В отличие от профессора, Люпину вот совсем ничего понятно не было. Сколько бы он ни пытался найти логику в случившемся (а он ведь очень старался!), ничего не выходило. Сделав исключение, Дамблдор подарил ему такую жизнь, о какой Ремус и мечтать не мог – отец вполне доходчиво даже для ребенка сумел донести до юного оборотня перспективы жизни в магическом обществе. Проще было бы прижиться среди магглов, где за признание в недуге тебя подняли бы на смех, а не шарахнулись, как от прокаженного. Изоляция – вот что ожидало его до конца дней. Никому нельзя доверять тайну, ни с кем нельзя заводить знакомств, иначе очень скоро твои ежемесячные исчезновения станут очевидным симптомом. Родители не стыдились его, но их любовь проявлялась, в том числе, и в искренности, с которой они готовили сына к будущему. К своим одиннадцати годам Ремус уже смиренно принял участь отшельника, как единственное, чему суждено сбыться.
Все изменилось, когда порог дома Люпинов переступил Дамблдор, сообщив мальчишке нечто попросту невозможное: он поедет в школу, будет учиться магии, как любой другой волшебник, а его болезнь останется в тайне. Единственным условием было молчание о недуге, важность которого Ремусу уже не было необходимости разъяснять.
И вот теперь будто бы оказалось, что условий было больше – просто Люпину не озвучили их сразу. Школьные правила для него возвели в ранг должностных обязанностей, которые не только неукоснительно нужно было соблюдать, но и требовать того же от других. Да, нарушать правила – это плохо, но разве этим не грешил каждый третий? Почему именно Ремусу, одному из четверки, на которую приходилось не меньше половины всех прегрешений Гриффиндора, досталась такая ответственность? Наказание, не иначе. Если уж Дамблдру или Макгонагалл хотелось их осадить, куда правильнее было выбрать Джеймса или Сириуса – редко какая выдумка мародеров не начиналась с идеи одного из них. Люпину не унять такого потока энергии хаоса, даже если он очень захочет, а парень совсем этого не хотел.
Легким движением палочки декан заставляет защелку на двери закрыться. Если вдруг друзья остались дожидаться Люпина снаружи, сейчас начнут строить догадки разной степени непотребства. Ремус привык, что любые откровенные разговоры нужно вести только после того, как убедишься в отсутствии посторонних ушей поблизости. Впрочем, это ведь Хогвартс, и фраза о наличии таковых у стен здесь может иметь не переносный смысл.
Первые слова профессора кажутся парню издевкой: ну, конечно, разве он может не справиться? Всего-то и нужно утихомирить парочку заядлых хулиганов, какие могут быть сложности? Друзей он потеряет, зато обретет чувство собственной значимости! Не прекрасный ли обмен?
Однако, чем больше Люпин слушал Макгонагалл, тем растеряннее становилось выражение его лица. Решив, будто весь мир обратился против него, он даже и мысли не допустил, что директор и декан не стали бы требовать от него того, с чем не совладали сами. Не те Дамблдор и Макгонагалл, которых он знал и уважал.
- Простите… - уткнувшись взглядом в столешницу, пробормотал Ремус. Ему было неловко и за эту вспышку, и за свою злость, и за то, какой смысл он вложил в действия преподавателей. – Просто я…
Мотнув голов, парень умолк, не став продолжать. Едва ли Макгонагалл нуждалась в этих разъяснениях, а ему они трудно давались.
- Думаю, это мне по силам, - виновато улыбнувшись, он поднял взгляд на декана. Почти месяц терзаний обернулся теперь невероятным облегчением. А уж кому, если не ему, помогать первокурсникам, испуганным неизвестностью, ожидающей их в Хогвартсе? Одиночке, когда-то в ужасе севшему в поезд, а теперь знавшему и любившему школу так, словно та была его родным домом.
- Подпись автора
Волк слабее льва и тигра, и медведя и гориллы,
Но тебя в лесу Запретном это вряд ли подбодрит.