В комнате, наполненной свечами, в вечернее время суток, громко разносился хруст острого пера по желтоватому листу пергамента красивым, аккуратным каллиграфическим почерком. Августа Лонгботтом, наконец, нашла время, чтобы ответить мальчишке, что некогда посещал ее лавку за баснословным заказом для ее школьной подруги.

Здравствуй, Северус! Я рада получить от тебя весточку.

Женщина начинает мягко, но не собирается уже звать его мальчиком, как делала это прежде. Для нее он всегда останется совсем юношей, нуждающимся в поддержке, тепле и заботе, но чем старше становится человек, тем сложнее ему становится это проявлять. Особенно такому черноволосому мальчику, которому буквально не позволяла гордость показать свои слабости кому-либо на этой земле.

С тобой и Эйлин все хорошо? Я не слышала о произошедшем, была занята работой.

Кто-то невзначай, кажется, говорил о пожаре, но столь быстро это пронеслось мимо, что даже не успелось окончательно запомнится. Быть точнее, мало кто вдавался в подробности. Тем более, Августа не была из тех женщин, которые любили собирать сплетни. Она предпочитала свой собственный мир тому, что был в ее окружении.

Хотела бы она сказать, что отвечать Северусу было легко, но это было не так. Женщина, сидящая в мягком кожаном, офисном кресле, оторвав перо от пергамента, вглядывалась в бегающие огоньки пламени разведенного камина. Пожар не бывает какой-то случайностью, особенно в мире волшебников, сказанное настораживало. С любым огнем можно было справиться, кроме одного ей известного адского пламени, от которого, к сожалению, спасения практически не было.

Расскажи мне, Северус, что случилось, прошу тебя. Когда случился пожар? При каких обстоятельствах? Есть ли вам где сейчас жить с Эйлин? Мой мальчик…

Последнее слово она нерешительно зачеркивает, понимая, что все же ее материнские чувства вырываются наружу, пусть она и приняла для себя решение так не поступать. Письмо напоминает незаконченный диалог между двумя людьми, сложный диалог, дающийся нелегко обоим.

Ты мог сказать мне об этом раньше. Ты можешь рассказывать мне все.

Она собирается с новыми силами. Необходимо оставить то свое прошлое в далеком прошлом, жить тем настоящим, которое у нее есть сейчас, и в этом настоящем был этот самый мальчик, которому потребовалось куда больше сил, чтобы написать Августе, чем ей самой сейчас дать ему ответ. В конце концов, быть взрослым – еще не приговор. Вот быть слабой…

Я переживаю за вас. За Эйлин. За тебя. Не могу представить, как тебе, мальчик, одиноко. Как сложно. Как много трудностей взвалилось на твои плечи. Вижу, какой ты заботливый, какой преданный, какой мягкий. Какой ты внутри, Северус. Невероятно сильный и ты… добрый, мой мальчик. Твое отношение к Эйлин говорит о многом. Столько терпения нет и у меньшинства людей. Ты заботишься о тех, кого ты любишь. Готов отдать все, лишь бы любимым было хорошо...

И как жаль, что ты так не умеешь принимать помощь от других.

Августа не пишет эти строки, оставляя свое предложение незаконченным. Клякса на последней точке в многоточии определенно жирнее остальных точек. Ей словно требовалось то самое продолжение, но его не последовало.

Расскажи мне все, Северус.

Она заканчивает письмо на этой строчке. Не подписывается. Заканчивает также, как начала с самого начала. Тем самым «Северус». Словно в какой-то момент она приподняла завесу границ между ними и снова вернула ее на месте. Без всяких дальнейших реверансов. Открываться людям – это всегда очень сложно. Особенно, когда дело касалось такого гордого мальчика, как Северус Снейп. И что очевидно было заметить и для самой Августы, - которой было также сложно демонстрировать свои эмоции людям.

Особенно холодные вечера октября в Англии Августа предпочитала проводить вечера вместе с бутылкой джина. Её любимый бокал, рельефный, напоминающий структуру необработанного драгоценного камня, тяжёлый, но приятно ложащийся в руке. Трепкий вкус травяного напитка обжигает горло, несмотря на приличное количество льда. Крепкий лондонский сухой джин с добавлением лимонной цедры. Вечера всегда переставали быть томными и одинокими, когда в руках Лонгботтом оказывался этот напиток.

Адресат, которому женщина отправила ответное письмо, непростительно долго оставлял её без ответа. Она понимала, что этому мальчику требуется время, и только время, чтобы он смог дать себе волю написать. Сил у юноши было предостаточно, и кроме сил, там была намешана такая гамма чувств, что без наличия этого самого время вряд ли бы он решился снова написать.

