[indent]- Прошу прощения.
[indent]На какое-то мгновение Питер потерял дар речи - напротив него стоял некто, перебинтованный с ног до головы, словно огромный кокон цикады. Из отверстия, располагавшегося на его лице в том месте, где должны быть губы, вырвалось:
[indent]- Не подскажете, как пройти в десятую палату?
[indent]Петтигрю не так часто бывал в госпитале Святого Мунго и не мог сказать, что привык видеть подобное каждый день. Но для колдомедиков эта картина была обыденной. Подошла медицинская сестра и, взяв пациента под локоть, увела прочь, избавив Питера от странного диалога. Дальше путь был свободен. Поднявшись на пятый этаж, Петтигрю без труда нашел палату Люпина. Это была общая палата, рассчитанная на нескольких пациентов. «Знают, как разместить оборотня перед полнолунием», - с сарказмом заметил про себя Питер. Но остановился на пороге, не решаясь войти.
[indent]Он еще вчера должен был прийти навестить Ремуса. И хотел. Но почему-то так и не смог заставить себя встать с постели и выйти из дома. Мысли в голове путались. Задание, на котором они едва не погибли, разговор с Джеймсом и Сириусом в штабе, собрание Ордена на следующее утро, а затем сказочный вечер наедине с Марлин – так много событий произошло за последнее время, что, казалось, все они никак не могли уложиться в пару дней. Как будто кто-то взял хроноворот и отмотал время назад. Хроноворот – вот бы заполучить один, чтобы повернуть время вспять. Но об этом не стоит и думать. Из-за двери палаты послышались шорохи, и голос Ремуса. Кажется он произносил их имена, он звал своих друзей и его, Питера.
[indent]Петтигрю распахнул дверь палаты и ворвался внутрь, словно спешил на пожар. «На пожар…», - туда было уже поздновато. Внутри пахло заживляющими зельями. Ремус стоял на ногах, но нетвердо, пошатываясь, словно вот-вот упадет. И Питер положил руку на его незабинтованное плечо, слегка придержав, чтобы помочь сохранить равновесие. На какую-то долю секунды их взгляды встретились. «Помнит ли он что-нибудь?» - эта мысль не давала Питеру покоя. «Знает ли Ремус о его жалком трусливом поступке?» По выражению лица друга этого нельзя было понять.
[indent]- Все живы, - сказал Петтигрю, сглотнув. - Никто не пострадал. Кроме тебя.

Да, все так. Сириус Блэк был вспыльчивым человеком. Тяжелым местами, а как без этого? Злым, потому что злость - это нормально, милосердным, потому что иногда стоило прощать и закрывать на что-то глаза. Но первая эмоция на опасность или неприятные новости у Сириуса Блэка была почти всегда одна и та же.

Он разносил и сжигал вокруг себя все и вся.

Жалел ли Бродяга об этом после, когда первые чувства стихали? Бывало. Грыз ли себя за слишком жаркие и торопливые слова? Порой. Он умел контролировать себя при посторонних, сдерживать яркость своего характера, но совершенно не мог скрывать эмоций при близких. И как же жаль, как же правда жаль, что близкие люди могли предавать. Что Сириусу приходилось злиться на друзей. Так сильно, что невозможно было удержаться. Но Блэк ведь рефлексировал после, когда остыл от предательства Петтигрю? Да, конечно. И следующим, уже рациональным чувством вопросом перед ним вставал вопрос о его прощении. Был ли Питер его достоин?

И, казалось бы, что нет, ни в жизнь. Как можно простить, как можно понять? Стоит отвернуться, давно бы стоило, но Сириус... Верная псина. Верный своим друзьям, какими бы они придурковатыми не были. Ему было мучительно тяжело спорить со своей совестью, которая уже пару дней как твердила, что Бродяга давно знает Хвостика. Осторожного, местами трусливого, того, кто лучше сделает все тихонько, чем полезет на рожон. Он правда мог испугаться. Правда мог подумать, что ребята погибли. Сириус готов был его простить, если бы не пострадал Ремус.

