Письмо Сэнди об Изумрудном диптихе взволновало Доркас почти так же, как в своё время взволновал сам диптих. Сэнди написала его около полугода назад, и его суть настолько потрясла художницу, что та почти сразу сообщила о страшных картинах своей подруге. Насколько Доркас было известно, она была единственным человеком, кому доверили посмотреть на оба холста или, если на то пошло, кто знал, что их в принципе два.

Диптих Доркас видела лишь единожды, однако она всё ещё отчётливо помнила пару гигантских макабрический полотен, стоящих у стены напротив окна и омытых солнечным светом, который совсем не скрадывал представленной на них жути. Первую часть Сэнди назвала Святилищем. И от него веяло чем-то тревожным, отзывающимся внутри смутным беспокойством, какое  возникало перед дверью, ведущей в мрак незнакомой комнаты, где могло поджидать всё, что угодно. Совершенно любая тварь. И это при том, что никаких скрытых смыслов и значений в ней не было, ведь всё находилось перед глазами смотрящего — каменная чаша, заполненная изумрудным зельем, на дне которой покоился какой-то медальон с гравировкой, и протянутые к ним руки. Никаких тёмных пятен, никаких монстров и чудовищ из глубин. Другое дело вторая половина диптиха — Чистилище — абсолютное олицетворение мглы, глядя на которую оттого-то вспоминалась книга, некогда примеченная в Запретной секции библиотеки Хогвартса «Волхование всех презлейшее». От неё исходила та же энергия первозданного зла. Картина разве что не орала тебе в лицо, когда ты обращал на неё внимание, как тот талмуд, хотя от этого не становилась менее пугающей в своём безмолвии и заставляла вздрагивать от одного своего вида — изображённое на ней пещерное озеро кишело инферналами, которые, ожив с помощью художественных заклинаний, копошились в воде, прежде чем утащить кого-то в бездну и сгинуть там же. После чего водная поверхность делалась гладкой на какое-то время, а затем трупы вылазили из неё снова, запуская нарисованный цикл, как в колдографии, заново. Части диптиха казались бы даже между собой не связанными, если бы не всполохи изумрудного света на сводах грота, от которых закрадывалось подозрение, что тот, кого топили эти порождения тьмы, был тем же, кто держал чашу с зельем, или кем-то, кто этого человека сопровождал. Доркас была не из малодушных, но даже в ней эти картины вызывали трепет и дрожь. Не столько содержимое (работа аврором сформировала в ней некую привычку, или даже иммунитет, к визуальной составляющей разных ужасов), сколько тот факт, что Сэнди воплотила его, находясь в трансе. А значит диптих являлся нечем иным как своеобразным предсказанием: кто-то должен был умереть поистине кошмарной смертью. И хотя Доркас не верила в разного рода гадания и пророчества, она верила Сэнди.

Поэтому тогда, несколько месяц назад, она помогла ей спрятать Чистилище и пообещала о нём молчать и рассказать, если на службе ей станет известно о каком-то случае, куда будут вовлечены инферналы. И даже не стала осуждать подругу за решение Сэнди выставить Святилище на всеобщее обозрение — в конце концов, если хочешь что-то спрятать, это лучше прятать на самом видном месте. И поэтому же сейчас, вместо того, чтобы пойти после смены домой отсыпаться, в ответ на утреннее послание Сэнди она отправила записку со словами «Я проверю» и отправилась в МАГЛу, Магическую Арт-Галерею в Лондоне, где анонимно была выставлена половина диптиха, чтобы убедиться, что она на месте.