Она просто верила. Верила в этого мальчика. Верила в него, как когда-то верила в Эйлин. Верила, что у неё все сложится хорошо, и что история самой Августы воплотится в счастливый конец для Эйлин Принц. До самого конца вера жила в женщина. Жила, пока она не встретила Эйлин в состоянии, которое нельзя назвать жизнью. Невыносимо было видеть, какое горе для себя приобрела её школьная подруга. И какое счастье было в юном Северусе, который столь предано оберегал свою матушку от ненастий. Такую трепетную заботу можно встретить столь редко. Она как тот самый неограненный драгоценный камень, как бокал, который крутила в своих руках Лонгботтом, пока не услышала стук клюва в окошко своего кабинете.

Ответил.

С этой мыслью она встретила почтальона, требующуего ухода и кормления. Развернула письмо и горько улыбалась интонации юноши. Резко, грубо, словно она для него была девочкой, которую нужно поставить на место. Девочка посмела посягнуть на границы юноши. Это делать было строго запрещено.

Читает и расплывается в улыбке. Так странно осознавать тот факт, что Северус старался быть строг к ней, и понимать, что на самом деле юноша был строг к самому себе. Слишком высокие требования он предъявлял к собственной личности. Люди слабы. Августа стала понимать это уже очень давно. Сила не в том, чтобы стараться выглядеть сильным, а в умении признавать свои слабости.

Мой дорогой мальчик!

В этот раз Августа не стала называть его по имени. Не легло перо в руке, и джин в организме давал о себе знать.

Ты так стремительно делаешь выводы о том, чего ещё не успел познать. Я понимаю, тебе пришлось пережить многое...

Кончик пера окунается в чернильцу и снова возвращается на желтоватый пергамент.

Все же ты ещё так юн. Так молод. Твои рассуждения заставляют меня содрогнуться от одной только мысли о том, сколько всего сейчас на твоих плечах. Ты рассуждаешь мерками и шаблонами общества. Общества, которое нам, милый, не суждено понять. Бытующее мнение эфемерно и всегда будет навязано теми или другими людьми...

Мы не в силах бороться с мнением большинства. Но никто, мой дорогой, никогда не сможет запретить нам быть теми, кто мы есть на самом деле. Чистота крови, марания, предатели рода - все ширма, маски, зеркала. Нам, людям, бывает страшно. Страшно от того, что мы чему-то не соответствуем. Где-то не вписываемся в какие-то стандарты. Нам кажется, что весь мир готов от нас отвернуться. Это лишь барьеры в нашей голове, мой милый. С ними приходится бороться каждый день, я знаю. Ты для себя самый главный враг. Только ты можешь помешать самому себе быть тем, кем ты хочешь быть. Быть тем самым юношей, о котором я писала ранее, или представителем павшего рода, как ты сам выразился.

Женщина отложила перо и пергамент в сторону, размышляя, стоит ли продолжать дальше или следует остановиться. Огонь зачаровывал своими танцами, початая бутылка джина непременно отвлекала её взгляд. Тот самый способ борьбы Августы с реальностью. С тем самым не принятием себя и смирением с действительностью. Этот лондонский сухой джин, разбавленный льдом. У всех были свои методы.

Я рада, что все обошлось, Северус.

Понимает, что её тон меняется. Он меняется с осознанием того, что она сейчас занимается замещением собственных иллюзий. Нет желания обращать внимания на рыцарский поступок мальчика, Августа уже привыкла, что все давно забыли о существовании манер, тех самых, о которых теперь можно было читать только в книжках.

К сожалению, я не могу тебе помочь.

Буквально перечеркивает собственную открытость к мальчику. Словно только что она тянулась к нему, и вот сейчас опустила протянутую руку. Действительно, она не знала, как можно было помочь. Разумеется, могла бы обратиться за советом к Минерве. Её знаний бы хватило, чтобы разжечь едва горящие угли. Но Августа не нашла в себе желания сделать этого.

Я всего лишь швея, мой мальчик. Мои познания в магии не такие обширные, как бы горько мне это не было признавать. Заколдовать платье - вот что мне по силам.

Опустила руку. Опустила и тут же вновь дёрнула её, слегка, словно была готова снова её протянуть. Едва. Совсем чуть-чуть.

Я могу спросить у Минервы. Если она не подскажет, думаю, Альбус Дамблдор сможет помочь Эйлин. По крайней мере, я попытаюсь.

Тыльная сторона ладони скользила по пергаменту столь уверенно, столь убедительно. Она снова взяла себя в руки. Те самые руки, которые она снова могла протянуть Северусу.

Вы можете пожить у нас с Арфангом. У нас есть прекрасный маленький гостевой домик. Тебе будет полегче, Эйлин будет под присмотром. Арфанг дома практически постоянно. Когда Минерва ответит, возможно, нам придётся отправиться в Хогвартс. Хорошо бы, если бы мы были ближе. Все-таки в школе у людей не так много свободного времени.

Жду твоего ответа.