Ответов на свои вопросы Доркас так и не дождалась. Побочные эффекты, вызванные подмешанным в напитки пойлом, проявили себя прежде, чем домовика-бармен успел рассказать ей о загадочном содержимом её собственного коктейля под названием Джон Долиш или о том, где ей найти его хозяина, который, возможно, мог бы объяснять, чем и — главное — зачем опоили гостей. То, что казалось ей первоочерёдным несколько минут назад, резко отошло на второй план, когда на первый вышли смех, крики, ругань и даже плач, невообразимой какофонией внезапно заполнившие помещение и даже перекрывшие звуки музыки. Теперь и речи быть не могло о том, чтобы позволить мероприятию продолжаться как ни в чём не бывало. Музыканты, однако, об этом и сами догадались, заметив неадекватное поведение толпы, и приостановили выступление, на что в свою очередь сперва обратили внимание организаторы и распорядители, а затем и сами посетители, которые, пусть не так же быстро, как Доркас, но всё же обнаружили, что что-то в их поступках и мыслях было не так. 

Вскоре после этого прибыли специалисты ОМП и колдомедики из Мунго и отцепили заведение, чтобы восстановить общественный порядок и ликвидировать последствия от употребления непонятных зелий. По удачному стечению обстоятельств к тому моменту личности, ответственные за срыв концерта, были установлены. Оказалось, это была не единственная их попытка дискредитировать «Салемских ведьм», и участники группы смогли опознать правонарушителей, когда с тех сошла оборотка. 

Всё это время Доркас, медленно прохаживаясь по периметру, держалась вблизи тех, кто мог сообщить что-то полезное о происходящем, но в некотором отдалении, чтобы ни у кого не возникло желания пообщаться с ней напрямую. Ничего утешительного, впрочем, это занятие ей не принесло. Способов, как справиться с её проблемой, как она выяснила из подслушанных бесед опергруппы с пострадавшими, было в действительности немного. Либо обратиться в Мунго, либо подождать, пока побочка пройдёт сама, но ни один из вариантов не был приемлем. В Мунго имелась вероятность столкнуться и заговорить с кем-то из знакомых, ведь по работе она часто контактировала, как с омповцами, так и с колдомедиками, не говоря о том, что после этого происшествия там наверняка ошивались репортёры, чтобы составить очередной язвительный опус о том, как облажалось Министерство на гражданке. Ожидание было бы выходом из положения, если бы существовала хоть какая-то гарантия, что действие зелья правды, подкреплённого алкоголем и эльфийской магией, окончиться до того, как начнётся день рождения Джона Долиша, в которого её, кажется, угораздило влюбиться — а то хорош был бы подарок, ничего не скажешь. Но поскольку ничего подобного никто ей обещать не мог, ситуация складывалась как бы патовая, потому что решения, при котором она могла бы попросить о помощи без разговора, она не видела. Всё, что ей оставалось, так это самостоятельно определить, перед кем предпочтительнее опозориться, если всё выйдет из-под контроля. Перед какой-нибудь Ритой Скиттер, которая может в один миг вытянуть из неё что-нибудь компрометирующее Аврорат, Орден Феникса, её саму или кого-то из её знакомых, или Джоном, отношения с которым станут жутко неловкими, когда она проболтается о своих чувствах если не на приветствии, то посреди поздравления точно? Не то чтобы у неё по-настоящему был выбор, чем рисковать… Или всё-таки... Ну конечно! И как она умудрилась об этом позабыть, если вспоминала каких-то полчаса назад? Озарение настигло её, отзываясь на размышления о Скиттер и Долише, словно ассоциация, ведь человек, пришедший ей на ум, знал их обоих. Ей нужно к Джиггеру! Вот кто сможет ей помочь. И с кем ей точно можно не переживать за безопасность тайных знаний, так как он тоже состоит в Ордене и имеет опыт работы с аврорами. И хотя перспектива ненароком поведать, что ей нравится Джон, а по совместительству и лучший друг Арсениуса, её порядочно смущала, она старалась держаться за мысль, что он и её друг тоже, а значит даст возможность разобраться со всем самой и не будет осуждать её за то, в чём у неё нет власти. Уж кто-кто, а он точно должен её понять. 

Она напоминала себе об этом всю дорогу до «Кабаньей голове», потому что если в Хогсмиде, а то и во всей Магбритании, и было место, где можно было получить какую-нибудь безобидную законную услугу без лишних расшаркиваний, так это в трактире Аберфорта Дамблдора. Когда бы Доркас ни заявлялась в «Кабанью голову», то находила её с последнего визита абсолютно не изменившейся, с Аберфортом, который выглядел так, будто не покидал свой пост за барной стойкой с тряпкой и стаканом в руках, и извечным запахом козлов, словно въевшимся в стены, пол, потолок и мебель, который в эту пору лишь чуть-чуть перебивался ароматами рождественских приготовлений по соседству. Кинув хозяину трактира пару монет со словами: «Мне нужен камин» и дождавшись утвердительного движения глазами в сторону тамбура, последовала в указанном направлении. В мрачном закутке все поверхности покрывали сено и солома, а в углу дрых один из питомцев трактирщика. Не исключено, что это был тот самый козлик по кличке Дружба, который как-то попытался сожрать поясной мешочек Доркас с летучим порохом, а Аберфорт его прогнал. Хотя с такого ракурса его было особо не рассмотреть, чтобы утверждать наверняка. Тихонько прошмыгнув мимо животины, Доркас подошла к камину, на ходу зачерпывая из своего мешочка порох. У самого камина мешочек с порохом тоже имелся, но, судя по потрёпанному внешнему виду, он пал в неравной битве с козлами довольно-таки давно. Швырнув горстку пороха в камин, она попросила Сеть связать её с поместьем Джиггера в Уэльсе. Все внутри неё предательски сжалось от напряжения за те несколько секунд, что она ждала, пока установится соединение. И вот, наконец, наступило мгновение, когда ей нужно было что-то произнести, а речевой аппарат упорно не хотел подчиняться. 

