Мысль, что на календаре уже середина августа, оказывается ужасной и пугающей. Неумолимое приближение сентября скорее из привычки вгоняет Розмерту в состояние, близкое к панике. Хотя в этом году в Хогвартс отправляется только Уилл, и это даже не бьет с привычной силой по карману, но… Выработанная годами привычка вынуждает ожидать письмо из школы с ощущением мрачной предрешенности.
Лучший и всегда работающий способ избавиться от ненужных мыслей — заняться делом. Пока руки чем-то заняты, в голову лезет меньше всякой ерунды, которой там быть вообще не должно. Розмерта не нашла пока для себя иного рецепта, да и нет у неё сегодня (как и всегда) времени на безделье.
Осматривая пустой и светлый паб, вдыхая его тишину и наслаждаясь тугими солнечными лучами, проникающими в помещение сквозь окна, ведьма взмахом волшебной палочки поднимает на пустые столы все стулья. Ещё движение, и из-за барной стойки выскальзывают веник и совок и методично принимаются за работу. Пол почти чистый, но Розмерта не любит грязь и пыль, и это «почти» её не устраивает.
Палочку она оставляет на барной стойке и пытается убрать выбившуюся прядь в тот небрежный пучок, в который собрала волосы. Подбирает и поднимает широкий подол юбки, открывая тонкие щиколотки и колени, затыкает ткань за пояс, чтобы не мешался. Скидывает и оставляет на полу туфли.
Для начала стоит разобрать доставленные рано утром продукты, корзины с которыми выстроились рядами и горкой у барной стойки. Она не один раз говорила, что им нужен нормальный черный ход для таких случаев, чтобы было удобнее размещать продукты по кладовым, но кто бы её слушал?
Убрав в сторону несколько вязанок из трав: розмарин, шалфей, мята, базилик и кервель, Розмерта снимает плетеную крышку с корзинки и тихо вскрикивает. Не от страха, от неожиданности.
Среди яблок, манящих взгляд наливными боками, растянулась маленькая черная змейка. Присмотревшись к ней, Роз цокает языком и сердито вздыхает.
Вот же упрямая и глупая стерва!
Ведьма уже с месяц находит то неприглядные «подарки» среди продуктов, то под дверью паба, с тех пор как одна из местных баб решила, что она спит с её мужем. Словно кому-то вообще нужен её лысеющий неудачник, почти каждый вечер ноющий если не на безжалостного начальника, так на несправедливость судьбы в целом.
Мертвые крысы и жабы Розмерту не вгоняют в ужас, хотя закапывать их на заднем дворе она слегка утомилась. Не дворик, а уже какое-то кладбище почти домашних животных. А живые «подарки» порой вызывают даже умиление. А самых миленьких она даже приносит домой Эльсе, сестрёнка в восторге от любой живости.
Но вредительнице явно не хватает смелости, чтобы подкинуть Розмерте гадюку, а не только безобидных ужей.
— Ну, здравствуй, сладкий, — протянув руки к корзинке, ведьма осторожно и аккуратно достает из неё змейку.

Если упрямая глупая стерва желает помотать ей нервы, а не смерти, то выбор в пользу ужа, а не гадюки, даже понятен. Эта маленькая змейка может доставить столько проблем, что потом не отмоешься. Но только в том случае, если представляешь для неё угрозу. Но о какой угрозе может идти речь, если ужик и Розмерта, считай, что кровные родственники?
И дело не только в учебе на Слизерине.
Змейка перетекает между пальцами, невесомо оплетает левое запястье. Роз поднимает руку, чтобы заглянуть в глаза с круглыми зрачками, и улыбается:
— Какой ты красивый. — Или красивая? А, неважно.
Но именно такой, воркующей и любующейся змеёй, её застаёт нежданный утренний визитер.
Ведьма только отмечает, что даже для самых заядлых любителей выпить, кто плюёт на часы работы паба и заявляется раньше его открытия, это слишком ранний час.
Стоит обернуться, и улыбка мгновенно исчезает.
Ну нет.