Уверенные и бодрые шаги Блэка гулко проносились по коридору больницы. Он собирался было притащить с собой Поттера, но в самый последний момент решил сходить один. Быть может, Джеймс и сам сходил или сходит к Лунатику или, быть может, занят. Эта ситуация их четверых немного отдалила друг от друга, что причиняло едва ли не физическую боль Сириусу. Хотелось как раньше: по мокрой от росы траве мчатся в облике пса со своими друзьями. Слушать завывания оборотня, вторить ему хрипло в ответ, восхищаться грацией скачущего оленя, фырчать на острые коготки Хвоста, вцепившегося в загривок. Этого хотелось, а не войны. Этого, а не раздора.

А вот и палата Люпина. Слышны голоса за дверью, но неясно, кто есть кто. Блэку лишь сообщили коротеньким письмом, что Ремус идет на поправку и к нему можно прийти, что несказанно радовало, потому что уже этой ночью над Лондоном взойдет полная луна. А это значило, что Лунатику стоит быть подальше от раненных и искалеченных, подальше от больницы, пропитанной запахом крови. Стоило вытаскивать парня, да поскорее.

Блэк тянет дверь на себя, глазами выискивая друга на койке. Находит, благо, тут не так уж и много больных лежит вместе с ним. И только было на лице волшебника собиралась появиться радостная улыбка, как глаза находят еще одного вроде как все еще друга. Питера.

Да, все так. Сириус Блэк был вспыльчивым человеком. Вспылил и сейчас, едва не задохнувшись в эмоциях. Весь здравый смысл и верные доводы летят в урну внутри него. Все мысли о прощении растворяются, будто их и не было. Потому что Хвост посмел прийти к другу, который и лежит-то в больнице по его вине. Сириус делает шаги в палату, невидящим взглядом проходится по колдомедику у койки Люпина, и упирается глазами в Петтигрю. Остановившись лишь тогда, когда маг почти уперся грудью в лицо "друга", он открывает рот:

- Что, пришел добить Ремуса? - шипит тихо ему в лицо Сириус, сжимая кулак для... чего-то, о чем пожалеет после. - Что ты тут делаешь, Мерлин тебя раздери?

Отредактировано Sirius Black (2024-07-08 15:46:10)

Подпись автора

12 лет на курортах Азкабанского края

[indent]Питер ожидал какой угодно реакции от Ремуса: злости, ненависти, ярости, обиды. Но на его лице он увидел лишь добрую улыбку и облегчение. Его друг искренне и крепко обнял его. Совсем как в тот день, когда они трое узнали, что Люпин оборотень, и это их ничуть не напугало. И тогда, и сейчас, Ремус думал, что потеряет друзей. И наверняка здесь он хотел бы увидеть их всех вместе, но сколько бы ни глядел по сторонам, их тут не было. А если бы они и пришли, то не в компании с Питером. Они больше не захотят с ним даже находиться в одной комнате. Теперь они по-отдельности, каждый сам за себя.
[indent]Ремус как будто не понимал этого, или об этом не думал. Он просто был рад, что они все живы и здоровы. И Питер внезапно осознал - Люпин ничего не помнит. Не помнит, как его «дорогой друг Питер» сбежал с поля боя, оставив их умирать.
[indent]Но остальные помнили. И, конечно, они не были бы собой, если бы не ворвались в палату в ту минуту, когда Питер впервые за последние дни наконец-то почувствовал надежду на то, что не все потеряно. И сразу же разрушили ее.
[indent]Сириус всегда был прямолинейным. За все прошедшее время он так и не усмирил свой гнев, продолжая источать его, как Китайский Огнешар огонь из ноздрей. Он безжалостно бросал в Питера острые, как нож для разделывания дремоносных бобов, слова. «Пришел добить Ремуса» - фразы с подобным смыслом Питер слышал не впервые, они были хорошо ему знакомы. «Я была куда лучшего о тебе мнения», «ты стал самым большим разочарованием в моей жизни», «не можешь справиться даже с рецептом элементарного зелья, вернулся, чтобы устроить еще и взрыв котла?» Дома, в школе, на стажировке в центре каминной сети Питер продолжал слышать одно и то же, и убеждаться в своей ничтожности. И теперь эти слова были произнесены в больничной палате. Кто эти люди, говорящие ему что-то подобное когда либо? Насколько они были важны для него в прошлом? И насколько важен для него человек, который произнес их сегодня? Неужели это тот самый человек, который обещал держать в тайне его самые страшные кошмары? И теперь он спрашивал, как посмел сюда прийти жалкий предатель и трус Питер Петтигрю.
[indent]Джеймс же, увидев, что надвигается буря, умело смог скрыть свое истинное отношение к Питеру, не желая выяснять отношения при только начавшем выздоравливать Ремусе. Но его рука на его плече, дружеское похлопывание, как будто говорящие, что все по старому, были лишь видимостью, не стоило ими обманываться. Ободряющие слова, сказанные им Ремусу и то выглядели куда натуральнее. Возможно потому что Джеймсу не пришлось притворяться, когда он их говорил. И это же мнение подтверждало предложение выйти поговорить.
[indent]Оглядевшись по сторонам Питер понял, что выходить уже не нужно - как ни странно, колдомедики и другие двое пациентов, видимо почувствовав, что парням нужно поговорить без свидетелей, уже испарились из палаты. И они четверо снова остались наедине, как в старые добрые времена.
[indent]- Говорите здесь, - жестко произнес Питер. – Ремус сейчас в своем уме и должен знать, что произошло. Давайте, расскажите ему правду, как все было.
[indent]Как бы ни было больно, Питеру хотелось разорвать этот порочный круг, услышать наконец до самого конца все, что они трое хотели высказать ему по прошествии этих дней с момента его побега. Молчание не могло больше продолжаться, оно продолжало убивать остатки их отмирающей дружбы. Если ураган уже сформировался, он должен пройти, и остается лишь молиться, что хотя бы что-то из разрушенного удастся восстановить.