Идея ограбления МАГЛы всегда казалась Доркас абсурдной, да и не только ей. Про это даже шутка бытовала. Мол, почему волшебник никогда не ограбит МАГЛу? Потому что он не пользуется маггловскими деньгами и вещами. Хотя причина была даже не в этом, а в том, что галерея охраняется, а обитатели портретов странствуют по холстам и рано или поздно могут обнаружить украденную картину, не говоря о том, что многие из них могли засвидетельствовать сам факт кражи в процессе, а саму картину не удалось бы сбыть или повесить на видном месте под угрозой попасться с поличным. При мысли, что Святилище могли украсть, чтобы изолировать от других полотен и просто на него пялиться, становилось и вовсе не по себе. Хуже, чем это, была разве что перспектива, что кто-то пожелал бы делать то же самое с Чистилищем и наблюдать на повторе, как нечисть топит человека.

Отмахнувшись от гнетущих образов, Доркас зашла на территорию при галерее без какой-либо претензии на ландшафтный дизайн. Вокруг не было ни души, если не считать дрыхнувшей на мусорном баке кошки — магглоотталкивающие чары функционировали, как надо, и отваживали магглов видом заброшенной стройки. Доркас прошла к главному входу в здание, вполне ухоженному и явно эксплуатируемому,  однако он оказался заперт — да не абы чем, а специальной печатью, какой обычно сотрудники ОМП опечатывали места преступлений. Не понаслышке знакомое мерцание, пересекающее дверь, всколыхнуло дурное предчувствие — для совпадения, с учётом всего, было как-то чересчур. Не долго думая, Доркас рассекла аврорским значком воздух, ломая печать, и зашла внутрь. Делать этого не при исполнении, конечно, не следовало, но ничего не предпринимать в сложившихся обстоятельствах она попросту не могла.

— Ты что тут забыла, Гномедоуз?

— И тебе прривет, Баблгамбойл! — напустив на себя самый непринуждённый вид, какой могла позволить в такой ситуации, Доркас расплылась в улыбке, радуясь, что на вызове оказался её друг, а не кто-то другой. По крайней мере можно будет объясняться, минуя протокол. — А я собирралась на выставку. Но всё закррыто... Что стрряслось?

— С каких пор у тебя есть время ходить по выставкам?

Доркас предпочла проигнорировать эту явную издёвку на тему того, что у авроров постоянно не хватает времени на личную жизнь.

— Прредставь себе, есть. Карртину моей подрруги выставили в галеррее. Мы в кои-то веки хотели встрретиться, посмотрреть и отметить это, и вот тебе пожалуйста. — Доркас состроила раздосадованное лицо. Вообще Бойл был прав, времени на такое у неё на самом деле не было. Но когда Сэнди только-только начинала выставляться, они так и вправду несколько раз собирались. Так поглядишь, это как будто было в какой-то другой жизни. — Ну так? Да ладно тебе, Бойл, ты ведь понимаешь, что я всё рравно узнаю, — напомнила она, потому что её недовольство якобы по поводу сорвавшихся планов Бойла не проняло, а всплытие такой информации наружу при службе в одном отделе было лишь вопросом времени. Да, она могла бы и подождать, но вот мог ли ждать диптих она сомневалась.

— Взлом с проникновением и кража, —  коротко ответил Бойл, рассудив, что действительно нет смысла удерживать те сведения, которые будут обсуждать их коллеги уже к вечеру. И тем самым подтвердив опасения Доркас. Ей понадобилась вся её выдержка, чтобы не выругаться, а лишь скептично нахмуриться.

— Серрьёзно? Зачем кому-то гррабить МАГЛу?

Бойл усмехнулся, видимо, вспомнив тот же прикол, и философски развёл руками в стороны, мол, а почему люди вообще совершают преступления, Медоуз?

— Нет, прравда, что-нибудь уже известно? — она полюбопытствала, но осторожно, чтобы не выдать личной заинтересованности.

— Пока ничего. Чанг сейчас вместе с управляющим, ищут каталог экспонатов, чтобы установить, есть ли между украденным что-то общее. Все картины были из одного зала, но это пока ничего не даёт.

— Хммм, — задумчиво протянула она, немало удивившись, что украденных холстов больше одного. — А взглянуть можно?

