Считается, что оборотень не помнит себя во время обращения. Осознанность, мысли, память, всё, что есть в тебе человеческого стирается на время трансформации, оставляя власть над телом волчьей сущности, внутреннему зверю. Это правда. Будучи волком Ремус не помнит ни свою семью, ни друзей, не узнаёт собственную одежду и свой же запах на ней, хотя, справедливости ради, и интереса последняя не представляет. Молодого волка, взятого в плен лунного света, беспокоят только слишком хорошо ощутимый для волчьего обоняния человечий дух из деревни, вынуждая нервничать, выть, бросаясь на стены и наглухо заколоченные, зачарованные ставни оконных проёмов, исцарапывать древесину и кусать себя.
Хуже было другое — Ремус помнил. Не всё, обрывки эмоциональных всполохов, жажды, застилающей глаза, особенно ярких моментов тяжёлых ночей, после которых потом снятся кошмары. В них Ремус обращается прямо в гриффиндорской гостиной, неизменно проливая кровь друзей.
В этот раз было хуже. В этот раз человеческий запах был совсем близко. Запах знакомый, отдающийся из глубины подсознания чем-то ещё, кроме голода. Чем-то нехорошим. Чем-то, не поддающимся созданию зверя, но неизменно личным, требующим разорвать на куски.

Это полнолуние он вновь провёл один, как не было уже давно, с тех пор как друзья освоили сложную науку анимагии и разделяли с ним страшные ночи, делая их чуть менее невыносимыми.

Очнувшись утром на дощатом шероховатом полу, одеваясь, очищая заклинанием мантию и латая дыры, оставленные собственными когтями, Ремус чувствовал дрожь по телу. Что-то было не так как всегда. Юношу трясло, а вернувшись в замок он узнал причину, сразу из больничного крыла, куда заходил за зельями, направившись в кабинет директора.

Разговор вышел тяжёлым, зато прояснил собственные разрозненные обрывки памяти. Полнолуние минуло, пятикурсник снова отправился на занятия, поникший и тихий, на вопросы отговариваясь дурным самочувствием, стараясь избегать разговоров. Прятался за учебниками все уроки, а вечером сбежал из гостиной, выполнять обязанности старосты и увильнув от компании Лили, стремясь покинуть стены замка, на свежий воздух, пройтись по территории, в сторону Тёмного леса.

Страх, только усилился к концу дня, догоняющее осознание последствий за едва не произошедшую ситуацию, пульсировало на кончиках пальцев, отдаваясь дрожью.
Сложнее всего было после разговора со Снейпом, у которого ни мог не попросить прощения, едва не став причиной его гибели. Ужас сменялся злостью. На весь мир, на людей вокруг, за то, что отличаешься от них, на себя, на Сириуса и Снейпа, на ситуацию. Злость трансформировалась в тоску, выворачивающую нутро не хуже обращения в волчью форму.
Ремус никого не обвинял. Может только в первые часы малодушия, когда ещё только переваривал все детали страшной ночи, едва не обернувшейся трагедией. Теперь же просто не знал, что ему делать, не удовлетворившись  советом директора. Вынести урок и жить дальше, постараться не омрачить себе то хорошее, что может дать ему Хогвартс из-за всего произошедшего.
Как можно было просто жить, зная что ты такое? Столкнувшись с этим не в теории, лицом к лицу, в этой самой катящейся к дьяволу реальности, рухнувшем на осколки мире, до сих пор, как оказалось, состоявшем из беззаботности. Винить себя ему не запретит никто. Сжирать по частичкам, закапываясь всё глубже в водоворот саморазрушительных мыслей и одного чёткого понимания: такому как он здесь не место.

Лунатик вздрогнул, услышав собственное имя. Обычно он замечал других учеников вокруг себя быстрее, слушая звуки вокруг и внимательно, по возможности незаметно, наблюдая. Когда ты тихий заучка, привыкший скрываться в тени своих друзей - это входит в привычку. Становится хорошим инструментом взаимодействия с реальностью, особенно если вербальных коммуникаций за рамками школьного класса и вне компании друзей, ты предпочитаешь избегать.

"Кто здесь?" Прежде чем звучит вопрос, с неизменно следующим "После отбоя всем нужно находиться в своей гостиной", Бродяга называется сам, опережая узнавание. Браво, Лунатик так можно не заметить и учителя или, скажем, завхоза, который плевать хотел на отговорку "я староста и обхожу территорию". Хотя бы потому, что пятикурснику, пусть и с трижды значком старосты, тоже было не положено бродить за стенами замка, если только к тому нет реальной причины.