Без всякого намека на привычное радушие Розмерта быстро оглядывает его с ног до головы, ни на секунду не задерживает взгляд на цветах и упирается холодным взглядом в лицо, на котором нет ни грамма раскаяния.
Ну. Нет.
Хотелось бы сказать, что её совершенно не задел тот случай и вообще она уже забыла об этом. В принципе, и правда забыла. Ну почти. Но от появления Мейсона на пороге обида, а следом за ней злость, вспыхивают так ярко, словно и не прошел месяц.
Она не привыкла к отказам.
Она не привыкла, чтобы её не замечали или игнорировали. Чтобы её вниманием пренебрегали.
В конце концов, она не привыкла и искренне возмущена, что на свидание с ней можно было просто взять и не явиться. Без предупреждения. Без букета с извинениями хотя бы в тот же вечер. Без… да без ничего!
На короткое мгновение Розмерта представляет, как убивает его, а потом закапывает на заднем дворе среди скоропостижно скончавшихся гадов, потому что там ему самое место.
И даже маячащая перспектива отправиться в Азкабан не делает эту фантазию менее привлекательной.
— Знаю.
Холодно, резко и остро.
Жалкими и очевидными комплиментами её сейчас не проймешь. Взгляд даже не опускается на протянутый букет.
Розмерта делает очень медленный и глубокий вдох, словно хочет высказать сразу всё.
Но выдыхает только короткое:
— Пошел вон.

А самое обидное во всем этом то, что она тот день ждала.
Пусть не как пятнадцатилетняя восторженная школьница, но всё равно с определенной долей надежд и трепетом.
Потому что свидания в жизни Роз можно пересчитать на пальцах одной руки. И не каждое из случившихся хочется вспоминать.
Потому что у неё всегда слишком мало времени на себя, и почти всё, что у неё есть, она посвящает семье.
Потому что ей просто хотелось приятно провести время и хотя бы на несколько часов забыть, сколько в её жизни проблем и обязательств.
И всё ради того, чтобы полчаса простоять у «Зеленого дракона», но так никого и не дождаться.
А теперь месяц спустя он заявляется с цветами и таким видом, словно всё в порядке. Словно так и должно быть.
Когда его взгляд опускается к её ногам, а потом медленно поднимается до лица, ведьма едва не дрожит от злости.
Несколько шагов навстречу. Цветы между ними — как преграда, щит и отсутствие компромисса. И желание ударить волшебника этим букетом возрастает десятикратно, но цветы жалко.
Цветы ни в чем не виноваты.
— Звучит грубо, мадам Розмерта.
Ой, всё.
— Ах, это грубо?
Она бы закричала от возмущения, чтобы дать хоть какой-то выход переполняющим эмоциям, но получается вкрадчивый шёпот.
— А не грубо было, когда я ждала тебя, а ты так и не появился? — Звучит слишком спокойно, чтобы быть правдой. Но хотя бы с нормальной тональностью, и из интонаций исчезает шелест. Зато появляется звенящая злость.
— Не грубо, что до этого я, как дура, думала, как эффектнее и лучше собрать волосы, чтобы тебе понравилось.
Протягивая в сторону левую руку, ведьма стряхивает змею на барную стойку. Пытается не глядя нащупать свою волшебную палочку, но попадаются только пучки трав. Всё не то!
Она делает шаг вперед, почти упираясь в букет.
— Не грубо, что я, как идиотка, нашла время на покупку нового платья, чтобы подчеркнуть вот эти идеальные ноги!
Розмерта проводит рукой по лицу, смахивая непрошеную слезу, и замирает, ошарашенная тем фактом, насколько её всё это зацепило и задело.
С другой стороны, никто не отменял старую как мир истину: никогда не спорь с мужчиной — сразу плач.

Поджатые губы, прерывистое и неглубокое дыхание и вздернутый выше подбородок. Ну уж нет, если она не ревела из-за мальчишек в пятнадцать, то сейчас уже поздно как-то начинать. Приходится ещё поднять взгляд вверх, к потолку, просто потому что так проще сдержать эту вшивую эмоцию и её последствия.