— Это ещё зачем?

— Хочу удостоверриться, что рречь не о карртине моей подрруги. Пожалуйста?

Но, разумеется — проклятье — это оказалась именно её картина.

Несколько минут спустя, заверив Бойла, что нет, украденное с её подругой никак не связано, Доркас торопливо аппарировала к усадьбе Блишвиков, где Сэнди проживала со своей семьёй, аккурат к сплошному металлическому ограждению, проходящему как раз вдоль периметра антиаппарационного и других защитных барьеров. Она постучала волшебной палочкой несколько раз по кованой решетке, приводя ту в движение и заставляя превратиться в ажурные ворота с изящной монограммой ꓭB, которые сами открылись. Стоило Доркас войти на участок, как узоры втянулись обратно в забор, делая его снова монолитным. За трансформацией, которую она видела не раз, Доркас наблюдать не стала и поспешила к самой усадьбе, чья величественная постройка скрывалась за живыми изгородями и деревьями. На крыльце её поджидал один из слуг Блишвиков, своенравный и не очень исполнительный толстяк Гоббли.

— Я знал, что вы не заблудитесь, мисс Медоуз, — поклонившись, буркнул домовой эльф, словно обьясняя, почему не встретил её у ворот и не сопроводил до дома, как того требовали приличия, хотя территория вокруг была весьма обширной. Это значило, что в доме ей придётся иметь дело с Ноббли, полной противоположностью Гоббли. Стоило ей очутиться в холле, как Ноббли облюбовал её со всех сторон. Используя магию очистил одежду и обувь от грязи и пыли ещё до того, как она сама смогла что-то предпринять.

— Как замечательно, что вы почтили нас своим присутствием, мисс Медоуз. Госпожа Александрия передала, что ожидает вас. Разрешите вашу мантию? Желаете кофе? Или, может, вы бы предпочли вместе позавтракать? Я могу накрыть вам в голубой столовой, — обстоятельно суетился домовик, кланяясь так глубоко, что почти касался носом пола.

— Давай я лучше уточню у Александрии, — предложила Доркас, рассчитывая как-то унять пыл услужливого эльфа, и последовала за ним по высокой отполированной лестнице в хозяйскую часть усадьбы. Никто из других Блишвиков им не встретился, избавив её от необходимых бесед вежливости, если не считать портрет Илдвайна Блишвика, самого первого известного потомка Сэнди, который, что примечательно, тоже был художником с даром к прорицанию. Но ему достаточно было просто приветственно помахать.

— Госпожа Александрия, мисс Медоуз прибыла, — церемонно оповестил Ноббли, пропуская Доркас в комнату Сэнди. — Позовите, если вам что-нибудь понадобится, — добавил он, прежде чем с хлопком исчезнуть и оставить подруг наедине. Сэнди была краше в гроб кладут, бледная и взвинченная, что с учётом всего было в общем-то не странно. Доркас показалось, что подруга посмотрела на неё с надеждой на ошибку в своих видениях, но утешить её было не чем.

— Ты пррава, за ней прришли. — Доркас покачала головой и в общих чертах поведала подруге суть своего разговора с Бойлом. — Ой-ёй, лучше пррисядь, ты сейчас упадёшь, — она подтащила Сэнди к креслу у стола и усадила в него. Достала из поясной сумки флакон с нюхательной солью, которую носила, чтобы приводить в чувство свалившихся в обморок людей. — Вот, возьми на всякий случай. Эссенция горного тролля. Эта шутка настолько мерзкая, что мёртвого из могилы поднимет... — она зажмурилась, пеняя на себя за неудачный выбор слов. После всего прозвучало это хуже некуда. Но, нервничая, она не особо контролировала свою речь. — Пррости... Ты как? Может, попрросить Ноббли прринести тебе что-нибудь выпить или поесть?.. Или вот, это тоже может помочь. — На сей раз Доркас выудила из своего аврорского арсенала азкабанскую шоколадку из «Сладкого королевства». — Как так получилось? Я думала, если за какой карртиной и явятся, то за вторрой. Мы ведь потому её и убррали, чтобы именно её не нашли. В твоих видениях что-то изменилось?