Махнув рукой, Рем ждёт, пока друг приблизится, отгоняя от себя все нехорошие мысли, прерывая в тысячный раз за день представленные картины изодранного Снейпа. Даже пытается выдавить из себя смешок, в ответ на шутку. Не самую удачную, что не слишком похоже на Бродягу.

- Обхожу территорию, - фраза срывается сама собой, слишком часто проговоренная мысленно. Немного подумав Рем добавляет, - вроде как.

Они не разговаривали сегодня, а теперь, когда оказались наедине, Ремус и не знал что сказать другу. Интересно, что чувствует Сириус? Не важно насколько намеренно, но он стал не последней из причин тяжелой ночи и дня, отразившихся на каждом из них. Пожалуй, на его месте Лунатик чувствовал бы себя паршиво. Но он не Сириус и, может, в голове друга всё расставлено по местам рациональней. Ведь правда была в случае, неудачном стечение обстоятельств. Можно сколько угодно говорить "если бы", искать решения, после которых всё сложилось бы иначе, только вот Снейп не вчера начал за ними шпионить, а проследить за уходящим под Иву оборотнем мог любой. Пожалуй то, что никто из однокурсников не почуял неладное, с тех пор как они прошли оборотней на ЗОТИ, продолжая верить в сказочку о визитах к больной матери с отмерянной фазами луны регулярностью, удивляло Ремуса по сей день. А уж тем более Снейп, который так любит совать нос в их дела, нарываясь на стычки. И не то, чтобы они были святыми, это противостояние началось обоюдно, затянувшись с первого курса. Неужели даже он, так тщательно вынюхивая их секреты, ничего не заметил? Ведь он не двоечник, неспособный запомнить элементарную теорию....

- Как думаешь, Снейп уже знал? Ну, когда потащился к Иве, - ничего лучше в голову не приходит, так что Лунатик говорит о том, что занимает его голову сейчас. Снова начинает движение, не сомневаясь, что Бродяга последует за ним. Не хватало, чтобы их тут заметили, хотя в сумерках они сливались с окружением на фоне деревьев.
- Не хочу возвращаться в башню, там шумно, — вряд ли жест нуждался в объяснении, но Лунатик всё равно объясняется, ныряя за завесу леса, туда, где словно отгороженная от замка стеной почва лысела, а ветер стихал, разбиваясь о деревья.

Ольховая ветвь хрустнула под ботинком, резанув по слуху неприятным мазком звука. Короткое эхо неосторожной поступи, чем-то похоже на собственные, такие же неприятные мысли. К пятому курсу все четверо уже научились ходить лесом тихо, но сейчас Лунатик не смотрит под ноги, только раздраженно поддевает ветку носком ботинка, отбрасывая её в сторону. Останавливается, дожидаясь, пока чуть отставший Сириус поравняется с ним, согласно кивает. Снейп неприятен ребятам, но он не дурак, было бы глупо это не признавать, отрицая очевидное и слизеринец способен сложить два и два.

- Я не знаю, - очень не хочется, чтобы Сириус пытался переубедить в собственных выводах, но и лгать было бы противно. Не только потому, что это оскорбляет дружбу, выстроившуюся за пять лет, но и потому как слишком очевидно было бы обратное.
- Не знаю, хорошо ли, - всё же уточняет, подумав, что Бродяга может интерпретировать реплику в ином ключе.

Как бы хотелось быть всё ещё с. Забыть, жить дальше, перешагнуть через яркое осознание реальности. На деле же Ремус оказался в стороне, отброшенный собственными мыслями и приговором, впервые за последне годы чувствуя себя чужим людям и месту, видя в лицах одноклассников понимание правды, как будто бы не только Снейп стал свидетелем столь беспечно выставленного на обозрение секрета. А ведь примерно об этом предупреждал не только отец, но и Джеймс, не далее как этим летом, хотя едва ли он думал, что именно в таком ключе тайна будет раскрыта.

- С вами, конечно, только... Я всё думаю, что такое могло произойти и раньше, с первого курса, ещё когда меня провожала мадам Помфри кто угодно мог проследить... Вот как вы. А если бы пострадал кто-то из вас?