— Хе-е-ей, Арс, это я, — после затянувшегося молчания всё же неуверенно объявила она себя. — Мне нужна твоя помощь. Это важно и сррочно. 

Для начала неплохо. По крайней мере, она не выложила всю свою подноготную сразу по Сети. Одно дело от безысходности разоткровенничаться непосредственно перед Джиггером, которого она знает не день и не два, другое — посвятить в это кого-то ещё, кто мог наведаться к Арсениусу в гости и невольно стать свидетелем её признаний за кадром. Она шагнула в камин и бросив остатки пороха в ноги, отравилась в путь. И, разумеется, именно тогда, в волшебном дымоходе, её мозг посчитал, что сейчас самое время подумать о том, что этим гостем за кадром вполне может оказаться и Джон. Однако что-то предпринимать было уже поздно, Сеть выплюнула её прямиком в камин точки назначения. Она осторожно выглянула в комнату и поискала Джиггера (вообще-то Долиша) глазами, готовая в случае чего удалиться, бесславно сверкая локтями, коленками и пятками: 

— Прости, что я без прриглашения. Надеюсь, ты один? 

Отредактировано Dorcas Meadowes (2023-09-02 20:07:58)

Подпись автора

A million things I wish you would say Even if I fall that you will stay And none of my flaws can turn you away

Пусть Долиша в гостях у Джиггера не оказалось, отпустить напряжение всё равно не получилось. Всё внимание Доркас было приковано к Арсениусу. Если бы она чуть расслабилась, расширила фокус и перестала игнорировать обстановку вокруг, то обнаружила бы, как преобразилось поместье (по крайней мере, конкретно эта комната), став в преддверии Рождества более праздничным, уютным и домашним, и, может, даже догадалась бы, что в этом деле не обошлось без женщины, которой Джиггер позволил себя чувствовать в своём обиталище полноправной хозяйкой, раз ей была доверена столь важная задача. Возможно, сделала бы определённые выводы после слов Арсениуса о затянувшемся пребывании здесь Петунии Эванс, в которую друг был влюблён, и о причинах, почему она всё ещё находилась тут... Но Доркас подозревала, что ей не удастся сохранить свой секрет, если она будет смотреть по сторонам, где любая деталь могла напомнить ей о Джоне, с которым она обычно приходила сюда на пару, а потому, слишком взвинченная и растерянная, она не отвела пронзительного взгляда от Джиггера, не заметила в гостиной и домовой эльфийке Эффи, ожидавшей распоряжений, каких-либо ощутимых изменений и выводы из слов Арсениуса сделала не столь определённые.