Лучше бы продолжала злиться.
Но злость выкипает до густого и тяжелого разочарования.
Потому что иногда хочется простого и человеческого, чтобы планы сбывались, а не рушились.
Так сложно что ли?..
Простое согласие не успокаивает, но словно накрывает кипящий котёл крышкой. Всё, что в нём намешано, продолжает бурлить, но дышать становится чуть-чуть легче.
От прикосновения к руке что-то внутри хищно и опасно искрит. В голове одна за другой проносятся мысли, что нужно его оттолкнуть. Влепить пощечину. Ударить букетом. Да хоть просто заорать. Что угодно, но не стоять вот так, чувствуя сквозь ткань платья теплое прикосновение и медленное, обжигающее скольжение вниз.
Он, как заклинатель змей, всё делает медленно и осторожно. Даже говорит.
Но с его слов получается, что она сама виновата. Ведь она сама не назвала домашний адрес.
Только возмутиться Розмерта не успевает. Заставляет себя сделать глубокий вдох. Смотрит, на этот раз уже опустив голову. Пытается понять, врёт или нет. Но в улыбке напротив есть проблеск чего-то, чему хочется верить. И это успокаивает и бесит одновременно.
— И ты просто решил явиться через месяц, — не вопрос, утверждение.
Голос предательски чуть дрожит, но Роз и сама уже не понимает, от какой конкретно эмоции.
Месяц — достаточный срок, чтобы обозначить чью-то важность и значимость. Это даже что-то закономерное, когда речь идет об интрижке, но почему-то всё равно очень горько.
Наверное, потому что могло быть пусть и недолго, но хорошо? А в итоге получилось никак.
И словно щелчок по носу: не забывай своё место, детка.
Взяв наконец в руки протянутый букет, Розмерта отступает на два шага назад. Опускает взгляд на прижатые к груди цветы. Красивые. Но их красота её сейчас трогает в последнюю очередь. За короткий разговор она чувствует себя уставшей больше, чем после отработанной смены и короткого, не принесшего облегчения и отдыха сна.

Гортензии не пахнут, поэтому нет смысла склонять к ним голову, прятать в плотных соцветиях лицо, вдыхать то, чего нет. Это даже хорошо, потому что цветы пахнут весной и надеждой. Глупой. Детской. Наивной. Ровно той, которую Розмерта предпочитает избегать и не впускать в свою жизнь.
Она не хочет больше обо всём этом думать. Не хочет анализировать, разбирать по косточкам слова и интонации. Не хочется копаться в себе и искать оправдания этому странному месяцу из тишины и абсолютного вакуума. Она просто хочет, чтобы он ушел. Чтобы исчез, растворился в воздухе, как будто его и не было.
Но он стоит. Смотрит. Ждёт. Говорит, что очень ждал ту встречу. И она в это верит. Или ей хочется в это верить?
И она сама не понимает, чего больше хочет: чтобы он ушел или чтобы остался? Без сомнений и видимой жалости обрезать оставшиеся нити или посмотреть, что из этого всё же может получиться? Но разве она не знает?
Или сейчас её больше всего пугает, что снова будут обещания, слова, а потом — тишина. И она снова будет стоять вот так, с цветами в руках или даже без них, чувствуя себя обманутой и ненужной. Даже в краткосрочной перспективе.
Потому что других перспектив у этой истории нет.
Только раньше её это не беспокоило, не волновало и не задевало.
Розмерта всё же склоняет голову к цветам и вдыхает запах, которого нет. Понимает, что если не возьмет эмоции под контроль, то они будут контролировать её.
Выдох получается спокойнее и даже словно легче.
Никаких малозначимых «хорошо» или «ладно» в ответ.
Только тихое:
— Могу предложить чай или кофе, — отступая ещё на шаг, Розмерта кивает в сторону кухни и обходит барную стойку, на которой свернулась кольцами среди душисто пахнущих трав змея.
И толкает плечом дверь разместившуюся перед стеллажами с алкоголем, ступая в ещё одно тихое, словно спящее помещение. 