Подпись автора

A million things I wish you would say Even if I fall that you will stay And none of my flaws can turn you away

Доркас уже давно оставила попытки понять, как устроены предсказания Сэнди и принцип их трактования, представляющиеся ей некой чересчур мудрёной загадкой. Возможно, подруга и сама в полной мере не осознавала природу взаимозависимости между неясным образом из сна и однозначным знанием в реальности, чтобы объяснить происхождение своих выводов после провидческого транса. Из того, что Сэнди приснилось, кража картины для Доркас была не очевидна. Аврорское дело подразумевало больше конкретики, чем абстракции, больше связей и последовательностей, каких-то прямых указаний на время, место или событие, как когда ты подспудно ожидаешь увидеть раненного или мёртвого человека на вызове, если там всё вокруг залито кровью. Но в видении Александрии не фигурировали ни МАГЛа, ни другие люди, которые явились за диптихом, чтобы можно было сделать аналогичное заключение, и, несмотря на сходство с содержимым картины, больше напоминало кошмар. И, тем не менее, Святилище было украдено. По каким бы косвенным признакам Сэнди не предвидела произошедшее, её способ интерпретации находился на другом уровне восприятия, где не действовала логика, однако не менее эффективным, и с этим Доркас приходилось просто считаться, как с неопровержимым фактом. И если подруга полагала, что вторая половина диптиха могла также быть под угрозой, им действительно лучше было всё перепроверить и убедиться наверняка.

— Пожалуй, ты пррава. Не думаю, что кто-то позаррится на Гринготтс, там охррана будет всяко надёжней, чем в МАГЛе, но изучить карртину будет не лишним. Тем более, что мы этого не делали, — согласилась Доркас, уничтожая шоколадку, хотя подавить привкус досады это не помогло. Сейчас это казалось таким непредусмотрительным и опрометчивым с их стороны — отказаться от исследования полотен, когда у них был шанс. В то время они посчитали за нужное поскорее разделить и скрыть холсты — один на видном месте, другой, напротив, в тайном, чтобы их никак нельзя было соединить в одно целое — так что пенять можно было только на себя. Но нет смысла плакать над испорченным зельем, надо постараться отыскать другой способ во всём разобраться. В их случае использовать то, что у них осталось. Чистилище. — Уверрена, что не хочешь позавтрракать? Да, наверное, не стоит, там же эти стррёмные тележки... Тогда давай собирраться. Ключ у меня с собой.

***

Вскоре после этого две волшебницы появились на пороге банка, на контрасте с их мрачным настроением залитого ярким солнечным светом. Несмотря на ранний час, по Гринготтсу сновали люди и гоблины: как сотрудники, так и клиенты. Заприметив за одной из стоек свободного гоблина, Доркас и Александрия направились к нему, чтобы сообщить, что желают посетить одну из ячеек семьи Блишвик, а именно сейф номер 749.

— Ваши ключи? — пошуршав учётной книгой, шелестяще-вкрадчиво запросил гоблин, и подготовленные волшебницы синхронно протянули ему каждая по своему ключу. В ячейку можно было войти, только предъявив оба, что служило дополнительной мерой от проникновения, если у незаконного вторженца будет только один. Вид ключей как будто вызвал у гоблина разочарование. Впрочем, гоблинам было это свойственно: выглядеть так, словно все вокруг воришки, даже если эти самые воришки приходят за своей собственностью по всем правилам. — Н-да, соответствует нормативу. Прошу за мной.