— Спасибо, я постою, если не возрражаешь,— произнесла она, подходя к предложенному креслу, но так в него и не сев, а обойдя его сзади, облокотившись на спинку и снова воззрившись на Джиггера. Всё же трудности ей было привычней встречать стоя. — Можешь не говоррить, что в ногах прравды нет. Поверрь, я знаю, что она не там. — Доркас рассмеялась, каким-то нервным нехарактерным для себя смехом. — Удивлена, что Петуния всё ещё у тебя... Я думала, это врременно и она уже перребрралась к сестрре, учитывая... Вашу исторрию?.. Должно быть, это непрросто. Жить с ней, но не быть с ней, ведь совсем недавно вы были вместе, а сейчас... Интересно, меня с Долишем тоже ждёт нечто подобное? С поправкой на работу, конечно. Мы же вместе работаем, а не живём. Но с учётом того, что на работе мы почти живём, это будет, считай, так же мучительно неловко, как если бы... Хотя, в отличие от них, мы не встречались, так что вряд ли стоит сравнивать... Что такое, почему ты так... О, о-о-о, нет, опять, — взвыла она и беспомощно уткнулась лицом в изголовье кресла, осознав, что снова подумала, а значит и сказала больше, чем следовало. Контролировать себя оказалось куда сложнее, чем ей представлялось ранее. Проблема была не столько в потребности без утайки отвечать на вопросы, сколько в невозможности постоянно удерживать тот факт, что все мысли, существующие в её мозгу, без обиняков озвучивались до того, как она могла бы решить, что этого лучше не делать. Все без исключения. Даже если ей и казалось, что проговаривала она их про себя, а не вслух. — Прям как с тем мужчиной, с которым ты танцевала, прежде чем он бросил тебя, потому что ты слишком много болтала о Джоне... Ой да ладно! Серьёзно? Ну да, действительно, почему бы не рассказать ещё и об этом? Браво, Медоуз, ты даже пяти минут не продержалась, — пробормотала она, едва воздерживаясь от откровенного членовредительства в виде порыва снова пнуть мебель, как в прошлый раз, когда ещё одно признание о Долише вырвалось наружу во время разговора с барменом. — Расскажи ещё, что заказала его в баре, почему нет? О, проклятье! — с чувством выругалась она, прежде чем, наконец, заткнуться, молча поднять голову и нацепить на себя сконфуженную улыбку. — Есть хоть малейший шанс, что ты не слышал всего, что я говоррила? Да, я так и подумала. Честно, Арс, уж лучше бы это были Пожирратели. С ними-то я хоть знаю, как спрравиться, но это... Пррости за всё то, что я сказала или скажу, зарранее, я понимаю, что всё это не моё дело, но это сильнее меня. В общем, я была на этом концеррте «Салемских ведьм». Не спррашивай, как меня угорраздило, это всё Тиган и её мечты о белом заборре... Не суть. И там нас — почти всех гостей — опоили рразными зельями. Подмешали пррямо в напитки, даже в бутылочные, кому что. От психотрропных до седативных. И мне достался какой-то аналог веритасерума. И как итог: теперь я говоррю всё, что думаю, и только прравду, — она развела руки, надеясь таким образом объяснить свою граничащую с грубостью и вульгарностью невольную неспособность удержать язык за зубами, свидетелем которой Арсениус только что стал. — Оперргрруппа заверрила, что это прройдёт. Надо только подождать или обрратиться в Мунго. Но, сам понимаешь, я не в том положении, чтобы пойти на подобные мерры. Умоляю, скажи, что в твоём АРСенале найдётся что-нибудь, чтобы это испрравить?

Сложив ладони в кулаки, Доркас постучала им друг об друга и стала ждать вердикта друга.

Подпись автора

A million things I wish you would say Even if I fall that you will stay And none of my flaws can turn you away

И вот он момент истины — Доркас, казалось, чуть из кожи вон не вылезла от напряжения в ожидании ответа — антидот у Джиггера был. Это, безусловно, обнадёживало, однако порадоваться его существованию в полной мере у неё не получилось, потому как противоядие следовало подождать, а опыт последних фраз подсказывал, что даже незначительное промедление было чревато словесным недержанием. Так что она не спешила расслабляться, несмотря на то, что выболтала порядочно, и особого смысла в попытках избегать правды, наверное, больше не было. Арсениус, как настоящий друг и джентльмен, конечно, заверил её, что ничего не понял, но он являлся умнейшим человеком в её окружении, поэтому, разумеется, не мог не догадаться, что она имела в виду — а иначе стал бы он так хитро улыбаться, предлагая присесть? — а значит лукавил, чтобы её не смутить сильнее, чем то уже сделала вся эта неловкая ситуация.

— Да, да, как я могла забыть, что нельзя сказать слово «ковАРСтво», не назвав тебя по имени, — саркастически пробормотала Доркас, закатывая глаза и готовясь к какому-нибудь ужасно неудобному вопросу. Окончательно примирившись с тем фактом, что она вот-вот себя полностью компромитирует, она всё же заняла предложенное кресло. Однако то, о чём Джиггер её спросил в первую очередь, ввело Доркас в ступор. — Что, квиддич?.. Это вопррос с подвохом? Ты же в куррсе, что я иррландка и рродом из Керри и болеть за кого-то, крроме Кенмарских коршунов (*1), срродни прредательству, да? Даже за «мышек»! (*2) Ничего не имею прротив Стоунхейвенских сорок и Пушек Педдл, крроме того, что у перрвых есть техника, но нет души, а у вторрых есть душа, но нет техники, но, — Доркас сделала торжественную паузу, — это дело национальной горрдости и чести. Между пррочим, когда я была маленькая, в «Галлоглас» заходил Даррен О'Хара (*3) и подписал мне шаррф как «моему самому большому фанату»... Да, сейчас я вижу, что это была иррония. А почему ты вообще об этом заговоррил?

Всё это время она не сводила пристального взгляда с Арсениуса, который сел напротив неё, однако особенно тщательным её наблюдение стало после того, как речь зашла о Петунии Эванс и её пребывании у него. Но друг никоим образом не показал, будто эта тема доставляет ему дискомфорт, как то, например, было сразу после событий на Тауэрском мосту, когда, кажется, любое упоминание об этой маггле причиняло ему мучение, из чего Доркас заключила, что они нашли способ взаимодействовать в согласии и оставить позади былые противоречия. Она как раз хотела поинтересоваться, как Петуния справляется с обитанием в настолько волшебном доме, как этот — всё-таки даже по меркам Доркас поместье Джиггера было чересчур волшебным, к тому же «с характером и странностями», а эта маггла была так далека до волшебства и странностей, насколько это вообще было возможно в принципе — когда в гостиной перед ними снова материализовалась Эффи. Взбудораженная её появлением, Доркас буквально подскочила, но никакого спасательного зелья при домовой эльфийке не обнаружилось, и ей пришлось уныло опуститься обратно. Несколько привыкнув к своему взвинченному состоянию, Доркас даже не обратила внимание, что начала нервно дёргать ногой и постукивать по ней рукой. Однако от Арсениуса это не укрылось, и, вероятно, она выглядела так жалко, что, как только Эффи с хлопком исчезла, он в качестве альтернативы предложил ей заклинание немоты. Доркас усмехнулась. При других обстоятельствах это было бы лучшее временное решение из всех, если бы не одно «но»:

— Даже не знаю, что хуже: если Петуния увидит меня без умолку болтающей обо всём, что взбрредёт в голову, из-за магии или если с её помощью ты заставишь меня прроглотить язык? Мы же врроде как с ней знакомы, встрретились в доме с прривидением, ещё задолго до Моста, и, боюсь, у неё и без того сложилось впечатление, что от магии одни беды, не хотелось бы это усугублять. Рразве что благодарря тебе она стала более лояльной, — добавила Доркас. — Не то чтобы мы были близки, но, в отличие от тебя, она не вызывает у меня никаких ассоциаций с Джоном. Может быть, рразговорр с ней меня отвлечёт и я перрестану постоянно думать и говоррить о нём, — она помолчала, быстро анализируя свои предыдущие реплики, которые в идеале не должны были быть озвучены, и коротко обречённо вздохнула. — Ну или нет, — она отвела взгляд в сторону и, наконец-то, с удивлением заметила в гостиной атрибуты предстоящего праздника: рождественское дерево и самые разные украшения. Всё было обставлено со вкусом, уютом и продуманностью в деталях, которых она не могла припомнить за этим местом ранее. Обычно подготовка ко дню рождения Долиша проходила в гостях у Арсениуса, поэтому ей случалось бывать тут в сочельник, но это был первый раз на памяти Доркас, когда поместье Джиггера вообще хоть как-то было украшено. И это жуть как интриговало.

— Оу, — против воли вырвалось у неё. — Что это на тебя нашло, Джиггернаут? Ты что, кому-то прроспорил своё прраво не отмечать Рождество?

Подпись автора

A million things I wish you would say Even if I fall that you will stay And none of my flaws can turn you away

— Шутишь, что ли? Я обожаю квиддич, — с жаром отозвалась Доркас, изображая притворное возмущение тем фактом, что в её фанатском духе могли хоть на йоту усомниться. — Но я имела в виду не это. Мне вдрруг прришло на ум, что ты мог прроверрять меня. Ну, чтобы убедиться, что я это я, и поэтому спррашивал меня о том, что могу знать только я, — пояснила она, памятуя, как в период общения с Джиггером по переписке они обсуждали квиддич. Ну как обсуждали — Доркас пыталась поднимать эту тему, Арсениус, наоборот, старался от неё уворачиваться, но делал это, как и всё остальное, даже несмотря на очевидный сарказм, слишком вежливо и тактично. В какой-то момент Доркас даже сподобилась отправлять ему сводки матчей и сообщать позиции команд Уэльса в турнирной таблице, стремясь таким образом заставить Джиггера проявить больше настойчивости и прямолинейности в том, чтобы вычеркнуть сей предмет из их повестки. Говоря плебейским языком, она рассчитывала, что однажды он не выдержит и напишет ей, позабыв о своём аристократичном лоске: Ради всего святого, Медоуз, хватит! Больше никакого квиддича, гриндилоу тебя задери! Но так и не дождалась и вскоре сама прекратила донимать его этим. Тогда она всё списала на то, что воспитание Арсениуса не позволяет ему пренебрежительно открыто отзываться о её интересах, ведь они друзья, или быть меньшим джентльменом, чем он есть на самом деле. Тогда Доркас ещё не знала, что всё это было из-за того, что она ему...

Вовремя сообразив, к чему ведётся эта мысль, Доркас обеими ладонями закрыла рот, чтобы продолжение фразы ненароком не оказалось озвученным, не шибко заботясь о том, как будет при этом выглядеть. Предполагалось, что она об этом не осведомлена, и будет лучше, если сохранится, если не само неведение, то хотя бы его видимость. Она не была уверена, что этот вопрос стоит поднимать, учитывая то, каким путём эта информация к ней попала и что, вне зависимости оттого, что Джиггер к ней когда-то испытывал, всё это было очень давно, тем более, что её это никак не беспокоило и большую часть времени она об этом даже не вспоминала... Забыла настолько, что, придя сюда, даже не подумала, что это может стать проблемой из-за зелья. Диалог следовало срочно увести в другую сторону и сделать всё возможное, чтобы не проболтаться, поэтому она сконцентрировалась на следующей реплике.

— Но ты пррав, зелье действительно сильное, — подтвердила Доркас и показала указательными пальцами на свой рот, который сегодня установил рекорд по количеству чистосердечных признаний. — Поверрь мне на слово, я говоррю прравду.