Ремус не смотрит на друга, шагает вперёд, чеканя шаг и затолкав руки в карманы мантии. Люмос уже зажёг Сириус, но Рем бы обошёлся и вовсе без него, хотя сейчас основные пять чувств не были обострены как перед полнолунием.

Такая знакомая поляна встретила их запахом трав и мха, свежих листьев, едва слышимым журчанием - за узловатым стволом старого ясеня, аккурат между корнями пробивался крохотный ручей.
Рем садится прямо на землю, игнорируя тянущую от неё холодную сырость. Ему заболеть не страшно, зато есть чем занять руки, подгребая ветки и мелкий ворох настила, вычищая круглый пятачок, на котором можно будет развести костерок.
Рядом поваленное дерево, на котором легко умещались все четверо мальчишек, когда выбирались в лес ночью и, что отдельно хорошо, они надёжно скрыты деревьями и кустарником со стороны школы, а другая часть поляны хорошо просматривается, на случай если лесная живность решит поглазеть на учеников.

- Думаю, что принять меня в школу было ошибкой, на самом деле, вот в чём правда. И вас троих тоже могли исключить. Директор сказал, что если мы не будем думать о последствиях, то следующая случайность одним взысканием или исключением может не закончиться.
Оторвать взгляд от веточек всё ещё остаётся непосильной задачей. Ремус и говорит-то не столько даже с Сириусом, сколько с собой, не особенно представляя, что именно хочет услышать и хочет ли вообще.

- Я говорил со Снейпом после занятий, - добавляет, всё так же не глядя на Сириуса. - Извинился перед ним. Не представляю, как будут проходить отработки. Что ты думаешь про... всё? И ребята тоже.

Слушая Бродягу, Ремус чувствовал, как узел в груди стягивался лишь плотнее. Подавленные эмоции, попытки что-то объяснить хотя бы себе, граница с отчаянием, от того, что даже для друга не можешь подобрать подходящие слова, чтобы он понял. Потому что Сириус не понимал. Даже там, где нехорошие мысли о себе сдвигались в сторону, уступая рациональному мышлению, Сириус, похоже, не задумывался о вариантах развития событий.
Захотелось вскочить на ноги и встряхнуть его за ворот, разбудить, словно бы это помогло бы почувствовать также и понять. Вот прямо сейчас Лунатику очень хотелось быть понятым. А ещё он очень четко осознал, что хотел быть понятым именно Сириусом, как одним из активных участников той самой слишком далеко зашедшей шутки. Просто чтобы новая не вышла из под контроля. Чтобы он очнулся и осознал, что ответственность за поступки настигает вне зависимости от того, хороший ты человек или плохой, что это даже вопрос не справедливости, а, в чём-то, такой же случайности.
Вместо этого Лунатик вытянул палочку из кармана мантии, разводя огонь и принялся ещё активней совать костру веточки
Как объяснить всё то, что чувствуешь если не понятно, то, хотя бы, спокойно? Почему спокойствие вообще покидает голову и хочется накричать? Почему Бродяга такой спокойный, даже слишком спокойный, явно стараясь сдержать эмоции которые испытывал, ограничившись формулировкой "бесишь меня"? Зачем?

- Ты и правда не понимаешь, да? - Вопрос риторический... А может быть и нет, потому что Ремус Люпин не так уж уверен в своём выводе. Он знал Сириуса слишком долго и хорошо, чтобы считать его совсем уж беспечным остолопом, не умеющим понимать причины и следствия. Упрямо их игнорирующим - да, но не наивным.
- Неужели ты правда думаешь, что дело в том, какой я человек и какой выбор делаю? Ты думаешь только это меня волнует? Или, думаешь, это определяет, то, что с нами происходит?

Ремус очень старался не повышать голос, от чего слова прозвучали немного истерично, вместо крика прорывался нервный смешок - совершенно не типичная для Люпина реакция.