Вооружившись связкой всевозможных звякалок и брякалок, гоблин сопроводил волшебниц к тёмному коридору, ведущему в банковское подземелье, где на узеньких рельсах их уже ждала одна из пресловутых стрёмных тележек с приглашающе распахнутой дверцей. Для полноты издевательского гостеприимства здесь разве что не хватало вывески в духе: «Мы домчим вас с ветерком в преисподнюю кверху дном». Следующие несколько минут Доркас предпочла сразу удалить из памяти, так как воспоминания о путешествиях по Гринготтсу мгновенно навевали тошноту, хотя проблем с вестибуляркой у неё не было, ведь она регулярно проверяла свои показатели в Аврорате. Выскребшись из тележки, Доркас с подругой последовала за гоблином, который как ни в чём не бывало приступил к открытию сейфа с круглой широкой облицованной кованным металлом дверью.

— Почётное место в топ-трри худших видов трранспорртирровки, до которрых можно было додуматься, не считая аппаррации и «Ночного рыцаря», — пробормотала она, чтобы как-то заполнить паузу, наблюдая, как гоблин по очереди вставляет ключи в две замочные скважины на противоположных краях двери на таком расстоянии, что человек бы не смог дотянуться до них и открыть в одиночку. А суть была ещё и в том, чтобы повернуть ключи одновременно. Гоблин поманил их и подождал, пока Доркас и Александрия повернут ключи, и распахнул перед ними дверь.

— Я буду ждать вас снаружи, таков порядок. По правилам двери должны быть открыты, чтобы не были задействованы защитные механизмы банка, но вы можете оставить их приоткрытыми, установив цепь.

После чего вернулся в тележку и предоставил подруг самих себе. Очутившись внутри ячейки, они прикрыли за собой двери и поставили на них цепочку, чтобы их не потревожили. Доркас обернулась и окинула просторное помещение взглядом. Это был не один из тех денежных сейфов, где волшебники держали свои средства, скорее склад, потому что, вместо столбиков из денег или россыпи драгоценностей, здесь были сундуки разных форм, цветов и размеров. Они, собственно, именно таким образом и доставили сюда картину незаметно. Среди всех предметов она была словно капля в котле, полном зелья. Под видом того, что Александрии захотелось немного разгрузить свои комнаты и убрать некоторые ценные вещи, как приданное, до тех самых времён, которые именуются браком. Взгляд Доркас медленно поблуждал среди сундуков, и она осознала, что не помнит, где именно спрятана половина диптиха. В том обтянутом кожей с монограммой Блишвиков? Или чёрном, оббитом железом?..

— Так и... в которром из?

Подпись автора

A million things I wish you would say Even if I fall that you will stay And none of my flaws can turn you away

Доркас держалась позади, постоянно напоминания себе, что ей стоит в этом деле положиться на Сэнди. Не потому что она ей не доверяла, а потому что здесь она была не как аврор, а как друг, и пока что от неё не требовалось ничего, что могло бы, будь она при исполнении и расследовании. Она не должна была вести, только следовать. Сказать, однако, проще, чем сделать, и Доркас неоднократно ловила себя на мысли, что одёргивает себя, чтобы не превратиться в служителя закона, приставленного к протоколу. Долбаная профдеформация, будь она неладна. Нельзя просто взять и перестать быть аврором, даже когда ты гражданское лицо, выступающее в качестве команды поддержки.

Доркас молча наблюдала за передвижениями и действиями подруги, хотя взгляд по привычке обшаривал периметр на предмет скрытых угроз, а пальцы покоились на рукоятке палочки, в любой момент готовые выхватить и пустить в ход, пока не сосредоточилась на изъятой из сундука картине. Вторая половина диптиха — Чистилище — казалась такой же ввергающей в трепет и ужас, как и полгода назад. Она притягивала внимание, как от противного могут притягивать внимание только отвратительные вещи, как когда ты бы и рад не смотреть, но, как бы ни пытался, просто не можешь, взбудораженный и поглощённый увиденным. Впрочем, увидеть что-то им ещё только предстояло. И под чем-то Доркас имела в виду некую причину, то, что объяснило бы, почему первая часть диптиха была украдена. Если ответ на этот вопрос существовал, он должен был быть запечатлён где-то здесь, на этой картине, но где? На что именно обратить внимание? Что осталось ими незамеченным в тот единственный, первый и последний, раз, когда они мельком изучали изображение, прежде чем законсервировать его в недрах гринготтского хранилища на дне сундука?