Лучший и всегда работающий способ избавиться от ненужных мыслей — заняться делом. Даже таким незначительным, как приготовление кофе. Без сахара, но с молоком.
Кухня «Трёх мётл» — царство запахов и тепла. Густые ароматы подвешенных под потолком трав, едва уловимые отголоски мяса и гарнира, которые готовились вечером и ночью, испечённого несколько часов назад хлеба, эля. Чистая посуда рядами выстроилась на столах рядом с раковиной. В камине напротив сейчас погашен огонь. Всё просто, функционально, уютно.
Розмерта кивает, услышав ответ, и, оказавшись среди столов и кухонной утвари, оглядывается по сторонам. Перехватывает букет так, чтобы он лёг на сгиб локтя, второй ладонью скользит по поясу, потом поднимает руку к собранным в пучок волосам. Морщится, понимая, что волшебная палочка осталась там, на стойке, но не возвращается за ней. Меньше лишних движений — меньше суеты. А Роз не любит суету.
Ведьма подхватывает пустой кувшин и ставит в него цветы. Перемещает его в раковину и включает воду, чтобы набрать хоть немного воды. Вазу потом найдёт или наколдует, а пока что и этого достаточно.
Убедившись, что воды достаточно, Розмерта переставляет кувшин на обеденный стол, расположившийся посреди помещения. Наклоняется, чтобы вытащить задвинутый под него табурет, но на слова с предложением присаживаться времени не тратит. Сам догадается.
Направляется к плите. Щёлкает пальцами, пока оглядывает пространство вокруг в поисках спичек. С появлением Маргарет быт «Трёх мётл» претерпел некоторые изменения, облегчая жизнь для бедной девушки-сквиба, чтобы та не чувствовала себя совсем беспомощной. И сейчас это оказывается Розмерте даже на руку.
Она достаёт из шкафа две кружки, молча наполняет чайник водой и ставит его на плиту. Движения отточенные и быстрые, но без суеты. Она абсолютно своя в этом пространстве, даже больше, чем за барной стойкой, словно в своей стихии.
Засыпав две ложки молотого кофе в джезву, добавляет воды. Молчит. Ждёт. Пальцами одной ноги касается голени другой. Склоняет голову к плечу. Проводит ладонью по шее там, где на коже проступает из-за тепла и духоты тонкая испарина.
Аромат кофе медленно поднимается из узкого горлышка джезвы, наполняя кухню густым, терпким благоуханием.
— Расскажи о себе. Что-то незначительное, но что мало кто знает.
Она смотрит на поднимающуюся пену, на то, как плавно темнеет напиток.
— Что-то вроде того, какая песня самая любимая? Или какое самое яркое воспоминание из детства? Или предсказывали тебе когда-нибудь судьбу и что за ерунду наговорили?

На словах о трибунах она оборачивается через плечо. Ничего не спрашивает, только слегка изгибает бровь: серьезно? И уголок губ чуть приподнимается, обозначая улыбку. Серьезнее некуда, видно же.
Розмерта хмыкает, не отрывая взгляда от джезвы, слушая про предсказание. Чуть улыбается, представляя знакомую факультетскую гостиную. И ловит себя на мысли, что если и скучает по школе и времени, проведенном в ней, то совсем чуть-чуть. Это не были лучшие или беззаботные годы её жизни, но хорошего в них можно найти достаточно, чтобы было что вспомнить. Только вспоминать не хочется.
Ей бы хватило и какого-то одного ответа, просто чтобы вокруг не смыкалась неуютная тишина, чтобы сдвинуть сложившуюся ситуацию с точки из неопределенности и недосказанности.
— Какое размытое пророчество, — достав ложку, Розмерта медленно и неторопливо помешивает кофе. 
Дожидаясь, пока поднимется пенка, отходит и достает молоко.
