Луна, холодная и безжалостная, проливает свой серебряный свет на лес, превращая каждую травинку в лезвие, каждую тень — в угрозу.
Яркая, идеальная, звонкая и манящая. Волк вскидывает к ней голову, смотрит несколько секунд, прежде чем, облизав клыки, двинуться по тропе вниз.
Он водит носом, ловит ускользающие запахи. Движется медленно и осторожно, сливается с сумраком и глубокими тенями. Хочет сорваться на бег, стремительный и неудержимый, от чего лопатки сводит под нетерпеливой волной.
Где-то впереди косуля; маленькая и спокойная, она щиплет влажную траву в тишине спящего леса, и волк не тревожит установившуюся гармонию. Он крадется осторожно, высоко поднимая лапы, чтобы переступить вздымающиеся из земли корни. Голод ведёт тело, инстинкты нашептывают последовательность действий, толкают вперёд, вынуждают пригибаться к самой земле, грудью скользя по неровному дерну.
Голодно. Он голодный, и в пасти пузырится слюна, становящаяся тем гуще, чем ближе он оказывается к безмятежной жертве. Предвкушение первого укуса и горячки зачинающейся погони будоражит напряженное тело, и легкие лапы перебирают шаги с необычной деликатностью. Он минует кустарник, сливается с мраком; его шерсть настолько темна, что едва различима на фоне царящего вокруг мрака, и косуля совсем не тревожится, продолжая склоняться к растительности под стройными ногами.
Волк ждет. Вкрадчиво скользит в темноте, низкий круп опускается к земле, пока жесткий язык облизывает обнажившиеся клыки. Янтарь внимательных глаз сияет тускло и слабо, словно отзываясь на необходимость сливаться с темнотой, и до цели остается один рывок, длинный и сильный; он, уверенный в грядущей победе, напружинивает податливые мышцы, пригибаясь к дерну, и…
Выстрел. Настоящий взрыв в лесной тишине.
Косуля поднимает изящную морду, шевельнув стоячими ушами, разворачивается и ныряет в темень, едва слышно ступая быстрыми ногами. Волк оборачивается на звук — раздосадованный, он отказывается от прыжка и преследования, хорошо понимая, что жертву уже не догнать. Сдавленно рычит; радужки вспыхивают злым огнем, устремляясь в неизвестность, и торопливо обшаривают местность в поисках источника звука и чужака.
Он знает откуда-то, что звук этот не может принадлежать кому-то безопасному. Он знает, что поблизости тлеет нечто недоброе, и смоляная шерсть на загривке встает дыбом, отвечая на проснувшуюся предосторожность — бей или беги, древнейший инстинкт, и волк тревожно вздыбливается, вслушиваясь в неизвестность.
Чувствительное обоняние не улавливает ничего, кроме духа несбывшейся жертвы, успевшей сбежать безнадежно далеко. Ярость, смешанная с первобытной обидой, если бы он только знал, что такое обида, уводит волка в сторону и ближе к тому месту, где может скрываться опасность. Он вглядывается в сумрак, встав во весь рост, и острые уши чутко вслушиваются в окружающие шорохи.
Слышит как пульсирует чужое сердце. Сильное, сильнее, чем у косули — оно набатом взрывает действительность, оглушая его, и волк ропчет. Ворчит, отступая, когда в просвете между деревьями становится различима человеческая фигура.
Угроза вибрирует, воздух наливается тяжестью. Он пятится, переступая задними лапами; жмёт уши к затылку, вглядываясь в силуэт, и опускает круп, готовый не к побегу, но к отчаянному рывку и прыжку вперед.
Запахи металла и пороха царапают глотку.
Он знает эти запахи.
И знает, чем они могут обернуться.
Желающий всего лишь насытиться, волк рыщет взглядом вокруг, находит брешь в сплошной стене из густого кустарника и рвется туда, вздыбливая дерн сильными лапами. Чёрной молнией бросается прочь. Направо. Налево. Едва ли разбирая звериные тропы. Что-то ведёт, наитие или рефлекс, и в голове нет ничего, кроме одного — нужно бежать. От фигуры, пахнущей металлом и смертью.
К той, другой, которая пахнет сладостью и теплом.
Но он не знает, где искать, но всегда чувствует — как. Он всегда слишком далеко.
Ощущение, предшествующее началу погони, охватывает оборотня. И он прислушивается к эфемерному, неясному, призрачному зову, звучавшему где-то внутри его головы. Тонкий и отчаянный, он походит на журчание ручья, у которого он отдыхал с началом ночи.
Ему многое непонятно, он практически ничего не знает о мире, в который он пришёл не так давно и так внезапно, но выбора у волка нет. И единственное, в чём он уверен, так это в необходимости выжить.
Выжить и утолить голод.
В какой момент стремительного, долгого и изнурительного бега вперед его стало настигать узнавание? Призрачное и эфемерное, принадлежащее не его памяти, потому что волк в этих лесах ещё не был и по этим тропам никогда раньше не ходил.
Навострив чуткие уши, он вслушивается в мерный шум спящего города, свернувшегося в кольце дороги, пахнущей сухостью, каменной крошкой и чем-то едким, за холмом. Замедлив шаг, взбирается на возвышенность осторожно, снова крадучись, не зная, что ждет его по ту сторону.
Потом несколько минут стоит и смотрит, внимательным взглядом скользя по далеким, растворившимся в ночи очертаниям домов, по ярким огонькам фонарных столбов, по пересечению улиц. Пока не останавливается на одном из домиков на самой окраине.
Внутри вспыхивает узнавание, ликование, жар.
Волк скалится, нетерпеливо облизывает клыки и тенью скользит вниз с холма.
Он крадется осторожно, хотя здесь нет выступающих из земли корней, через которые нужно аккуратно переступить, чтобы не выдать себя.
Скользит вдоль кирпичной невысокой ограды в поисках бреши. Не находит и, обойдя ещё круг, в стремительном прыжке перемахивает на другую сторону. Лапы тяжело касаются земли. Волк пригибается к ней и замирает, вслушивается в тишину и звуки дома.
Сливаясь с темнотой, он огибает дом по кругу. Помедлив, легко взбирается на крыльцо и принюхивается к запертой двери. Соскальзывает вниз, отходит от каменного шершавого бока дома, нагретого за день на солнце. Останавливается напротив единственного окна, в котором горит свет.
Медлит.
Застывает на границе света и темноты.
В пасти пузырится слюна, потому что ноздри щекочет множество приятных, откуда-то знакомых, желанных запахов. И радужки вспыхивают янтарем предвкушения.