- Было бы честно повесить на Иве табличку "не входить, оборотень", на случай если кто-то ещё узнает, как остановить ветки и найдет проход. Тогда мой выбор бы имел хоть какое-то значение. Пока же это всё может выйти из-под контроля став случайностью - да, я считаю, что мне здесь не место и "зашедшая далеко шутка" это показала. Дело не в категоричности. На месте Снейпа мог быть любой, так что не говори мне о том, как я к себе отношусь. И ещё кое-что, - Ремус прервался, зашипев от боли и отбросив горящую ветку, которую до этого держал в руке, пока огонь не добрался до ладони, потом снова продолжил, словно бы боясь, что друг прервет его, не дав закончить мысль. Кроме всего прочего Люпин начинал злиться, ведь слова Бродяги были слишком далеки от, хотя бы попытки осознать, что он чуть не вылетел из школы, это как минимум.  Словно бы всё это игра, а если и она, то в ней есть честные правила. В голове подростка, столкнувшегося со стрессовой ситуацией и ещё не отошедшего от неё, никак не складывалась простая мысль - может быть понимает, просто не озвучивает, ведь не обязан читать мысли, да и собственный вопрос был не совсем об этом. - Не имеет никакого значения, кто я такой или что ты его не заставлял идти к Иве и это была просто шутка. Снейп мог выставить всё так, словно бы ты хотел его прикончить и тебя бы исключили. Ничего Дамблдор бы с этим не сделал. Он бы просто не смог ничего сделать, родители бы настояли и Попечительский совет. Поэтому я извинялся перед Снейпом. Не только, но и поэтому тоже. Моя категоричность, как ты сказал, только одна из сторон медали.

От эмоций стучало в висках, но выплеснуть их было особенно некуда, да и в праве на это Ремус себя не чувствовал, потому слова получались сумбурным и не совсем такими (или совсем не такими), какими должны были быть. Ко всему прочему стало как-то мерзко на душе. К той каше, что и без того была в голове, добавилось и усталое "бесишь", и "категоричен", словно бы единственное, о чем говорил ворох переживаний - это о жалости к себе. Хуже всего, что, наверное, так оно и было, поскольку страх никуда не делся, всё ещё маячил за плечом пониманием: чуть не стал убийцей, они все чуть не вылетели из школы, а может ещё что страшнее. И никакое "я не хотел, простите профессор", не играло бы тут значения, не переживи Снейп ночь или пожелай он придать огласке произошедшее. А то, что такой вывод сделал не Сириус, сказав совсем другое, а сам Лунатик, уже не имело особого значения. Ещё один приговор, к иным, уже вынесенным себе сегодня был сформирован.

- Снейп, кстати, тоже самое сказал, - то же, что? Что дело не в ликантропии, или что дело в жалости, пусть и другими словами. Это тоже злило, мешало миру быть привычным и понятным, таким, каким ожидал его увидеть, а от того нервируя, заставляя метаться от одной эмоции к другой. Заставляя испытывать стыд ещё и за чувство вины, путаться в попытках понять, где, всё таки, Ремус не прав и на чём именно нужно сосредоточить мысли.

Лунатик ждал. Секунды тянулись долго, слишком долго, собственное воображение в этом отлично помогало. Уж очень напряжённая ситуация. Мальчишки ссорились время от времени, конечно. Какие подростки не ссорятся? Но всегда это было как будто не всерьёз, не на долго, и, в основном, понятно. То, что происходило сейчас понятным не было ни на йоту.

Когда Бродяга начал говорить стало только хуже. В основном потому, что тот не услышал и не понял. Не читал мыслей, а Ремус не мог их донести так, как хотел, как считал это правильным и нужным.
Кое в чём он был прав. Кое в чём сильно ошибался. И очень-очень стыдно, словно бы и правда сделал что-то плохое, словно бы своими сомнениями и страхами нанёс оскорбление, но ведь Ремус сомневался только в себе. И не винил Сириуса, хоть тот и сказал, что именно ему нужно было извиняться.

По большому счёту, именно до Сириуса донести хотелось только одну мысль: если они не сбавят обороты -  следующий такой разговор может у них состояться уже в Хогвартс-Экспрессе, по пути домой.

- Во-первых, - выдохнув, задавив все эмоции, засунув их так глубоко, как только может, отозвался Лунатик - я не извинялся ни за тебя, ни за ребят. И не говорил, что кому-то из вас нужно это сделать.

Глубокий вдох, ещё один, словно бы это хоть когда-то, на самом деле, помогало расслабиться. Увы, нет. И куда больше Ремус хотел бы сейчас остаться наедине с собой, потому что испытывать стыд за себя ещё и перед другом было больно, неприятно. Слышать в словах, что своим поведением и переживаниями он обесценивает все те усилия, что Сириус, Джеймс и Питер предпринимали. Отдельно паршиво, что это было справедливо.