Сохранять непринуждённость в ситуации, когда ты в любое мгновение можешь обнародовать что-то, что отправит многолетние отношения на маленькой ручной тележке на полной скорости в Та́ртар, задачка не простая, но пока Доркас это удавалось. Однако предаваться унынию в принципе было не в её характере. А уж после того, как друг дал ей повод для радости, собственные невзгоды и вовсе ненадолго отошли на второй план, вытесненные размышлениями об Арсениусе Джиггере и Петунии Эванс. Значит, её рук дело? В представлении Доркас у этого могло быть только два объяснения. Первое — мисс Эванс таким образом хотела поблагодарить Джиггера за всё, что он сделал, что не было бы лишнего смысла, если бы Арсениус не чурался Рождества, почти как квиддича. И второе — он разрешил ей это, потому что она любит Рождество, а он любит её, что, учитывая то, как они тогда расстались и какими сложными нравами оба обладали, имело бы смысл только в том случае, если бы они друг друга снова так или иначе поощрили. Стало быть

— Между вами двумя что-то изменилось, да? В лучшую сторрону, — полюбопытствовала Доркас, склонив голову на бок и с многозначительной улыбкой соединив указательные пальцы.

Ответить Джиггер не успел, так как подоспел чай и поставил беседу на паузу, однако когда разговор возобновился, он как бы невзначай перевёл его на Долиша, явно подразумевая невысказанное, отзеркаленное «кстати, об изменениях между вами двумя». Что ж, этого следовало ожидать после всего того, что она тут наговорила — в этом плане у неё точно не было никаких ложных надежд. Доркас вооружилась чашкой скорее для того, чтобы как-то занять руки, хотя почти сразу отставила её, даже не притронувшись к напитку.

— А что насчёт Джона? У Джона всё прросто пррекррасно. Джон прросто пррекррасен, — нахмурившись, она потёрла переносицу, разрываемая ядрёной смесью из смущения и раздражения из-за невозможности описывать Долиша не столь красноречиво. — Не обрращай внимания. В общем, как ты уже понял, из-за этого зелья я вынуждена говоррить всё, что думаю. И поскольку я сейчас постоянно думаю о Джоне... — договаривать Доркас не стала, уверенная, что для вынесения вердикта этого будет достаточно, и коротко пожала плечами. — Но нет, мы не в ссорре. Хотя, наверрное, могли бы быть, если бы он узнал... Но врряд ли бы мы порругались, скоррее бы отдалились и стали прросто стрранно себя вести, — предположила Доркас и замолчала, внезапно осознав, что с недавних пор Долиш действительно отдалился и стал странно себя вести. Как будто теперь он сторонился её, если не сказать больше — избегал — уж насколько это было возможно с учётом их работы, расположения их рабочих мест в Аврорате и служебным графиком, отчего складывалось ощущение, что они больше не так близки, как были, и что Джона стало мало, намного меньше, чем она привыкла. Хотя это не шло ни в какое сравнение с тем, что изменившееся поведение Долиша, которое раньше она могла списать на службу, в свете последних событий воспринималось совершенно по-другому. Прежде Доркас не думала, что Джон мог бы распознать её чувства до того, как она сама в них разобралась, однако должна же была быть причина, почему он теперь словно выстроил с ней дистанцию, и, кажется, это она и была, ведь с ней эти вопросы больше не требовали ответов. — Если только он уже не знает, а он знает, да? Он знает, что нравится мне и поэтому так изменился? — с горькой усмешкой пробормотала она, и одного последовавшего за этим взгляда на Арсениуса хватило, чтобы понять — он тоже в курсе. — И ты тоже... — Прекрасно. При новости, что её симпатия была уже давно известна всем, кроме неё самой, она даже не заметила, как мысли снова стали проговариваться вслух дабы помочь ей хотя бы так справиться с потрясением. И чему ты вообще удивляешься, Медоуз? Как будто им впервой чем-то таким делиться. Джиггер же рассказывал Долишу, что он был в тебя влюблён, во-о-от, а Долиш Джиггеру — что ты влюблена в него. Типичные мужские разговоры. Совершенно ничего необычного.

Хорошо всё-таки, что она решила не держать чашку в руках. От избытка эмоций она бы непременно лопнула где-то в процессе. А может, это же и было плохо, что лопнула не чашка, а она сама, что Доркас поняла почти сразу, с очередным взглядом на Арсениуса, поняла, что именно она только что наделала, но уже слишком поздно, чтобы это исправить.

Подпись автора

A million things I wish you would say Even if I fall that you will stay And none of my flaws can turn you away

И казалось бы, ситуация и без того хуже некуда и надо очень постараться, чтобы испортить её ещё больше, однако Доркас даже не удивилась, обнаружив, что ей это удалось, когда к ним почти сразу присоединилась Петуния Эванс, чья реакция не оставляла сомнений в том, что она слышала те самые слова.

— Да вы издеваетесь! — пробормотала Доркас, тяжело осев в кресле, и спрятала лицо в руках, после чего сложила ладони вместе так, чтобы теперь уж точно держать рот полностью закрытым. Конечно, ей следовало бы немедленно объясниться, если бы она знала, как это сделать и если бы существовала хоть какая-то гарантия, что она не сделает только хуже, сказав что-то ещё, поэтому, сохраняя неловкую тишину, с виноватым видом глядела по очереди то на Джиггера, то на мисс Эванс, за их движениями и поступками, вознамерившись не издавать ни звука, пока это не станет вопросом жизни и смерти. Ну или пока не явится Эффи с долгожданным антидотом, который даст Доркас возможность попросить прощения и всё прояснить, чтобы как-то смягчить результат своей ошибки. А пока что она просто наблюдала, рассчитывая по эмоциям и репликам собеседников, вызванных последним признанием, предугадать развитие событий, однако их лица и голоса выражали так много всего, что было сложно выделить и зацепиться за что-то конкретное, что помогло бы побороть собственное смятение.