Отредактировано Fenrir Greyback (2025-12-02 12:11:04)

Он наблюдает за движением в доме. За тонким силуэтом, который отбрасывает на стену дрожащие тени. Запах становится острее, насыщеннее, он словно протекает через стекло горячей волной, ударяя в ноздри сладким ударом памяти. Знакомо. Не имя, не лицо и даже не голос, а сама суть этого тепла, этого трепетного биения сердца, что он слышит сквозь стены.
Волк глухо ворчит, низко опустив голову. Предвкушение смывает ярость от неудавшейся охоты, затмевает страх перед человеком с ружьем. Здесь, сейчас, за этой хрупкой преградой, его новая цель. Постоянная цель. Настоящая. Не косуля, утоляющая голод плоти, а нечто большее. Что-то, что утоляет совершенно иной голод…
Он осторожно делает шаг из мрака ближе к полосе света, льющейся из окна. Шерсть на загривке стоит дыбом, но теперь не от угрозы, а от нетерпения.
Янтарь глаз горит, отражая и преумножая свет из комнаты. Он видит, как фигура проходит мимо, так близко, что он мог бы коснуться её, не будь между ними этого холодного, прозрачного барьера. Она не видит его. Не слышит. Не замечает.
Слепая и уязвимая добыча.
Зверь отступает во тьму, отходит от окна. Сливаясь с мраком, начинает свой обход. Его лапы, привыкшие бесшумно ступать по лесной подстилке, теперь легко касаются ухоженного газона.
Входная дверь крепкая. Она пахнет железом и безопасностью. Но его внимание привлекает другое — маленькая, почти незаметная форточка, ведущая в подвал. Старая, с чуть подгнившей и просевшей рамой. Снизу тянет сыростью, землей и… мышами.
Приближаясь, волк склоняет голову. Один раз, а потом второй, с силой толкает лбом. Дерево с треском поддается. Стекло не разбивается, но со звоном вываливается внутрь, в подвальную темноту. Достаточно громко, чтобы насторожить, но недостаточно, чтобы поднять тревогу.
Он втягивается в узкий проем, шерсть на загривке и спине цепляет оконную раму.
Всё вокруг пахнет пылью и давно забытыми вещами. Многое откликается сумрачным узнаванием. И сквозь это — всё тот же сладкий запах, теперь смешанный с ароматом её шагов на полу выше.
Волк замирает, прислушивается к окружающим его звукам сонного дома.
К едва различимому тиканью часов где-то наверху. К скрипу половиц под лёгкими шагами. К ровному дыханию за потолком.
Он подходит к лестнице, что ведёт наверх. Медленно поднимается, пропуская ту ступеньку, что извечно скрипит — откуда он это знает?
Он застывает, опустив голову, перед закрытой дверью. Щели под ней достаточно, чтобы втянуть воздух. Здесь. Она здесь.
Так близко, что горячая слюна наполняет пасть.
Волк толкает тяжелую дверь, и она поддаётся с отвратительным скрипом.