Во-вторых, ты прав. Я не буду больше об этом говорить, - где-то глубоко, разумом, Лунатик понимал, что Сириус подразумевал нечто совсем иное, чем посыл, в котором расценил сказанное он. И предполагалось, что он пересмотрит взгляд на вещи, только вот Люпин не мог. Не мог отбросить ситуацию, не переживать раз за разом мысль, в которой едва не прикончил Снейпа, не помнить те огрызки воспоминаний, в которых хотел прикончить, учуяв запах человека. И не мог объяснить, как пришёл к тем выводам, к которым пришёл. Что его мир, на самом деле, не наполнен болью, скорее наоборот, просто в эту всю беззаботность, кроме необходимости быть осторожным, добавилось ещё и реальное, не теоретическое доказательство, как может закончиться беспечность.

Или как объяснить Бродяге, что мотивация, его лучшие побуждения, или чьи угодно, не гарантируют спокойствия? Что если, скажем, Снейп захочет обвинить Сириуспа в покушении на свою жизнь — ему могут и поверить, учитывая как ребята и слизеринец не ладят все эти годы. Сейчас, может, обошлось. Может Снейп и будет молчать, а в следующий раз? Что, скажем, если он продолжит следить и узнает, что ненавистные ему гриффиндорцы анимаги, он не захочет их выдать? Не сейчас, так после выпуска, оставив на сладкое, так сказать. Как объяснить, что, в том числе и по таким причинам им всем пора взрослеть и лучше думать над своими действиями?

Мысли смешались в кашу. Вязкую, остывшую, какую не захочешь съесть на завтрак, а выкинешь в мусор. К сожалению, мысли выкинуть нельзя. И, в итоге, говорит Ремус совсем другое.

- И я не думаю, что тебе нужно извиняться пред мной. Снейпа никто не тащил силой и он не тупица, чтобы совсем ничего не понимать. Что, впрочем, не отменяет указаний директора и что если нас, в ближайшее время, будут ловить на нарушениях, их будут рассматривать с большей строгостью.

Возможно впервые за последние три года (первый курс не в счёт, тогда Лунатику ещё лишь предстояло узнать, что из себя представляют те, с кем так много связывает сейчас), Рем не понимал, говорит Сириус серьёзно или шутит. По привычке, по своей натуре, потому, что не мог иначе... Или хотел сказать что-то, что не получалось сформулировать в другом ключе.
На секунду, всего лишь на несколько мгновений, но напряжение отпустило, вырвавшись из горла нервным смешком, в ответ на брошенный вызов: "захочу, и стану прилежным". Весёлость исчезла также быстро, как и появилась, сменяясь нервозностью, усталостью, которую Лунатик был бы рад охарактеризовать как смертельную. Сказывалось едва завершившееся полнолуние, когда и без негативных впечатлений чувствуешь себя пожёванным и выплюнутым за ненадобностью. Хотелось последовать примеру Сириуса и лечь на землю, возле огня, возможно остаться так до утра и как жаль, что это обязательно кто-то заметит.

- Ты простудишься, если будешь лежать на земле, - вместо этого произнёс Ремус. Явно не то, что требуется говорить в подобной ситуации, но гриффиндорцу нужно был время, чтобы, хотя бы, переваривать услышанное. Слова Бродяги звучали разумней. Куда разумней того, что он говорил раньше, но они явно говорили не совсем про одно и тоже. Или нет? Ремус уже не понимал, разве что из чистого упрямства не станет уточнять, будет прокручивать слова в голове столько, сколько понадобится, прежде чем их смысл дойдёт окончательно.

Возле костра было тепло, но земля всё равно холодила. Ветер становился сильнее, приносил редкие брызги, неприятно оседающие на коже. Очевидно начинался дождь, пока ещё мелкий, но уже такой же мерзкий, как и настроение.