Сцена на холсте с того времени нисколько не изменилась, повторяясь без каких-либо отклонений — трупы вылазили из тёмных вод и утаскивали кого-то в глубину бледными руками, запуская по стенам и сводам пещеры всполохи изумрудного света, навевающие мысль об утраченной половине, где остался источник этого изумрудного света — зелье в чаше с медальоном. Может, это оно? Дело в цвете? Ну сколько изумрудных зелий может быть? Она не зельевар, но вряд ли их очень много — а тех, куда целесообразно поместить медальон, может быть ещё меньше. Может, стоит как-то узнать у Джиггера? А может, чем чёрт не шутит, дело в Слизерине? Дело не в её гриффиндорской предвзятости, нет, но всё-таки на медальоне буква «С» и изумрудный цвет — его цвет, цвет Слизерина. Или она выдаёт желаемое за действительное, потому что взвалить всё на Слизерин было бы удобно из-за всех тех серьёзно укоренившихся предубеждений, в которых она пребывала, будучи ребёнком и воспитанницей противоборствующего факультета? Нет, она точно не будет озвучивать это вслух при Сэнди, потому что скорее всего это просто домыслы, а она взрослый человек и аврор, а домыслы, как известно, нельзя подшить ни в одно дело. Но что тогда ещё это может быть? О какой тайне шла речь?

Взгляд Доркас продолжал неспешно, настойчиво, нацеленно блуждать, стараясь зацепиться за что-то ещё, что вызвало бы ещё какой-то импульс и подстегнуло бы размышления, пока изображение не задвоилось, словно от перенапряжения из-за её стараний, и не заставило её зажмуриться и проморгаться. Было ли это, впрочем, удивительно? — «Чистилище» было действительно напрягающим. Её замутило.

Точно уловив ход её мыслей, Сэнди взяла её за руку, ту, что с палочкой, как бы разделяя её состояние. Тогда-то Доркас и заприметила сталагмит. Или сталактит? Она с детства постоянно их путала. В защиту Доркас можно было разве что сказать, что в своей жизни она посетила всего одну пещеру — Фингалову — пусть даже несколько раз, но всё-таки — а в ней, как она помнила, не было ни сталактитов, ни сталагмитов. Только сделав подобный вывод, Доркас вдруг поняла, что в пещере на полотне их тоже не было. То есть не то чтобы не было, но с того ракурса, с которого диптих представлялся зрителю, их не было видно. Почему я его вижу?.. Доркас дёрнулась, осознав, что смотрит не на изображение пещеры, а на вполне себе настоящую пещеру, и обнаружила себя лежащей на твёрдой неровной поверхности и по-прежнему держащей подругу за руку. Она резко выпрямилась и заозиралась по сторонам, пытаясь что-то различить впотьмах и ожидая, пока зрение привыкнет к темноте. Пещера казалась невысокой, но широкой, поскольку Доркас вполне могла рассмотреть мерцающие каким-то жутким светом каменные своды, но совсем не видела стен, незримое расстояние до которых покрывали стелющиеся гладким шёлком воды. Где они? Хороший вопрос, ещё бы дать на него такой же хороший ответ.