— Готова поспорить, что нужная ведьма так и не нашлась, — убирая джезву с огня, Роз касается непредусмотрительно оставленной в ней ложки и тут же отдергивает пальцы. Инстинктивно подносит обожженный палец к губам, замирает лишь на несколько секунд, а потом тянется свободной рукой к кружке. Осторожно наливает в неё кофе, добавляет молоко. Обхватывает ладонями, чувствуя, как керамические стенки быстро нагреваются, но не становятся обжигающими.
Разворачивается и подходит, протягивает в ладонях кружку так, чтобы можно было спокойно взяться за ручку и не обжечься.

Близко. Не слишком, но достаточно, чтобы ощущать рядом его присутствие. Просто как факт, которому не стоит придавать излишнее значение. Потому что надуманные смыслы всё портят.
— Неожиданно, — настолько, что чувствуется какое-то несоответствие. Словно в картине, вырисовывающейся очень общими мазками, чего-то не хватает. Роз никогда не увлекалась прорицанием, но в целом представляет, как это работает. Или не работает. Возможно, ей даже хочется думать, что всё это блажь и не более чем совпадения, потому что в предрешённости судьбы есть что-то пугающее. Неотвратимое. Жуткое.
Что же касается пророчества про светловолосую ведьму, скорее всего, это просто не всё. Лишь пара строк, вырванная из контекста, но спрашивать не хочется.
Вместо этого Розмерта спокойно произносит:
— Выходит, что ты остался ни с чем. Какое жестокое, обнадеживающее предсказание.
Чайник за спиной медленно закипает. Её взгляд скользит по его лицу, задерживаясь на мгновение на каждой черте, на уверенной улыбке.
— Хм-м-м? — Вопросительно приподнятые брови, тонкая насмешка. Как нагло, учитывая, что спор так и не был заключен, но она не против. Эту ситуацию можно развернуть в обе стороны.
— Придумаю. — Заявляет спокойно и уверенно, убрав за спину руки.
— Но советую, — Полушаг вперед, чтобы сократить расстояние. Оказаться близко, но недостаточно, чтобы это нарушило последние нормы приличий. Наклоняется, подаваясь вперед, чуть прогибаясь в спине. Близко, теперь уже слишком, — в будущем сперва проговаривать условия спора, а потом выкладывать карты.
Можно с легкостью коснуться губами губ, щеки или уха, но ведьма только шепчет, словно делится секретом:
— Так ты не получишь какую-нибудь ерунду.

Роз совершенно спокойна и чувствует, что контролирует ситуацию. Осторожно выплетает последовательность из шагов, слов и действий, без всяких трудностей предсказывая, каким будет итог. Это проще, чем предсказывать будущее. И совершенно точно надежнее, потому что двусмысленность невозможна.
Пусть это ещё не второй шанс, но проверка, нужно ли его вообще давать.
Наклон, поцелуй. Он касается лишь краешка её губ. Смело, но всё равно осторожно.
Дыхание прерывается, но не от неожиданности или растерянности. Она не отстраняется, не отталкивается. Просто замирает в этом мгновении, прислушиваясь к своим ощущениям. Ведь если ещё минуту назад Розмерта так и не знала, чего же хочет больше, то сейчас ясность случится сама собой. Разум может ошибаться, чувства могут быть непоследовательны и хаотичны, но инстинкт никогда не подведёт.
Пауза растягивается.
Уголок губ под его прикосновением приподнимается, обозначая улыбку. Пальцы правой руки сильнее сжимают тонкое левое запястье, словно желая остановить от готового сорваться движения. И всё же — она не сдерживается. Поднимает руку и касается. Легко проводит пальцами от его скулы вниз, к подбородку, почти задумчиво изучая форму и изгиб, внимательно прислушиваясь к своему прикосновению.
Напряжение — томительное, покалывающее, заостряющее ощущения на языке — стягивается в тугой узел, чувствуется в мышцах, в отсутствии мыслей, в вибрации скудного пространства и воздуха между ними.
Совсем легкий наклон головы, вдох, запах кофе и ощущение тепла.
И тогда она отвечает.
Мягко и неторопливо. Не робко и не осторожно, скорее нежно.