- Я не знаю, что сказать, - между усталостью, раздражительностью, стыдом, страхом и занудством Лунатик выбирает честность. Он мог придумать тысячу и одну реплику, начиная от попыток проявить понимание, для которого сейчас совершенно не было сил.
Мог проявить упрямство, но зачем? Только потому, что сам мечешься среди мыслей, как загнанный акромантулом нюхль?
Мог и сам начать извиняться. За вспышку эмоций, за то, что вообще посмел высказаться, за упрёк, который не хотел озвучивать, но, похоже, озвучил. Но это, вероятно, спровоцировало бы раздражение уже в Сириусе, остатки здравого смысла подсказывали что "бесишь", это было как раз про подобные проявления.
Мог рассказать, что чувствовал и почему вообще переживает сейчас (с этого следовало бы начать, только когда здравые мысли посещают вовремя?), почему не может переступить через ситуацию и жить дальше, словно бы ничего не произошло. Ведь, на самом деле, ничего и не произошло, закончившись хорошо. Но, просто не хотел, иррационально, но твёрдо намериваясь сдержать случайное обещание.
Мог бы развить тему, что им следует проявлять осторожность, но Сириус и сам это отлично понимает, сейчас, по крайней мере, он озвучил это. Уж точно не стоит переубеждать Блэка от намерения, не сейчас, когда это могло, разве что, только раздражать ещё больше.

Остаётся быть честным, пожать плечами и молча пялиться в огонь, словно бы в нём сокрыта мудрость Прометея. Наверное, от слов Бродяги должно было стать легче. Возможно станет потом, но, пока что, не становилось. Только усталость наваливалась ещё больше, словно бы они бежали несколько миль, а не сидели у огня, под разливающимися чернилами тучами, затягивающими убывающий месяц и звёздами, видимые через кроны.

- Ты же не думаешь, что старосты, на самом деле, патрулируют территорию Тёмного леса? - Повернув голову, Рем наблюдает, как бродяга приподнялся на локтях. - Но ты прав, идём.

Лунатик затушил костёр, прежде чем гриффиндорцы покинули привычную поляну. Но пошёл не к замку, а глубже в лес, туда, где деревья смыкались плотнее и дождевые капли, сопровождаемые порывами холодного горного ветра лишь едва пробивались через кроны высоких вековых деревьев. Комментировать выбранный путь Ремус не стал. Они слишком часто гуляли по окрестностям, особенно теперь, когда ребята были анимагами, открывая для себя новые и новые пути. Сириус и сам мог узнать направление и понять, что идёт Ремус к пещере, с которой они смогут попасть прямо в замок.
Шагает молча, подсвечивая люмосом путь, ведь дальше тропы терялись, нужно было внимательно смотреть под ноги, чтобы не перецепиться через корень.

- Сириус, ты слышал? - Резкий поворот головы в сторону параллельную их пути. Откуда-то из-за деревьев, сливаясь с завыванием ветра, здесь больше слышимым, чем ощутимым, донёсся жалобный скулёж. Они были в лесу, здесь могли охотиться. Но звук показался слишком знакомым, тревожащим. Не тем, от которого хотелось бы убраться подальше.

Не показалось! Дьявол! От этой мысли стало только паршивей, но, по крайней мере, активная деятельность выдёргивала из мрачных мыслей, пучины самоуничижения и чувства вины. Они идут в сторону звука не сговариваясь, думая об одном и том же, не сомневаясь и это говорило о подростках куда больше их собственных о себе мыслей.
Звук повторился, уже громче, выше, жалобней. Лунатик невольно ускорился, отмахиваясь от ветки, неприятно хлестнувшей по лицу, даже не замечая жалящего мазка на щеке.

На предложение друга Рем лишь мотнул головой, считая идею разделиться не самой удачной. А вот с тем, что они могут быть не лучшими противниками, против куда более быстрых и лучше ориентирующихся в темноте существ, чем юные волшебники, пусть даже неплохо преуспевшие в познаниях ЗОТИ для своего возраста и курса, был согласен.

- Обратись? Так ты будешь лучше видеть, - а ещё, сможет лучше затеряться в зарослях, если придётся убегать. Сириус, конечно же, не оставит его одного, зная Бродягу, такое просто не приходит в голову, но вот преимущество могло бы и дать.

- Только если увидишь, что я колдую, отбегай, чтобы не попал случайно. - Возможно Сириус предпочтёт оставаться человеком и передвигаться на двух ногах, но зато оставаясь с волшебной палочкой. Возможно, захочет воспользоваться своей возможностью позже. На самом же деле, так Лунатику было проще сосредотачиваться, проговаривая и без того очевидные истины едва ли Сириус не знал об этом, столько лет проживя рядом. Они оба знали возможности друг друга, чтобы было можно быстро придумать план действий, пусть, на этот раз, это спасение попавшего в передрягу волчонка, а не побег из-под бдительного взора Филча.