— Ну, если на мгновение отбросить тот факт, что это кажется нереальным, мы как будто в той пещере, — выдала Доркас, надеясь скрыть замешательство. Всё-таки из них двоих, именно ей полагалось быть специалистом по части внештатных ситуаций и умения на них профессионально реагировать. Осталось только вспомнить, какие указания были в методичке на случай возникновения ситуации, когда ты внезапно перемещаешься из пункта А в пункт Б, минуя все привычные тебе способы. Если, конечно, они на самом деле переместились... Как иначе они могли покинуть Гринготтс? Они вообще могли — Гринготтс-то? — Это место кажется похожим... Может, мы в картине? — предположила она, смутно припоминая манипуляции, которые Сэнди делала с холстом несколько минут назад. Она просила его открыться... Может, диптих и впрям открылся перед нами, чтобы поведать свой секрет? И всё бы, разумеется, ничего, если бы речь шла о какой-нибудь другой картине, потому что Доркас прекрасно помнила, что изображалось на «Чистилище», и ей не особо хотелось думать о том, что с ними может быть, если они там. Она вспомнила бледные алчущие руки, тянущиеся из мрака.

— Люмос! — призвала она и прищурилась, так как после потёмок свет оказался болезненно ярким, ослепляющим. Однако никаких рук не было. Как впрочем, и каких-либо других частей, принадлежащих мертвецам. И не только им. Она и Сэнди находились на крошечном островке, со всех сторон окружённого водой, и за исключением некоторых деталей это место очень напоминало ей то, что было на полотне. И исключением она называла ту чёртову уйму инферналов, поднимающихся из воды, чтобы забрать кого-то с собой. Но вода оставалась такой нелепо безмятежной, что это ещё больше нервировало, и на острове они по-прежнему были одни. Доркас несколько секунд наблюдала за спокойной гладью, всячески игнорируя каплю пота, стекающую по виску, но никто так и не появился. Ни те мёртвые, ни тот живой, по чью душу те должны были явиться. И она даже позволила себе немного выдохнуть.

— Или нет... Давай рассуждать логически, — обратилась она к подруге. — Гипотетически, если бы мы были в картине, мы были бы не одни, был бы ещё тот человек, ведь там изображена не одна из нас. И тогда, наверное, они бы уже напали, да? То есть это же цикл, верно? Сценарий постоянно повторяется. Но здесь ничего не происходит. Я... не уверена, но я бы сказала, что это одно из двух. Мы либо внутри, но хронологически до того времени, что ты нарисовала, и, пока мы не запустим круг, ничего не произойдёт. Либо, — она сделала паузу, — мы действительно в пещере. Вне сценария. И случится может всё что угодно.

И вся эта орда утопленников может разом пойти на неё и Сэнди в любой миг.

Ей вдруг на ум пришло то, что не приходило прежде. Что если трупы атаковали того живого не просто так, а потому что он делал что-то неправильное, что их бы вынуждало так поступать? Не то чтобы что-то правильное могли делать инферналы, но диптих изначально не был чем-то адекватным, помимо того, что он должен был являться своего рода пророчеством, а инферналы были созданы, чтобы служить и исполнять чью угодно волю, кроме своей. Кто-то приказал им утопить человека, если он что-то сделает — но что? Может, именно эту загадку им надо разгадать? Выяснить, что этот человек сделал, и предотвратить это? Или хотя бы не повторять его ошибку? Да только что он мог здесь делать, тут же совершенно ничего нет. И его самого нет тоже.

В этом этом вообще есть смысл? Догадки роились в мозгу Доркас, одна другой страньше.

— Я... даже не знаю. С тобой такое уже было, с другими полотнами? Могли ли мы аппарировать из Гринготтса? Когда хранилище заблокировано, выбраться нельзя, но хранилище не заблокировано. А для аппарации достаточно просто представить место. Мы могли попасть в пещеру, просто представив её? Я не думала, что это работает с нарисованными объектами, но всё кажется слишком реальным и настоящим и... Не знаю. Не таким? Что-то отличается, тебе не кажется?

Подпись автора

A million things I wish you would say Even if I fall that you will stay And none of my flaws can turn you away