Переживала, впрочем, Доркас не за себя. Перспектива упасть в глазах Арсениуса и Петунии, как человек, достойный доверия и их доброго расположения, в связи со случившимся была, разумеется, малоприятной, но не смертельной. Куда больше её волновал Джон и тревожило то, как сильно её несдержанность могла повлиять на его отношения Джиггером. Дружба дружбой, но Доркас не понаслышке знала, как некоторые тайны могли отдалить и сделать чужими даже самых близких людей. И не важно, шла ли речь о специально умолчанном, или, наоборот, о ненароком озвученном. Она не забыла Тауэрский мост. И хотя сравнивать то, что произошло тогда, с тем, что случилось сейчас, было неправильно, Доркас не могла не замечать какую-то иронию в том, что именно Арсениус снова стоял перед выбором, будто кто-то испытывал их всех и его — ими. Ей хотелось напомнить ему, что совсем необязательно принимать решение сгоряча, и что всё это было очень давно и не имеет никакого значения в настоящем... Разные мысли кружились в её голове в ответ на ту борьбу, что читалась на лице друга, и не исключено, что какая-то их часть даже просочилась наружу, сквозь сомкнутые зубы и прикушенный в раздражении язык — Доркас была в таком состоянии, что могла и не обратить внимания, как снова теряет контроль над своим речевым аппаратом. Как бы то ни было, с её невольной помощью или без, но Джиггер пришёл к какому-то согласию с собой, а в следующий миг с улыбкой удалился из гостиной в примыкающую к ней комнату, оставляя её и магглу томиться от любопытства и недоумения наедине. Потому что улыбка была последней вещью, которую лично она ожидала увидеть. Вскоре, однако, интерес Доркас был утолён, когда по одной единственной фразе, донёсшейся из соседнего помещения, стало понятно, чего добивается Арсениус — вызывает Долиша по каминной сети, заставляя её разом обмереть. Воображение живо подкинуло Доркас сцену с моста, заменив действующие роли так, что это она оставалась там один на один со своим раскрывшимся секретом и разбитым сердцем, а Джон уходил, но она отмахнулась от пугающего наваждения, не давая ему права завладеть своим разумом. Нет, она этого не допустит. Аврор она, в конце концов, или где?

— Что... ты никак моей смеррти хочешь, Джиггернаут... — Доркас подскочила на месте и бросилась к двери, в чём вообще-то не было никакой необходимости, ведь та была открыта достаточно, чтобы полностью всё слышать в любой точке гостиной, а повышенный тон беседы не оставлял ни малейшего шанса недопониманию. Её разбирала обида, что он её вот так подставил, хотя объективно понимала, что после всего не имела никакого морального права злиться. — Да я и так всё знаю о его чувствах! — задушенным шёпотом заявила она. — Рради всего святого, две пинты стаута. Я не настолько пьяна, чтобы ещё рраз выслушивать, что он относится ко мне, как к рребёнку, — сердито воскликнула она, возможно, даже громче, чем следовало бы, если она и дальше планировала не раскрываться перед Джоном, и раздосадованно постучала пальцами по непослушным губам. Поздно. Оставаться здесь становилось опасно. От катастрофы ей отделяли лишь одна стена и несколько шагов, и надо было срочно отсюда убираться. Да. Точно. Долишу не придётся уходить, если уйдёт она. Доркас отпрянула от двери и попятилась было к камину, но поймала на себе взгляд магглы и застыла, как вкопанная, осознавая потребность как-то прояснить ситуацию. Она столько наворотила и должна была попробовать исправить хотя бы это.

— Я понимаю, как это всё выглядит со сторроны, но, поверрьте, мисс Эванс, между мной и Арсениусом не было ничего, из-за чего вам стоило бы беспокоиться, — заверила её Доркас так тихо, как только могла, подходя к Петунии поближе, между тем напряжённо вслушиваясь в диалог за стенкой, чтобы не пропустить момент, когда стоит удирать. — Честно, я прришла сюда не для того, чтобы ворошить пррошлое. Я попала под действие зелья, которрое вынуждает меня говоррить всю прравду, что прриходит на ум, и прросто так получилось. Клянусь мощами Мерлина, если бы я вспомнила об этом зарранее, я бы нашла дрругой способ рразобрраться с этой прроблемой... Но я об этом не думала, потому что для меня в перрвую очерредь это всегда была только дрружба. И я уверрена, у него ко мне тоже, потому что он ни рразу не вёл себя со мной так, как ведёт себя с вами. Такого Арсениуса, каким его знаете вы, я не знаю и никогда рраньше не знала. Поэтому пррошу не смотррите на меня, как на вррага. Я вам не соперрница. Напрротив, я искрренне ррада за вас обоих. А ещё мне, прравда, жаль, что наша встрреча снова состоялась прри ужасных обстоятельствах, нам опрределённо стоит перрестать так делать, если мы захотим узнать дрруг дрруга получше, — она позволила себе смешок. — Во-о-от. А сейчас я пррошу меня извинить, но мне порра... — Доркас уже было развернулась, но напоследок добавила ещё: — Пожалуйста, напомните Арсу, чтобы он отпрравил прротивоядие ко мне домой с совой. Боюсь, ещё одно фиаско с Джоном я прросто не вынесу. Спасибо.