Его желание втащить Питеру так сильно, чтобы койка в Мунго понадобилась ему прямо здесь и сейчас, разбилось о голос друга за спиной. Этот голос - практически голос совести в голове Блэка, когда он творит всякую дичь. Голос, который за эти полгода с выпуска стал более взрослым, серьезным...усталым. Голос, вселявший в Сириуса надежду, веру, голос верной дружбы и стальных клятв. Голос, который сейчас так неприятно произносит его имя, будто бы кличку собаки, которая хочет сожрать белку.

Бродяга делает шаг назад от Петтигрю, рука его разжимается, он трясет ладонью, чтобы снять это давление в пальцах, нывших от желания влететь в скулу Хвостика. Он закрывает глаза, с шипением выдыхает сквозь зубы воздух. Понимает, что в нем сейчас играют демоны, нашептывающие о том, что все вокруг предатели. Но это ложные мысли. В глазах Питера нет и капли злого умысла, в них только... Сириус плохо читал лица, но, ему казалось, что Петтигрю расстроен. Блэку лишь оставалось надеяться, что расстройство не вызвано тем, что они трое все еще дышат.

- Джеймс, ты, как всегда, вовремя, - сарказм все же смог прорваться в его интонацию, просквозить в последнем слове, но Бродяга упрямо отфыркивает из себя весь негатив. Поттер наверняка не хотел его обидеть. Сохатый вырос. В отличие от самого Блэка. Что поделать, видимо, брак и смерть родителей невесты заставляют взрослеть слишком быстро. Выросли ли остальные? Что ж, кто знает. Тем не менее, именно Петтигрю храбро высказывает предложение поговорить им здесь, всем вместе. Достойно, плюс ноль целых, одна тысячная балла ему в копилку. Им стоило и вправду все обсудить и обговорить. Тут он был с Питером согласен. Вот только...

- Так-то оно так, Ремус, вот только... Вот только, Питер, не будь трусом хотя бы сейчас, и расскажи-ка нам всем сам, что произошло. Или тебе так нравится страдать от чужих слов и рук? Лунатик должен знать, почему он потерял много крови и почему мы в ту же секунду, как его ранили, не доставили его.., - Бродяга осекается, не подслушивает ли кто, поэтому опускается до полушепота, - туда, где ему бы сразу оказали помощь. Давай, расскажи. Ты же этого хочешь, Джеймс, чтобы мы тут за ручки держались и плакали от радости нашей непоколебимой дружбы? Пусть вот он, - Сириус презрительно кивает в сторону Хвоста, скрещивая руки на груди и делая пару шагов к стене, чтобы опереться на нее спиной, - и начинает.

Отредактировано Sirius Black (2024-08-18 21:00:24)

Подпись автора

12 лет на курортах Азкабанского края