Они идут дальше, очень осторожно, стараясь не привлекать к себе внимание, пока не подходят к краю оврага, на дне которого происходит неприятное копошение. Щенок, видимо отбившийся от остального выводка и присматривающей за ним волчицы, соскользнул по грязи вниз, а теперь был окружён болотниками, медленно, но вполне успешно гоняясь за попавшим в передрягу созданием. Волчонок быстрее, но болотников больше и пространство для побега сильно ограничено.

- Не левитировать же их отсюда, пока мы попадём в нужную мишень - волчонка сожрут, - делится своими переживаниями с Сириусом. - Оглушающее, отталкивающее или взрывающее тем более нельзя. Может усыпить? Откровенно говоря, болотникам вредить без надобности тоже не очень хотелось, только обезвредить и вернуть пострадавшего малыша под защиту его семьи. Которую ещё тоже стоило разыскать и договориться, что было не самой лёгкой задачей, если мать-волчица захочет защитить от них своё потомство.

- Immobilus! - В темноте, под усилившимся дождём и на дальнее расстояние, Ремус слишком легко мог попасть в волчонка. Потому выбрал замораживающее заклинание, которое, конечно, никак не разгонит болотников, но и не навредит, замедляя передвижение, давая немного больше времени, чтобы подумать.

Возможно, на самом деле, идея с левитацией была не так уж и плоха. Просто использовать её следовало немного в другом ключе. Стоило ожидать, что Сириус, как более ловкий из них сейчас, ринется вниз с оврага, на помощь попавшему в беду волчьему детёнышу. И ему даже удалось добраться до своей цели довольно быстро, заклинание замедлило болотников, немного облегчив ему задачу. Жаль, только, ненадолго. Обитатели леса не желали расставаться с потенциальным ужином и противник, не превышающий их числом, не так уж сильно пугал, пусть и возвышался над невысокими болотниками.
Тревожно ёкнуло в груди, потому что теперь Ремус переживал ещё и за друга. В облике пса он был достаточно большим, чтобы, при надобности, сдержать и Лунатика в волчьем обличье, а вдвоём с Джеймсом они легко могли усмирить оборотня. Только вот одного размера было мало, учитывая ночь, грязь, дождь и маленького подзащитного, который только мешался под лапами. Люпин же не мог позволить себе многие из заклинаний, способных распугать болотников, потому что мог навредить и Сириусу и спасаемому им волчонку. От этого процесс сильно замедлялся и склон оврага, слишком крутой для четырёхлапых существ, не ускорял процесс.

Идея, которую сам же и озвучил, всплывает в голове со вторым прыжком Бродяги. Сейчас не промахнуться легко, так как отрываясь от земли, друг легко выделяется из общей массы болотников и уже через секунды его подхватывает левитирующее заклинание, совсем как первокурсников подстраховывают ребята старше во время самых первых полётах на метле, на случай если кто-то свалиться с высоты, не удержавшись на подчас своенравном древке.

К счастью, болотники, из-за строения своего тела, хоть и могут легко и быстро перемещаться в грязи, прыгать пока что не научились. Так что уже скоро Бродяга со спасённым щенком оказываются возле Ремуса.

- Ты в порядке? - Забирая в руки серый, измазанный в мутной жиде комок меха, с беспокойством спрашивает у друга. Сириус тоже был весь в грязи и, кажется, лапу ему повредили, а вот на сколько сильно?

Заклинанием очистив и щенка и Блэка, Рем наконец-то может зажечь люмос, чтобы лучше осмотреть их обоих.

- Как твоя нога, герой? - Пожалуй, Сириус сегодня заслужил этот титул по праву, буквально бросившись в самую гущу сражения, используя преимущества своей анимагической формы, словно бы весь учебный год, после занятий, тренировался в охоте на лесных тварей.

Захочет друг возвращаться к облику человека или нет - ногу ему нужно перевязать. Как и немного подлатать их нового подопечного, притихшего на руках, то ли от испуга, то ли чуя в Ремусе волка, а в Сириусе уже распознав друга.

- И нужно вернуть малыша его матери. Ты не чувствуешь волков поблизости? - Подразумевается запах, хотя это ещё вопрос, что можно учуять в дождливую погоду, когда даже для человека, сильнее всего пахнут трава и земля.