А теперь бежать, как можно быстрее и как можно дальше, ведь разговор между Джиггером и Долишем только что прервался, а значит счёт шёл на считанные мгновения, прежде чем дверь распахнётся и ей придётся иметь дело с последствиями. Буквально влететь в камин, едва не свернув рождественские гирлянды, которыми он был украшен. Отчеканив «Кабанья голова», кинуть под ноги горстку летучего пороха и почти с таким же размахом вывалиться в пункте назначения. Чудом не разбудить козлика Дружбу и не переполошить гостей Аберфорта Дамблдора, стремительно пересекая трактир. Наконец, выбраться на отрезвляюще холодный воздух хогсмидской улицы и разрешить себе немного расслабиться, прежде чем достать палочку и приготовиться к аппарации.

Да, так она и поступит. И двинулась к камину.

Подпись автора

A million things I wish you would say Even if I fall that you will stay And none of my flaws can turn you away

И всё снова пошло не по плану. Не сказать чтобы Доркас удивилась — весь этот вечер олицетворял собой какую-то невероятно жестокую демонстрацию того, как терпели сокрушительный крах все её решения и поступки, даже если они представлялись ей образцом разумности и адекватности — но оказалась всё-таки абсолютно не готова к тому, что Петуния попробует её остановить и отговорить, проводя параллели между своими отношениями с Арсениусом и её отношениями с Джоном, как если бы их случаи были одинаковыми. Вот только у них не было ничего общего, кроме разницы в возрасте, но Доркас могла поклясться, что Джиггер уж точно не говорил мисс Эванс: «А вот если бы ты была моей дочерью...», потому что в их истории не было барьера в виде неравенства, какое могло существовать между наставником и стажёром. Хотя по большому счёту это не имело ни малейшего значения, поскольку Долиш знал о её чувствах, а значит, будь они взаимны, или не ведай он о них совсем ничего, он наверняка не избегал бы её теперь, словно она прокажённая. А значит... Не было никакой ошибки, и не было никакого смысла рисковать. Доркас собралась было отшутиться, приводя в действие свой обычный защитный механизм, но ей стало совершенно не до веселья, когда Арсениус и Джон вошли в гостиную, чем окончательно порушили её первоначальный замысел убраться отсюда побыстрее незамеченной. И без того жалкое подобие улыбки Доркас полностью исчезло при виде внезапно замолчавшего смутившегося Долиша — неловкость на его лице была видна невооружённым взглядом и не оставляла места сомнению, что есть какая-то причина, почему в её присутствии он так странно себя ведёт и постоянно её морозится. Это задело её куда сильнее, чем дерзкое решение Джиггера вмешаться, который, будучи в курсе всех обстоятельств, всё равно сделал то, что сделал, отчего в состоянии некоторого аффекта Доркас даже не обратила внимание на появившуюся рядом с долгожданным антидотом Эффи. Однако всю серьёзность намерений и размах катастрофы, которую только что организовал Арсениус Джиггер и нарёк «сюрпризом», она осознала, лишь когда он щелчком пальцев заблокировал камины и предложил им с мисс Эванс самоустраниться, чтобы дальше она и Джон пообщались друг с другом наедине. Держать некогда данное себе обещание не открывать рот во что бы то ни стало в свете этой подставы оказалось попросту нереально.

— Что, нет! Не поступай так с ним! Со мной! Джиггернаут! Хочешь, чтобы я умеррла от позорра? Я же потом веррнусь прризрраком и буду напоминать тебе об этом всю жизнь! — в отчаянии крикнула она вдогонку, но её уже не слышали. — Подумайте о... — Дверь закрылась, оставляя её с Долишем один на один. — ...детях! — Она заозиралась по сторонам в надежде отыскать какой-то альтернативный способ выбраться из этой западни, но в комнате были только две двери, одна из которых — в кабинет — наверняка тупиковая, и несколько окон, которые не исключено что могли её связать шторами за несанкционированные поползновения наружу, чтобы отрезать путь к отступлению. Поместье Арса отличалось весьма тяжёлым характером, а у связанной неё вообще не было шанса предотвратить все беды, которые мог наделать её неспособный удержаться за зубами язык. Следовательно, её единственным выходом из положения являлась дверь, за которой только что скрылись хозяева дома. И на пути которой стоял Джон. И с учётом их расположения относительно друг друга, отдалённости от двери и богато заставленного мебелью пространства вокруг, несложно было вычислить, что Долиш поймает её прежде, чем она доберётся до своей цели. А Доркас просто не могла себе подпустить к себе Джона настолько близко. Перспектива же отвлечь его вербально пробила её на нервный смех, который ослабил контроль над речевым аппаратом.