Дальше никакого кокетства, никакой игры. В противовес медлительной, затянутой нежности поцелуй становится порывистым и жадным, но зато честным.
Ладонь на талии, обжигающее ощущение пальцев, когда они сжимаются чуть сильнее. И она поддается без дополнительного сигнала, сама льнет к нему, мягкая, живая, теплая. Пальцы, ещё недавно касавшиеся скулы, скользят дальше, задевают волосы на затылке, ложатся на шею.
Сердце колотится в груди быстро и гулко, пульсирует где-то под горлом, а дыхание учащается.
Жар от его губ распространяется по всему телу, раскаленной волной стекает от шеи по позвоночнику, пробирает насквозь, проникает в каждую клеточку тела.
Она тянется вперед, ведомая начатым движением, а когда он отпускает её губы, разочарованно выдыхает. Или просто выдыхает. Воздух, то его малое количество, что остается между, становится почти осязаемым.
Распаленный внутри жар не утихает, требует продолжения. К чему эти дурацкие разговоры, когда хочется прижаться ещё ближе, ощутить руки не только на своей талии и спине, но шее, груди, бедрах. Везде, где это возможно.
Но Розмерта находит в себе силы отдалиться. Осознать вопрос про платье, повисший между ними в воздухе, смешиваясь с запахом кофе и звуком закипающего за спиной чайника. Ведьма прикрывает глаза, лукаво смотрит сквозь ресницы, пока на губах появляется улыбка.
— А ты уверен, что я в порыве злости не порвала его на лоскуты и не сожгла?
О, великая Моргана, конечно же это не так. И хоть от прежней злости остались лишь тлеющие угли, букета гортензий и этого поцелуя, кажется, недостаточно, чтобы достать из шкафа похороненное в нем то платье.
— Придется что-то придумать.
Не «да», но и не «нет».
Лишь оборачиваясь, Розмерта тянется и убирает с огня закипевший чайник. Добавляет, словно между делом:
— Кофе остывает. 

Чуть больше пространства, ещё больше воздуха, и становится легче дышать. Хотя бы дышать. Жар, податливо и быстро растекшийся по телу от всего одного поцелуя, отпускает неохотно и медленно. Роз чувствует внимание и взгляд, ощущает его так же, как тепло от закипевшего чайника, — обжигающе, но желанно.
Ведьма тянется за пустой кружкой, выскальзывает из несостоявшихся, незавершенных объятий, чтобы взять в руки заварник. Последовательность знакомых действий не требует усилий, нет ничего проще, чем заварить чай. И вот к густому аромату кофе добавляются терпкие и душистые ноты бергамота и мяты.
— Музей?
Нет, даже не так, маггловский музей?
Интонация её не подводит, но получается… странной. Смесь удивления и ещё чего-то, что Розмерта и сама не может понять. Возможно, ещё большее удивление, потому что это звучит слишком неожиданно.
Для предложения, которое можно услышать от него. И для фона из не состоявшейся ранее встречи в «Зелёном драконе».
И тут… музей. Маггловский.
— В музей меня ещё не звали.
И не водили.
Разное бывало, но это оказывается действительно неожиданно.
И любопытно. Само по себе, как факт. И как возможность посмотреть на маггловские фантазии. Розмерта не испытывает каких-либо чувств к немагическому миру, ни ненависти, ни любви. Он просто есть, существует, как небо, звезды или луна. Вроде бы видимый, но всё равно далеко.
— Почему бы и нет.
И улыбается, повторяя и качая головой, пока обхватывает ладонями горячую кружку:
— Как они нас себе представляют, надо же. Как они представляют ведьм, даже дети знают. Ведьма — это уродливая и злобная старуха, находящаяся в сговоре с дьяволом. Либо красивая и привлекательная молодая женщина, которая и без дьявола прекрасно обходится.
Так уж повелось, что или страшные, или страшно соблазнительные. Третьего просто не дано.
— Уверен, что тебе там будет интересно?