Отредактировано Fenrir Greyback (2025-12-02 12:10:59)

Дверь захлопывается. Деревянный щит, пахнущий старой краской и едкой магией, встает на пути. Но за ним — она. Её паника расцвечивает воздух сладковатым дымком, затмевающим все остальные запахи. Её сердцебиение — барабанная дробь, зовущая его вперед.
Ярость от неудачи с косулей, тлеющая где-то глубоко в животе, вспыхивает с новой силой, выжигая всё остальное. Эта добыча убегает. Его добыча. Тот самый сладкий, манящий источник тепла, что тянул его сквозь лес, прочь от железа и пороха.
Зверь рвётся вперед, не раздумывая. Мышцы плеч и грудины напрягаются в едином порыве, и всё его тело, тяжелое и упругое, ударяет в преграду. Дерево с глухим треском поддается, но не сразу. Он чувствует отдачу, отзывающуюся в костях, слышит испуганный вздох и быстрые удаляющиеся шаги по ту сторону. Ещё удар. И ещё. Несколько крупных щепок впиваются в плечо и загривок, но эта боль ничтожна и лишь разжигает азарт погони, добавляя в воздух пряную ноту собственной крови.
Волк протискивается в образовавшуюся дыру, его шерсть цепляется за обломки древесины, тянется, рвется.
Воздух гудит, пропитанный симфонией её страха и его голода, жажды крови и плоти.
Беги. Всегда беги.
Оборотень срывается вперёд по коридору, его когти цокают по полированному полу, отбивая дикий, неистовый ритм. Очередная запертая дверь выглядит прочнее, пахнет заклятьем, но распахивается от мощи его удара. Инерция заносит его дальше и в сторону, зверь с размаху задевает плечом какой-то небольшой столик. Слышатся грохот падающего дерева и хрустальный звон разбивающегося стекла. Жалкая помеха.
Он перепрыгивает одним плавным, почти невесомым движением груду обломков и опрокинутое кресло, даже не замедляя бега. Его не остановить. Не остановить голод, который теперь разворачивается в нем кольцами не только где-то в желудке, а в сознании, в крови, в каждой клетке. Голод по этому теплу, по этому знакомому, родному запаху, что сводит с ума.
Оборотень врывается в кухню и замирает на пороге, нос вздернут, уши напряжены. Здесь её запах самый сильный, самый свежий, самый яркий. Смешанный с ароматами еды, специй и мыла. Но саму её он здесь не видит. Лишь дрожание воздуха, выдохнутый ею испуг, и настойчивый звук... приглушенный скрип? Шуршание? Где?..
Янтарный взгляд мечется по комнате, выхватывая из полумрака детали. Опрокинутый стул. Приоткрытая дверца шкафа. Темный квадрат на полу, пахнущий сыростью. Люк.
Волк подходит медленно, крадучись. Теперь уже не спеша. Охота подходит к концу. Он знает, что у его добычи нет выхода. Он слышит её дыхание внизу — частое, прерывистое, пахнущее адреналином. Слышит бешеный, отчаянный стук её маленького сердца, такого громкого в звенящей тишине, что он отдается эхом в его собственной груди.
Он склоняет голову над люком, задевая носом деревянную поверхность. Его горячее, влажное дыхание запотевает на темном дереве. Когти царапают полотно, оставляя глубокие борозды. Зверь недовольно низко ворчит, и этот звук, рокочущий где-то в глотке, — обещание, которое вот-вот должно сбыться.

Отредактировано Fenrir Greyback (2025-12-02 12:10:53)