства, чтобы доказать честолюбивым борцам за незапятнанность крови всю глубину своих умений и амбиций. Достойность числиться в ряду известнейших из Гампов и навсегда покончить со слухами относительно спорности происхождения...

Неожиданно Скамандер продемонстрировал ещё один трюк: он принудил фантомную зверушку прошептать Паймону заветное послание. И не абы как, а едва слышимо, на самое ухо. Своим доносящимся из неоткуда голосом. Затягивающие, словно болотная трясина, зрачки устремились на хаффлпаффца. Его однокурснику было интересно, о чём говорил Курт. Но сказать об этом открыто длинноволосый не мог: неприручаемость хищника была у него в крови. Как и закрытость от вмешательства в личную жизнь, к которой относилось всё, включая собственное представление о мире. Менять его так просто, пусть даже ради изучения Патронуса, представлялось Гампу не самым стоящим делом: для обиженного на весь мир парня подобное было бы сродни глизню, что добровольно отказался от защищающей его раковины. Или даже сокрушающего неприятелей яда, способного отпугнуть любое зверьё от уязвимой для укусов плоти.

— Флитвик не мог научить тебя этому, — выпрямившись в полный рост, отчуждённо заявил Паймон. Чародейская спутница вновь показалась из под тянущегося тучей плаща. — Я читал учебник седьмого курса. Я знаю, — с ноткой превосходства посмотрев на телесного защитника, заключил маг, а затем взмахнул волшебным инструментом. — Excuro!

Клетка болтрушайки неожиданно заскрипела. Однако из-за нависшей над лесом темноты не было видно, как её усыпанный листьями низ очистился от испражнений. Это же случилось и с другими самодельными загонами, коих под дубом было немного. На мгновение парень остановился, будто что-то, о чём ему думалось, всё ещё не было озвучено Курту. Знакомые голоса и мерцание покосившейся лампы, замаячившей где-то в кустах, возможно, лишили хаффлпаффца очередной откровенности.

— Они вернулись, — довольно тихо для предшествовавшего разговора произнёс мистер Гамп, отчего по его спине пробежала стайка безлапых мурашек. Смотритель школы и преподаватель заклинаний тщетно бродили по лесу в поисках затерявшихся неподалёку студентов.  — Нам нужно уходить. Нельзя, чтобы в Хогвартсе узнали про это место. Особенно недоумок Филч…

Отредактировано Walburga Black (2024-07-17 15:02:51)