В животе разливается теплое предвкушение, густое и тягучее. Ужин. Не обед, не чай и кофе, а тот самый ужин, который один раз уже не состоялся. С вином и очень вероятным продолжением, которое может перейти в совместный завтрак. Иначе зачем вообще это всё? В этом вопросе ей не нужны переговоры с собственной совестью и здравым смыслом, а ещё — долгом перед семьей и черт его знает чем ещё. Вечно сдерживающих факторов много, а она одна. И у неё, если честно, давно никого не было. Флирт флиртом, но дело редко сдвигается дальше игры слов.
А иногда хочется — просто чудовищно и непреодолимо — забыть про все свои проблемы, сложности, обязательства и осторожность и побыть просто женщиной, на которую смотрят с легко читаемыми чувствами и желанием.
И не как каждый второй пьяный мужик в пабе, а как… Да вот как сейчас.
И чтобы без притязаний на нечто большее. Лишние сложные смыслы всё портят. Примерно так же, как и глупые неуместные надежды.
Розмерта отпивает глоток чая, ощущая, как терпкий бергамот обволакивает язык, а мята оставляет легкий холодок. Смотрит с легким прищуром. Не оценивающим, не сомневающимся и не злым — злость окончательно улеглась, успокоилась, — чуть смешливым.
Наглый и самоуверенный, но зато не скучный.
Снова близко. Не так, чтобы по крупицам терять самообладание, но достаточно для ощущения тепла, кофе, чего-то неуловимо мужского и притягательного. Привлекающего внимание так же, как несуществующая пауза между «обещаешь» и «разрешить».
— Значит, сперва музей, а потом ужин, — а следом пауза, которая не ставит после слова «ужин» мертвую точку. Только мягкое: — хорошо. Когда?
Глоток чая, обжигающего губы.
— Но если ты и в этот раз не придешь, то я за себя не отвечаю.
Гортензии не помогут.
Никакие цветы не помогут.

Она не отводит взгляд, не опускает его поспешно или смущенно. Смешливость из него никуда не исчезает, просто становится чуть более… осознанной, что ли. Взвешенной.
Он снова близко. Даже слишком, чтобы думать о словах и поддержании разговора, а не чём-то ещё. И это нравится. Пальцы на талии — дерзкий жест, но именно этого она и хочет. Не заискиваний, не робких прикосновений, а уверенного напора.
Тело реагирует на близость, на запах, на ощутимое через ткань тепло пальцев. Роз замирает, и только сердце подскакивает куда-то под горло. Застывает, потому что любое — вообще любое, а не только неосторожное движение — заглушит любые доводы разума, что сейчас не время, не место, что у неё в соседнем зале на стойке свернулась кольцами змея, а у стойки куча продуктов. Что Маргарет может проснуться раньше обычного и спуститься вниз, застав их, как ребенок родителей… Пф, можно подумать, это её действительно беспокоит. Вот работа, от которой никуда не деться…
— Буду ждать, — произносит Розмерта тихо, почти шёпотом.
Кружка с чаем кажется слишком горячей, обжигающей, но она упрямо сжимает сильнее пальцы.
Это немного помогает.
Это и гортензии на столе — напоминание о том, с чего всё вообще сегодня началось.
Щепотка той злости ей бы сейчас не помешала, но для злости внутри просто не оставалось места.
Она не отстраняется, но и не двигается навстречу. Просто ждёт. Смотрит в глаза, словно это игра такая — у кого выдержка окажется крепче.
И выдыхает, когда чужой взгляд опускается ниже. И, словно в насмешку, ткань юбки щекочет кожу выше колена. И это отвлекает мысли лучше, чем горячая кружка и цветы. Она не сдерживается, опускает одну руку и касается тёплыми пальцами кожи, чуть приподнимая самый край ткани, пока стирает щекотливое ощущение.
— Мне к работе нужно вернуться, — заявляет так спокойно, словно не забыла меньше минуты назад, как вообще дышать, — иначе мистер «наша-прибыль-не-выше-чем-в-прошлом-месяце» не успеет толком проснуться, как выпьет пару литров моей крови.
Старый упырь.