— Поверрь, я была бы ррада оказаться твоей галлюцинацией, — ответила она, не совладав с собой. Доркас поморщилась, как будто эта фраза причиняла ей физическую боль, хотя та по сути была едва ли не самой невинной из всех, что она здесь на эмоциях наговорила. Однако невозможность контролировать себя сильно деморализовывала, сковывая всё тело напряжением и стеснением, как будто она находилась тут перед ним обнажённой. Она прикусила губу, чтобы ненароком не выдать ничего, что содержало бы в себе обнажённую её и Долиша в одном предложении, всячески стараясь на него не смотреть, чтобы лишний раз себя не провоцировать. Именно тогда-то она и обнаружила в нескольких шагах от себя Эффи с противоядием.

— Это оно? — едва дыша, спросила она, и эльфийка кивнула. Доркас так воспряла духом от этого известия, моментально теряя былую бдительность от облегчения, что когда Джон начал задавать вопросы, чтобы разобраться во всём, что здесь творилось, слишком расслабленная она к своему ужасу тоже не смогла не ответить.

— Нет, я не в поррядке... И я тут не по своему желанию. Если бы рречь шла о моём желании, полагаю, я бы пошла не к Джиггеру, а к тебе, ведь я... Ааааа, НЕТ! Да чтоб тебя, Медоуз! — взвыла Доркас от досады, хватаясь за голову, и в этот миг раздался звук бьющегося стекла, из-за которого всё внутри буквально оборвалось.

Терзаясь страшной догадкой, Доркас повернулась к Эффи, которая разве что в обморок не падала от потрясения, и — прроклятье! — увидела в своих ногах осколки и след от пролитого на обувь зелья. Кажется, она так ошарашила эльфийку своим воплем, что та с перепугу уронила флакон. И сейчас, судя по всему, была готова предаться акту членовредительства из-за содеянного. И Долиш, конечно же, не нашёл момента лучше, чтобы продолжить своё наступление ради поиска истины, пока Доркас судорожно пыталась спасти хоть что-то от своего достоинства, отодвигаясь от него как можно дальше, пока не упёрлась спиной в рождественскую ель.

— Виски, сейчас! — попросила она, и в этот раз Эффи не подвела и доставила бутыль без каких-либо заминок. Вероятно, это была одна из худших идей, вливать в себя столь крепкий напиток после зелья правды, но особого выбора у неё не было. Джону была прекрасна известна её склонность пороть полную чушь по пьяни, и, если она, будучи в нетрезвом виде, начнёт признаваться ему в любви или флиртовать без тормозов, потом она вполне может объяснить это тем, что всё дело было в алкогольном помутнении. Так что когда Долиш окончил свой красивый опус о том, как Арсениус и Петуния пришли к взаимопониманию, словом «откровенно», Доркас, наплевав на все приличия, уже присосалась к горлышку. Она глотала виски, пока не почувствовала, что ядрёная жидкость вот-вот полезет обратно, и, кашляя, остановилась. Всё нутро горело адским пламенем, а из глаз брызнули слёзы, но она смогла хотя бы это и даже не сопротивлялась, когда Джон, подошедший почти вплотную, отобрал у неё пойло.

Теперь он был так близко, что было нереально его игнорировать. Исходящее от него тепло, или его запах, или его взгляд, или его вид... Поразительно, но домашний, собравшийся спать Джон Долиш выглядел непривычно небрежно и соблазнительно уютно, каким-то до одури приглашающим к прикосновению. Его волосы непослушно торчали, а рубашка была застёгнута наполовину, что так не вязалось с обыкновенно аккуратным и с иголочки одетым Джоном Долишем, который обитал в Аврорате. Проникший в кровь алкоголь постепенно вырубил остатки самоконтроля, так что Доркас не сразу поняла, что стала неосознанно пороть ту самую полную чушь, которая приходила ей на ум при виде Долиша и от которой она так жаждала его уберечь.

— Ты случился. — Как ей казалось, подумала она, но на деле пробормотала. — И к слову об откровенном. Твои волосы хочется потрогать. А ещё ты совсем раздет... Ну не прямо совсем. Не думаю, что возможна ситуация, где ты был бы в моём присутствии совсем раздет. К сожалению. — То, что это было сказано не иначе как вслух, Доркас скорее увидела, чем услышала. Увидела в том, как медленно меняется выражение лица Джона, заставляя её задуматься о том, чем это вызвано. И — о нет! нет, нет, НЕТ! Мерлин, почему ты покинул меня?! — затем до неё дошло, так что Доркас в одночасье оцепенела. Из всей той дури, что она самозабвенно несла в течение вечера всем подрядам, с Долишем она посчитала нужным поделиться именно ЭТИМ. Что она хочет его потрогать и увидеть без одежды. Не дожидаясь, когда эмоции, обуревающие Джона, сложатся в некий аналог бесхитростного «ЧТО ТЫ, ЧЁРТ ВОЗЬМИ, ХОЧЕШЬ, МЕДОУЗ?!», она воспользовалась его растерянностью, произнесла скороговоркой — «Умоляю, не говорри со мной. Забудь всё это. Я потом всё объясню. Мне порра бежать» — нырнула под его руку и бросилась наутёк.

Подпись автора

A million things I wish you would say Even if I fall that you will stay And none of my flaws can turn you away